Коул судорожно вздохнул.

– Я никогда не спал на этой постели с Рейчел, – ответил он. – Я приходил в ее комнату. И может, оставим этот разговор?

– Нет, – прошептала Дженет. Ей очень хотелось все узнать, но тема была слишком деликатной, поэтому не следовало торопиться.

Но Коул неожиданно крепко обнял ее за плечи и заговорил сам:

– Я никогда не любил ее. Во всяком случае, не любил так, как должен был бы любить муж. А что она значила для меня? Наверное, Рейчел была олицетворением преданности... Богу. Вот, пожалуй, и все.

Дженет обняла Коула за талию.

– Мне кажется, я тебя понимаю. А ты... ты расскажешь мне о ней? Как вы познакомились? Какой она была?

И целый час, а то и более, Коул рассказывал Дженет о Рейчел. Поначалу ему было трудно, но тем не менее он ловил себя на том, что рассказывает Дженет такие подробности, которыми никогда ни с кем не делился. Говорил о своих мечтах и страхах, которых и сам толком не понимал. В какой-то миг речь зашла о его детстве, о смерти родителей, о безрадостных годах, проведенных под опекой лорда Джеймса Роуленда. Странно, но, излив душу, Коул почувствовал себя лучше.

Дженет время от времени наполняла бокалы вином, и к часу ночи бутылка опустела. А потом Коул снова овладел женщиной, неторопливо, но страстно. Господи, как же он желал ее! Это желание уже давно превратилось в одержимость, но он не понимал этого и не испугался. Этой ночью ему хотелось только одного – бесконечно обладать этой женщиной. Рейчел... бедняжка Рейчел. Она даже никогда не пыталась стать для него такой, как Дженет, которая могла заставить его умереть от страсти в ее объятиях.

– Я хочу, чтобы это продолжалось вечно, – сказала тающая от любовной истомы Дженет.

При свете тускло мерцающей лампы Дженет внимательно вгляделась в глаза Коула. Их необычайная серьезность ее смутила.

– И еще я хочу... хочу, чтобы мои дети были в безопасности. И чтобы ты любил меня.

– Я люблю тебя, Дженет, – тихо произнес Коул. – И ты это знаешь.

– Да, – ответила Дженет, уверенная, что он говорит правду.

– А твоим детям здесь ничто не угрожает, – заверил Коул. – Клянусь!

Некоторое время Дженет молчала, затем медленно привстала на постели и оглядела Коула, растянувшегося на смятых простынях. Несмотря на внезапную вспышку страха и неуверенности, Дженет поняла, что эта ночь была его триумфом. Триумфом мужчины, который сводил ее с ума, вызывая жгучее желание. Она любовалась красивым, мускулистым телом, в котором билось честное, благородное и храброе сердце.

Дженет протянула руку.

– Пойдем в мою комнату, в мою постель, Коул. Там ты снова будешь любить меня, а потом уснешь в моих объятиях и останешься до утра.

Лицо Коула напряглось, было ясно, что он намерен отказаться, вспомнив о лишенной пылкости, равнодушной к его ласкам жене – и, наверное, о холодной постели – рядом, за стеной. Но Дженет хотелось навсегда избавить его от этих воспоминаний. Она с лукавым видом поманила Коула пальцем:

– Пойдемте, сэр? Или вы боитесь, что у вас не хватит сил еще раз доставить мне наслаждение?

Их ночи в Элмвуде были жаркими и страстными, и Коул понял, что его безрадостное прошлое быстро превращается в смутные, далекие воспоминания. После веселого праздника в честь дня рождения Роберта Коул попытался вернуть мальчиков к занятиям, однако это оказалось сложным делом, поскольку из-за их поспешного бегства из дома на Брук-стрит большинство книг и учебников остались в Лондоне.

Терпеливо ожидая возвращения посыльного, которого он тайком отправил к Чарлзу Дональдсону, Коул после обеда занимался делами поместья, а все ночи проводил с Дженет. Однако она в своей обычной своевольной манере, похоже, решила не ограничивать свою страсть только спальней. Как-то утром она предложила Коулу заняться любовью в библиотеке, в дождливую пятницу после обеда свела Коула с ума в кабинете, когда он сидел за письменным столом отца. А однажды после ужина заставила Коула заняться любовью в темном углу гостиной.

То, чем они занимались, было сущим бесстыдством, и никогда в жизни Коул еще так не радовался тому, что в доме мало слуг. Однако удача недолго им сопутствовала. Как-то утром миссис Бертуистл застала их обнимающимися в буфетной, рубашка Коула была расстегнута, а волосы Дженет растрепаны. И у Амхерста не осталось никаких сомнений, что их тайна раскрыта.

Теперь следовало спасать честь порядочной женщины, графини Килдермор, Старклайдской ведьмы, или как там ее еще величали. Миссис Бертуистл, которая с негодованием захлопнула дверь буфетной, тоже наверняка стала бы настаивать на этом. И почему-то брак уже больше не казался Коулу торопливым и безответственным шагом, как он считал раньше. Более того, он ни на секунду не обманывал себя. Внебрачная связь считалась грехом, и Коул старался замолить этот грех, поскольку после первого же прикосновения к Дженет понял, что его плоть слаба.

Он просил у Господа дать ему силы, и силы пришли к нему, правда, не те, которых он ожидал. Коул обнаружил в себе силы любить и доверять, надеяться на будущее. Он слишком долго горевал о Рейчел. Да, она была хорошей женщиной, но никогда не была хорошей женой, наверное, по природе не могла ею быть. Однако Коул прекрасно относился к ней и вел себя как настоящий мужчина. И вот теперь, похоже, Господь откликнулся на его молитвы самым неожиданным образом. Дженет показала ему, какими благословенными могут быть любовь и страсть. И это помогло ему стать другим, помогло исцелиться.

Коул постепенно приходил к мысли, что воля Господа, не говоря уже о Дженет, чтобы они были вместе. И теперь он молил Бога только об одном: лишь бы она не забеременела до окончания траура. Общество и без поспешной свадьбы сочтет их союз предосудительным. Коул представил себе, какие пойдут толки после объявления о помолвке капитана Коула Амхерста и Дженет, леди Килдермор. Но Дженет было наплевать на его имя и титул. Каким же глупцом он был раньше, ведь она старалась дать ему понять, что ей нужны только любовь и семья.

Перешептываясь по ночам, они очень часто мечтали о будущем. Это были безумные мечты, в которые Коул уже позволял себе верить. После свадьбы они будут лето проводить в Шотландии, а в Лондон наезжать только в случае крайней необходимости. В остальное время они будут жить в Элмвуде. Дженет очень понравилась эта мысль, да и Коулу тоже. Более того, он решил продать свой офицерский патент. А если появится желание, он сможет поговорить с епископом о возвращении в духовный сан. Но сейчас надо было думать об Элмвуде и о свадьбе. А еще о Стюарте и Роберте, не говоря уж о тех детях, которых они с Дженет рассчитывали завести. У него будет полноценная жизнь. И их союз будет благословенным, Коул твердо верил в это.

Как-то после обеда, отбросив в сторону все благостные мысли, Коул решил, что должен сделать еще кое-что. Большую часть дня лил дождь, поэтому он надел растоптанные сапоги, старый плащ, спустился вниз и направился через сад к каменной колокольне церкви Святой Анны. В душе Коул понимал, что не может думать о новой женитьбе, не покончив с первой.

Коул уже перестал удивляться тому, что он всегда ощущал присутствие Дженет, когда она находилась рядом. Он просто объяснял это своей интуицией, никогда не подводившей его в таких случаях. Вот и сегодня Дженет оказалась в саду. Несмотря на дождь, она отважилась предпринять послеобеденную прогулку. Она почти догнала Коула в конце лужайки, но не пошла рядом с ним по узкой тропинке, а немного поотстала и медленно двинулась следом. Не подошла она к Коулу и тогда, когда он распахнул чугунную калитку, ведущую в церковный двор. Вместо этого она спряталась в тени вязов, росших вдоль каменной стены, и приготовилась здесь ждать Коула.

Дженет заметила Коула тогда, когда он вышел из дома, и у нее не возникло и тени сомнения в том, куда он направляется и для чего. Она сказала себе, что пришло время для того, чего она всегда желала и подталкивала к этому Коула. Однако мысль о том, что он будет говорить с покойной женой – и, может, даже молиться за нее, – наполнила сердце Дженет ревностью. Но ей тут же стало стыдно за свой эгоизм, а вот честностью Коула можно было только восхищаться. Он был гораздо лучше, чем она заслуживала, и Дженет прекрасно понимала это.