– Вы мне поможете, Ивыч? – поднимая заплаканное лицо, спросила Вирта. – Правда, поможете?
– Конечно же, помогу, – успокоил её дрок. – Иначе для чего ещё существуют старые болваны? Разве я могу отпустить вас одну, ночью, пусть даже и с таким вооружением, – по-отечески улыбнулся он, заметив небольшой арбалет.
Вирта смущённо запахнула плащ.
– Вот только, эррина, уж коли вы решили вооружиться, то следует привести оружие в боевую готовность. Может так случиться, что потом у вас уже не будет на это времени. Болты-то захватили? – невольно переходя на привычно-назидательный тон осведомился он.
– Два, – растерянно прошептала Вирта.
– Негусто, – насупился старик, ловко взводя арбалет. – Стрелять-то умеете? Не думаю, что это понадобится, но в ночном городе всякое может произойти, тем более теперь, – вздохнул он. – Куда, кстати, вы собрались?
– В порт, – твёрдо сказала девушка.
– Ну, что ж, в порт, так в порт, – согласился Ивыч. – Только уговор – слушаться меня! Иначе никаких поисков!
– Договорились, – сквозь слёзы улыбнулась Вирта. – Я буду само послушание!
День четвёртый.
двенадцатый час после Полуденной службы.
"… – Знаешь, мне иногда бывает так страшно и так одиноко, что хочется забраться в самый дальний и тёмный угол и тихонько выть, так, что б не спугнуть тишину, что расстилается вокруг меня. Я всегда знала, что встречу кого-то вроде тебя, но я не знала, что ты будешь таким… Я не знала, что твои глаза всегда будут оставаться холодными серыми льдинками, и только уголки твоих губ иногда будут чуть подрагивать, когда тебе захочется улыбнуться… Ты действительно одиночка. Почему я не могу без тебя – и с тобой таким тоже не могу? Зачем всё это? Ах, если бы все было по-другому…
– Свершившееся не терпит сослагательного наклонения, Хелен. Никто не знает, почему всё случается именно так, а не иначе. Судьба, вероятно…
– Ну почему всё так грустно и нескладно, а? Ты ведь умный, ты ведь всё знаешь, скажи мне, почему?… Почему в душе моей нет покоя?
– Это жизнь, Хелен…
– Почему ты не нашёл меня иначе, чем так, как ты это сделал? Ну почему ты не нашёл меня хоть чуть-чуть раньше? Почему ты нашёл меня именно той зимой? Ты был так хорош в сказках, которые ты мне рассказывал, что мне захотелось поверить, что твои сказки – про меня. А ты – ты даже пальцем не пошевелил, даже не попытался удержать меня рядом… Брал за руку и уводил в дождь, и показывал свои любимые уголки города и кабачки… А потом приводил обратно, и давал свои шерстяные носки, и кутал в свой меховой плащ, и согревал горячим вином, и мы сидели у твоего камина, и говорили ни о чём и обо всём… Вернее – я говорила, а ты молчал и слушал, молча слушал – и чуть улыбался про себя…Ты слушал меня, молчал и чего-то ждал… Выжидал, словно охотник! Мне было тепло с тобой. Потом стало жарко. А теперь – холодно. И пусто, будто с холста стёрли несколько мазков краски…
– Я сознательно стёр их, Хелен. Пусто – зато не больно. Я приношу несчастье и боль. Тебе – не хочу. Я достаточно причинил боли, и теперь просто пытаюсь уберечь тебя…
– Винс, Винс… как ты можешь уберечь меня от того, о чём не имеешь представления? И что стоит за словом «боль»? Позвать, поманить, приголубить, приручить… и обмануться, прогнать, избавиться?
– Неоправдавшиеся надежды. Примерно так…
– Но ведь невозможно знать, как и что сложится… не понимаю…
– Возможно.
– Как?
– Я знаю себя, Хелен…
– Тебе проще меня отпустить, чем любить и этим убить…
– Да…
– Тебе самому не страшно? Скольких ты убил, Винс?
– Многих…
– Я знаю, что умру без тебя, но медленно умирать рядом с тобой это ещё страшнее… Я знаю, что в тебе нет любви. Но я знаю, что в тебе есть страх. Он одинаков у всех живых – страх смерти… Ты сказал мне однажды, что всё сложно. Помилуй Шаур, Винс… Не сложнее, чем не умереть на войне.
– Я много раз умирал, и это не страшно. Я знаю. Я готов. Я не боюсь. И не умереть на войне – это оказывается вовсе не сложно. А умереть – вовсе не страшно. Нужно просто не бояться умереть…
– Я знаю, что ты уже умирал, и что умрёшь ещё тысячу раз – без страха. Но я о другой смерти… Хотя, это уже неважно…"
Хелен открыла глаза. Она всегда просыпалась, когда ей снился этот сон, словно боялась досмотреть его до конца. Пока это был только сон… Такого разговора между ними никогда не было, но она знала, что он будет именно таким, и потому никогда не пыталась начать его наяву. Он как-то сказал: «У каждого своя пропасть». Вот Хелен и прыгнула в такую пропасть. Она ещё не разбилась, но уже ясно видела острые камни, на которые ей предстояло упасть. Это была её пропасть… Она шагнула в неё сознательно, и винить в том было некого, кроме себя самой. Она полюбила оборотня… Полюбила в надежде пробудить в его душе ответное чувство, хотя прекрасно знала, что у нелюдя нет и никогда не было души…
Эллина всхлипнула во сне. Женщина встала и подошла к её кроватке. «Тишь-тишь-тишь», – прошептала она, поглаживая ребёнка по голове. Девочка причмокнула и успокоилась. Днём она была обыкновенным ребёнком – смеялась, плакала, капризничала, шалила. Казалось, что она всё забыла, но по ночам воспоминания возвращались, и девочка плакала во сне. Винс говорил, что скоро это пройдёт, но Хелен была уверена, что такие раны не лечатся и остаются на всю жизнь. Женщина поправила детское одеяло и подошла к окну. Сквозь щели тянуло ночной прохладой. Скоро станет совсем холодно, а потом наступит долгая зима… В приграничье зима была особенно долгой. И не только из-за того, что с горных хребтов дули холодные ветры, приносившие метели и вьюги. Она была долгой, потому что приносила с собой одиночество. Зимой Винс приезжал очень редко. Он почти всё время находился в столице или ещё где-то, а ей оставалось только ждать и слушать тоскливый волчий вой среди белого безмолвия…
Сзади послышался шорох. Хелен обернулась. Девочка сидела на кровати и пристально смотрела на дверь. В её глазах застыл немой ужас.
– В чём дело, милая? – встревожено спросила женщина. – Что тебя так напугало?
Вместо ответа Эллина молча вытянула руку, указывая на дверь. Хелен прислушалась: за дверью не было слышно ни единого шороха. «Всё тихо, – отметила она, успокаивая себя. – Даже слишком тихо», – промелькнула следующая мысль. Только сейчас она обратила внимание, что с самого вечера в гостинице было непривычно спокойно. Обычно гости гуляли до глубокой ночи: под окнами раздавались крики, то и дело затевались ссоры, иногда перераставшие в драки, а сегодня ничего этого не было. Хелен охватило беспокойство. Она осторожно подошла к двери и приложила ухо к замочной скважине. Через какое-то время ей показалось, что с той стороны скрипнула половица. Женщина выпрямилась, и в тот же миг дверь распахнулась от сильного удара, оглушив её и отбросив на середину комнаты. В номер ворвались две фигуры в тёмной одежде.
– Кляп, быстро! – рявкнул один.
Хелен почувствовала, как на неё навалилось чьё-то тело. Грубая рука разжала ей рот и запихнула в него тряпку.
– Дыши носом, детка, – дыхнув перегаром, хрипло прошептал ей на ухо незнакомец. – А будешь дёргаться, я тебе и эти клюзы перекрою, поняла?
Он перевернул её на живот, завёл руки за спину и несколькими точными движениями прочно связал их.
– Слышь, Слип, – громким шепотом позвал он напарника.
– Ну, что там у тебя? – отозвался тот, которого звали Слипом.
– Ты был прав – яхточка-то на загляденье! Одна корма чего стоит! Может того – ошкурим, пока она в дрейфе?
– Наперёд шкипера? Ты в своем уме, Рейл?
– Дык, никто ж не узнает!
– Отсвистать! – прошипел Слип. – Попортим товар – капитан нас рыб кормить отправит! Кантуй её на выход! И только попробуй порты откинуть – я тебе бушприт враз укорочу!
– Да понял я, – разочарованно протянул Рейл.
Тем временем второй бандит навис над ребёнком.