День четвёртый.

девять часов после Полуночной службы.

– Эк, чешут! – приставив козырьком ладонь ко лбу, стражник разглядывал быстро приближающихся верховых. Ещё несколько минут назад они были двумя маленькими чёрными точками на гребне холма, а сейчас уже можно было разглядеть низко пригнувшиеся к холкам фигуры всадников, которые раз за разом охаживали плетками бока взмыленных скакунов.

– Лич, может, рогатки на дорогу вытащить? – неуверенно спросил молодой стражник.

– Погодь, – отмахнулся Лич. – Много чести – из-за двух полоумных дорогу перегораживать. И так за ночь натаскались с этими рогатками – аж руки болят. Я щас их враз осажу! Смотри тута в оба! Арбалет на всякий случай приготовь – мало ли что, – распорядился старший и, подняв одну руку вверх, двинулся навстречу всадникам.

Те были уже совсем близко. Морды животных покрывали клочья пены, но наездники совершенно не обращали на это внимания. «Загонят скотину, – подумал стражник. – Нешто не жалко?». Он приготовился крикнуть зычное «Стой!», но его опередили. Скакавший впереди вытянул руку, и на солнце блеснул подорожный жетон.

– Прочь с дороги! – прокричал он.

Стражник едва успел сделать шаг в сторону, как мимо него, обдав густым потным духом, пронеслись два мощных крупа.

– Уфф, – выдохнул Лич, утирая лоб. – Едва не зашибли, Кхур их подери!

– Слышь-ка, а второй-то – баба в штанах! – присвистнул молодой стражник, глядя вслед всадникам.

– Не баба, а эррина, остолоп! – проворчал старший. – Благородным госпожам можно штаны носить – на охоте там, или когда в седле, чтоб сподручней было!

– А всё одно – срамота! – протянул молодой. – Баба в штанах, что мужик в юбке! А, Лич? Стал бы со мной в карауле стоять, коль я юбку бы надел?

– Дурак! – беззлобно огрызнулся пожилой. – Говорю же – у благородных так принято. Ужель не ясно?

– Да ясно-то оно ясно, – почесал голову молодой. – Тока я вот, что думаю: баба она и есть баба – что в юбке, что в штанах. Вон энта, не хуже мужика в седле держится, а всё ж баба, потому как ревёт в три ручья.

– Ты и это успел заметить? – усмехнулся Лич. – Глазастый, однако!

– А то ж! – подбоченился молодой.

– Молод ты ещё! Поживёшь с моё – поймёшь, что бабьи слёзы они у всех одинаковы, что у благородных, что у простых, – вздохнул пожилой. – Ладно, хорош языком трепать! Давай-ка лучше и вправду рогатки на дорогу вытащим. Не ровен час, ещё кто так же проскочит. А ну, как не гонец королевский окажется, а злодей какой? То-то!

Резко взяв на себя поводья, Вирта осадила коня. Скакун, всхрапнув, встал на дыбы, немного погарцевал на задних ногах, потом опустился, звонко вдарив подковами о мостовую, и замер.

– Тёмный лис у себя? – спросила Вирта, бросив поводья подскочившему конюху. Тот пожал плечами – дескать «нам то откуда это известно?». Но девушка и не ждала ответа – она уже неслась по аллее дворцового парка в сторону главного входа. Чуть позади неё, стараясь не отставать, шагал лис, сопровождавший молодую эррину по приказу королевы. Чувствуя, как после бешеной скачки у него ноет всё тело, он с удивлением рассматривал шедшую впереди эррину Лэктон. Её походка была стремительной и лёгкой, будто это не она провела в седле почти целые сутки. «Откуда в ней столько силы?» – в очередной раз подумал он.

– Дальше я пойду одна, – не терпящим возражений тоном сообщила девушка своему провожатому, останавливаясь у двери кабинета тёмного лиса. Тот согласно кивнул: ему и самому не хотелось лишний раз попадать на глаза начальству.

Вирта без стука распахнула дверь, сделала три шага вперёд и в застыла растерянности: впервые со вчерашнего дня она не знала, что ей делать дальше. Комната была пуста.

– Ищете меня?

Девушка резко обернулась. На пороге, скрестив на груди руки, стоял Вейдж.

– Я предпочитаю, когда меня предупреждают о визите, – раздался его спокойный голос. – Хотя бы вежливым стуком в дверь.

– Где Юр?! – не обращая внимания на его слова, выпалила девушка. – Что с ним?!

– Быть может, эррина Лэктон желает, чтобы я отчитался за каждого из своих подчинённых? – холодно осведомился лис.

Голос его оставался бесстрастным, но будь Вирта чуть повнимательнее, она могла бы заметить странный огонек, вспыхнувший на ничтожную долю секунды в глазах собеседника.

– Умоляю вас, Вейдж, скажите, что с ним?! – разрыдалась она. – Я чувствую, что-то случилось. Он жив? Где он?

Тёмный лис прошёл в комнату, скинул плащ и деловито уселся на стул. Замерев на пару секунд, он провел рукой по волосам, и поднял взгляд:

– Он не даёт о себе знать уже два дня. Сожалею, что не могу вам ничем помочь. – Лис замолчал, думая о чем-то своем.

– Я вам не верю.

Вейдж привстал со стула.

– Я отказываюсь понимать вас, эррина! Сначала вы бесцеремонно врываетесь, потом повышаете голос и требуете каких-то объяснений, теперь – обвиняете меня во лжи… Я действительно ничего не слышал о нём уже два дня, – не скрывая раздражения повторил лис. – И больше мне добавить нечего! А посему, прошу вас удалиться: у меня слишком много дел.

– Вы… вы… – сквозь слёзы выкрикнула девушка и, закрыв руками лицо, выбежала прочь.

День четвёртый.

десять часов после Полуночной службы.

Сказать, что в грайворском порту было шумно – значит не сказать ничего. Порт ревел. Под пронзительную ругань грузчиков скрежетали кабестаны подъёмных механизмов, надрывно ржали вьючные и тягловые бесхвостые, а в небе заунывно стонали чайки. Скрип телег и шарканье тысяч босых и обутых ног сливались с визгливыми голосами портовых шлюх и шумом драк в дешёвых кабаках. Лёгкий ветерок не приносил свежести, будучи не в силах развеять зловонную смесь запахов гниющей тины, разлагающихся отбросов, немытых тел, а также терпких ароматов заморских пряностей, выделанных кож и прочих товаров. В общем – грайворский порт ничем не отличался от любого другого порта на северном побережье.

Корабли, стоящие у причалов, тоже были привычно-разными: тяжёлые гребные галеры купцов и быстроходные ветрогоны с зарифованными парусами, роскошные одномачтовые яхты знати и небольшие рыбацкие шхуны. Привычно-казённым было и здание таможенной стражи, где, как и в любом порту, «не покладая рук» трудились жуликоватые таможенники, чьи взгляды были привычно наглыми, а поведение снисходительно-вызывающим.

Капитан шхуны, вышедший из здания портовой таможни, выглядел обозлённым: только что он имел длинный и неприятный разговор с одним из старших офицеров. Шкипера звали Дэмистром, и слыл он одним из самых богатых капитанов Грайвора, хотя по его одежде и внешнему виду догадаться об этом было непросто. Дэмистр являлся владельцем небольшого, но чрезвычайно прибыльного дела: он торговал рабами. В Грайворе рабства не было – по крайней мере, эдикт Грава I волей Шаура Всеблагого запретил владение человека человеком на территории королевства во веки веков, вне зависимости от расы, вероисповедания, пола или возраста, но… Кроме Салийской Империи, где рабство было узаконено, рабов охотно покупали и в других странах. Рабство тайно существовало – и Дэмистр тайно продавал. Доходяг со всего света – на рудники Кейритии, где они всё равно мёрли без счёта, как мухи, искусных тэннских мастеров – кейритским ювелирам, рослых грайворских пастухов – салийским землевладельцам. А ещё – изящных рыжеволосых тэннок, миниатюрных жгуче-брюнетистых кейритиеек, царственно-величественных русокосых грайворок – всем, у кого хватало средств, чтобы купить смирение и ласку. Что же касается похотливых извращенцев, которым он поставлял юных девочек и столь же юных мальчишек, то их хватало в любом из государств.

Дэмистр был лучшим в своем деле. Товар, которым он торговал, был особенным – здесь в первую очередь ценилось не количество, а качество. Мало кто понимал это так же хорошо, как он. Ведь как поступали некоторые? Грузили на борт где-нибудь в укромном порту голов сто-двести, а потом, огруженные по самые борта, волочились, что беременные кашалоты. И если не попадались в лапы морским патрулям, то в лучшем случае довозили до места товар такого качества, что он уже почти ничего не стоил. А как поступал он? Он товар выбирал… Выбирал долго, придирчиво и никогда не гнался за числом. К примеру, в империи особым спросом пользовались маленькие дети. Почему? Да потому, что раб, воспитанный с детства, не помнит вольной жизни, а значит, осознаёт свое положение как единственно правильное. Но и тут была маленькая хитрость: девочек часто покупали, как будущих наложниц, и такой товар ценился дороже. Но всегда был риск: кто знает, что из неё потом вырастет? А вот если покупателю показать мать ребёнка, тогда цена порою может подскочить вдвое, а то и втрое…