И роли эти вчерне уже написаны, готовы, и каждый из нас играет в пьесе, которая кем-то написана, а нами только интерпретируется. Как исполняется эта пьеса? Вслепую. Т.е. мы с вами постоянно выходим за пределы тех вещей, которые мы знаем. И упираемся лбом во что-то, чего мы не знаем. Мы не знаем, что такое сознание, и мы не знаем, что такое мысли. У меня сейчас мелькнула мысль, которую я вкладываю в предложение. А что такое сознание? Откуда растут эти мысли? Где их корни? Где они соединяются между собой? В XX веке появились компьютеры, и мы думаем, что все в нас происходит как в компьютере, есть какие-то файлы, происходят какие-то процессы, группируются какие-то блоки информации, которые обусловлены и причиной и целью, – в результате как бы магнитно притягиваются определенные мысли и движутся в определенном направлении.

В диалогах у Платона обычно происходит следующее: Сократ подходит на базаре к человеку и спрашивает:

– Ты откуда?

– Я оттуда.

– А зачем ты приехал?

– Я приехал судиться со своим другом, он несправедливо со мной поступил.

– А ты уверен, что он несправедливо поступил?

– Да, несправедливо.

– А что такое справедливость?

– Ну, как… это просто. Справедливость – это вот, когда…

И начинается разговор, и через сорок страниц выясняется, что человек этот не знает, что такое справедливость. И тогда Сократ начинает его вести, причем Сократ-то прекрасно знает, что будет в конце. Он знает, куда он тянет наивного провинциала. А провинциал думает, что сейчас он все объяснит этому простаку на рыночной площади. И вот собирается толпа молодежи, знакомой с этими сценками и сократовскими провокациями, и весь дискурс вытягивается в виде определенной цепочки, начало которой в конце. Потому что Сократ ведет своего собеседника туда, куда он хочет его привести. А приводит он его в конечном счете к пониманию того, что есть справедливость, которая не зависит от нашего частного понимания справедливости, и так же точно есть красота, и, вообще, есть реальный мир, в котором живут справедливость, добро и красота. Тот мир реальный, а наш мир – это теневой мир. Лошадь, которая живет на небе, она реальная, она вечная, она прекрасная. А те лошади, которые ходят по земле, они умирают, они спотыкаются, они болеют. Но они все возможны только потому, что на небе есть идея лошади. Эта идея есть где-то, кто-то ее создал, кто-то ее знает, и кто-то в соответствии с этой идеей создает лошадей на земле. Если бы не было такой обязывающей идеи, то у лошадей росли бы рога, горб и вообще было бы неизвестно что. Но кто-то очень строго распорядился лошадьми.

Я не случайно обратился сейчас к Платону и к платонической теории идей, которые реальны, которые полновесны, которые неизмеримо богаче, чем наши несчастные лошади, и наши глупые мысли, и наши плоские состояния и роли. Я хочу сказать, что и суфийская музыка, которую мы сейчас слушаем, неизмеримо богаче, чем наша светская музыка. Но дело не в музыке, а дело в нас, дело в нашей закрытости, и вопрос, который задала Катерина: "Как связать нашу повседневную жизнь и тот высший план, к которому мы стремимся?" – это вопрос очень конкретный. У нас есть поток мыслей, у нас есть набор состояний и ролей. У нас нет доступа туда, где все это собирается, в тот мир, где находятся "корни" наших мыслей, корнем наших мыслей. Представьте себе, что невероятный метеорит упал на землю с неба, метеорит, в котором все лучшее – платина, золото, серебро, алмазы – все сплавлено. Он упал с какой-то планеты, и мы его изучаем в пробирке, что-то с ним делаем, подогреваем, охлаждаем, но на эту планету у нас нет доступа. Как же быть? Мы живем в мире, мы живем в социуме, мы живем в культуре. И мы можем идти двумя путями: либо отвернуться от мира, от социума, от культуры – "мы этого не хотим", и повернуться к миру идей. Знаете, что предлагал сделать Рамана Махарши? Он предлагал людям, которые сидят в кино и смотрят на экран, где тени изображают артистов, развернуть стул и смотреть в проектор. Но мы к этому еще не готовы, мы все хотим смотреть телевизор и кино, а смотреть в кинопроектор мы не можем, он нас ослепит, мы ничего в нем не увидим. Как совместить ту мудрость, которая идет из проектора, и иллюзию, которая на экране? Иллюзия – это наша социальная, психологическая, культурная жизнь. Мудрость для нас закрыта. Мы не можем ничего увидеть, яркий свет нас ослепляет. И мы знаем, что все иллюзии создаются на экране благодаря лучу, который проходит в проекторе через пленку.

Путь у нас один. Он идет через углубление и трансформацию нашего опыта. Вот что это такое – об этом мы и будем говорить. И суфийская музыка, под которую идет наша беседа, – это маленький намек на то, где лежит ответ. Он лежит в определенном новом отношении к нашему обыденному опыту. Возьмите мысль, одну промелькнувшую короткую мысль: "идет дождь". Вот промелькнула эта мысль, что с ней делать? Ее можно использовать как ключ к платоновским идеям, ее можно истончить и пропустить через себя подлинную реальность. Экран, иллюзия, майя вдруг станут тоненькой и прозрачной пленкой, и раскроется подлинная реальность за ней. Что делать с этой мыслью? Что делать с ролью матери, которая очень суетлива и беспокойна? Ребенок – это же тысяча движений и забот каждую минуту, когда ребенку год, пять, двадцать пять. Очень легко сказать – углубление и трансформация. То же самое с чувствами – у нас в течение дня сменяются десятки чувств: вот нам хорошо, вот нам плохо, вот у нас страх, вот у нас ожидание, вот у нас скука. Что нам делать с этими чувствами? Что значит углубить это чувство? Растворить его, не давать ему заслонять, не давать этой лошади заслонять истинную лошадь, не давать этому страху заслонять реальность. Вы видите, что ничего не получается, мы говорим с вами "углублять", а как углублять? Можно прийти с дрелью и сверлить это чувство или эту мысль. Можно наблюдать за собой, считать, как счетчик, секунды: когда эта мысль возникла, когда исчезла. Можно снимать ее видеокамерой, можно изучать при помощи приборов. Ничего не получится. Как совместить эти два плана: план оперативного ума и план созерцания. Может быть, кто-нибудь что-нибудь подскажет? Это только по видимости тупиковый вопрос. Из него есть выход.

Реплика: Точка?

Аркадий: Точка какая?

Реплика: Иметь точку, с которой…

Аркадий: Точку опоры.

Реплика: Да.

Аркадий: Сразу чувствовать оба состояния. Слышать как будто одним ухом одно или видеть… Тогда появляется в тебе устойчивость. Мы говорили сегодня про жемчужину: попадает песчинка и вокруг нее начинает образовываться устойчивая структура. Вот так же мы начинаем создавать в себе центр устойчивости, и тогда уже поток этот организуется вокруг, поток жизни крутится вокруг этого центра. Но этот центр (как говорили здесь несколько человек, в частности, Скайсте) некоторое время был, а потом это ушло. Вот Дарюс и говорил, что какое-то время было состояние ясности, а потом это ушло. Это уходит, потому что нет устойчивости.

Реплика: Я вот сам так: я упускаю. Я чувствую эмоцию – точку – и тут же упускаю. Я так все время делаю.

Аркадий: Это же никуда не ведет.

Реплика: Это так. Дает результат только то, что ведет к углублению.

Аркадий: Углубление – это хорошо, это контроль, это отстраненность от себя внешнего, но преображения и прозрачности не получается.

Реплика:  Да, мне не хватает какой-то визуализации что-ли.

Аркадий: Я думаю, не хватает постоянства, не хватает энергии. У человека не хватает энергии поддерживать в себе то, что мы называем сущностным центром, магнитным центром. И отсюда постоянная жалоба, что нет энергии, и это приводит к тому, что человек цепляется за других, думает взять энергию у других, взять ее из книги, взять ее из музыки. И при помощи этой энергии рассредоточить иллюзии, которые нас окружают плотным кольцом.