— Дочка, ты дома? — каким-то не своим, будто специально подобранным голосом спросила мама.

— Да, я здесь, — ровно ответила Ника с дивана.

— Я вот.., забежала к Тосе, рецепт отнесла.

— Не ври.

Мать остановилась между прихожей и гостиной.

Ника смотрела на нее. Мать прислушивалась, словно проверяла, нет ли здесь еще кого-нибудь.

— Если ты.., еще раз.., пойдешь к этому Альберту, я все расскажу папе!

Лицо матери мгновенно побелело, а затем приобрело малиновый оттенок. Затем снова, уже медленно, начало бледнеть. Ника холодно подумала о том, что если у матери сейчас начнется приступ, та упадет прямо здесь, на пороге, и тогда, чтобы пройти к телефону вызвать «скорую», Нике придется перешагивать через нее. Мать молчала, а грудь ее высоко вздымалась от волнения. Дышала она тяжело.

— Ты всю жизнь бегала от папы к чужим мужикам! Ты думала, я ничего не понимаю? Ты не стеснялась меня, даже когда мне было восемь лет! Я все видела! Ты вела себя как животное.

— Замолчи!

— Нет уж, слушай! Ты называла меня страшными словами, которых ребенку и слышать не нужно, а ведь все эти слова относятся к тебе самой!

— Не говори отцу, дочка, прошу тебя, — умоляюще заговорила мать. Впервые она говорила с Никой в таком тоне. — Я виновата перед тобой, проси чего хочешь, только не говори отцу, умоляю!

Ника мстительно почувствовала свою силу, и что-то нехорошее поднялось в душе и стало душить ее изнутри жарко и больно.

— Боишься! Боишься, что он бросит тебя! Он все вытерпел, белье твое руками стирал, а ты потом его надевала и бежала в посадку! Он всегда заботился о тебе, а ты предала его!

Нике тяжело давалось каждое слово, но она все говорила, и выходило хрипло и страшно.

— Не надо, доченька, не говори, прошу тебя, — повторяла мать, шаря руками перед собой. — Ты не понимаешь, ты еще мала! А когда вырастешь, ты поймешь меня.

— Тебя? Никогда!

— Ты на меня похожа, ты будешь точно такая, как я!

Мать пыталась найти Нику руками. Девушка поднялась и вихрем пронеслась мимо матери. Та двинулась на звук, шаря перед собой дрожащими руками.

— Дочка, подумай! Не надо говорить папе. Подумай о нем, ты ведь его любишь…

Ника сидела на письменном столе в бывшей комнате Славика и не шевелилась, как бывало когда-то давно. Не выдавая себя ничем. Мать металась в пространстве, пытаясь найти ее.

— Ты станешь женщиной и поймешь меня…

Ника не подавала признаков жизни. На диван прыгнула кошка, и пружина под ней чуть скрипнула. Чуть-чуть. Но этого оказалось достаточно, чтобы Элла мгновенно развернулась и продолжила свою речь в сторону дивана:

— Ты не знаешь, дочка, что такое лишиться возможности видеть. — Голос матери приобрел слезливость. — Я не вижу, как растут мои дети, не вижу, что творится вокруг, как день сменяет ночь. Я лишена всего. Всего, что приносит удовольствие. Мне осталось только одно…

Ника молчала. Кошка внимательно слушала мать. Но матери тошно стало от Никиного молчания. Она вдруг упала на колени и поползла в сторону дивана. Ника в ужасе наблюдала эту картину и не могла, не решалась пошевелиться. Она ненавидела себя за все, что говорила матери, вся ее ярость и нетерпимость переплавлялись в тягучее и липкое, точно смола, чувство вины.

— Дочка, я что хочешь для тебя сделаю! Все отдам, скажи, что ты хочешь?

Мать сдирала с пальцев свои золотые перстни.

Один — с рубином, другой — с янтарем, и протягивала кошке.

В этот момент в замке зашевелился ключ. Кошка спрыгнула с дивана и побежала встречать хозяина, Мать поспешно поднялась и, нащупав руками диван, села.

— Чего это вы сумерничаете?

Отец, как всегда, с улыбкой, глаза сочатся добротой.

— Так, разговариваем. — Ника спрыгнула со стола и шагнула к отцу. — Мой руки, будем ужинать.

— Сядь, отец, — вдруг ровным, бесстрастным голосом произнесла Элла. — Поговорить надо.

Ника настороженно посмотрела на мать. Отец сел рядом с матерью, и кошка мигом беззастенчиво прыгнула к нему на колени и заурчала бурно, на всю комнату.

— Я вот подумала… Не можем мы с тобой, отец, вечно дочку держать на привязи. Пора ей становиться самостоятельной.

Сердце у Ники оборвалось и повисло на ниточке. Отец гладил кошку и хитровато поглядывал на дочь.

— Раз уж она дорогу себе определила, школу заканчивает хорошо, то пусть пробует себя. Едет, поступает. Нечего ей за нас держаться. Мы с тобой, отец, и сами справимся.

Отец порывисто обнял мать и поцеловал в волосы.

— Умница! — Подмигнув Нике, добавил:

— Золотая у нас мать! Ни у кого такой нет!

Невыносимо. Ника опустила голову, чтобы не видеть счастливого и растроганного лица отца. Он же решил, что дочь тронута решением матери до слез.

— Я знал, Эллочка, что ты придешь к этому решению. Знал! Пусть у детей все будет лучше, чем у нас, пусть они летят. А мы с тобой уж станем их дома дожидаться, как два голубка. Наше дело такое.

Родители поднялись и отправились на кухню. Отцу хотелось разговаривать. Ника осталась стоять у стола.

Одержанная победа горчила. В душе было пусто. Свобода была куплена слишком дорогой ценой.

— Общежитие общежитием, а к нам приходи, как домой, — напомнила тетя Оксана, перед тем как, припудрив щеки, упорхнуть.

— Я и так у вас пропадаю! — крикнула Ника, но дверь за теткой уже захлопнулась.

— У нас не пропадешь! — сделала вывод Инга и захлопнула толстенный англо-русский словарь. — Надоело зубрить. А этот перевод меня скоро доконает. — Инга выдернула у Ники из рук конспект. — Переучишься! Давай поболтаем!

Она притащила из кухни миску со сладким хворостом и включила телевизор. Ника собрала тетрадки и легла на диван рядом с Ингой.

Показывали «Клуб путешественников». Узкие низенькие улочки Испании тянулись к морю.

— Представляешь, если бы мы с тобой были сейчас там? — по своему обыкновению, размечталась Инга.

— Не представляю. Я языка не знаю.

— Да ну тебя. Вечно ты на все смотришь с практической стороны. А в идеале? Смотри, какие там мужчины. Смуглые, стройные! Сплошные тореадоры.

— Ну а о чем бы ты с ними говорила? — поинтересовалась Ника.

— Зачем говорить? Они сами бы говорили, они бы падали у наших ног, а мы с тобой…

— Да ну тебя, Инга, вечно тебя куда-то заносит. У тебя Ромка есть.

— Есть, — согласилась Инга и потянулась за хворостом. Она пристально посмотрела на сестру и, выдержав паузу, как бы невзначай заметила:

— В воскресенье мы с Ромкой едем к нему на дачу. С ночевкой.

Ника повернулась и уставилась в упор на сестру.

Та смотрела на экран как ни в чем не бывало. На самом деле она наслаждалась произведенным эффектом. И тут она обошла сестру. Ника со своим провинциалом по подъездам прячется, а она с Романом — на дачу.

— Вдвоем? — уточнила Ника.

— А ты как думала? Кстати, маме я скажу что ты едешь с нами.

— Понятно. А ты не боишься, Инга?

— Что мама узнает?

— Нет, я не об этом. У тебя же с ним ничего не было. Ты действительно этого хочешь?

Инга задумалась, потянулась за салфеткой и Вытерла губы.

— Не знаю. Мне интересно. Разве тебе самой не интересно, как это все бывает? Вокруг этого столько шума…

— Ну, не знаю… Чтобы вот так, из любопытства?

— Ты трусиха. Я не такая. Я хочу наконец испытать то блаженство, о котором столько трубят.

— А когда он тебя целует? — удивилась Ника. — Когда вы целуетесь, ты что-нибудь такое чувствуешь?

Инга задумалась. Выражение лица у нее сделалось такое, словно она решала мировую проблему. Ее белые когда-то волосы стали темнеть, и теперь, чтобы оставаться блондинкой, ей приходилось обесцвечивать их перекисью. От этого они становились ломкими на концах. Впрочем, это Ингу не только не портило, наоборот, делало в глазах Ники более взрослой. Ведь она сама еще ни разу не красила волосы. По длине она старалась обрезать их, как Инга, — до плеч, невольно пытаясь подчеркнуть сходство с сестрой. Впрочем, фигуры у них действительно были похожи — обе гибкие, стройные, одного роста. Но как Ника ни старалась, она до сих пор не научилась смотреть на жизнь так же легко, как сестра.