Боярин тяжело поднялся с колен. Но молчал, опустив голову.

— Я знаю, сколь упрямы славяне. Но ты стал варягом, дав мне клятву на верность и отрешившись от племени и рода своего.

— Я только передал страже твое повеление, конунг и князь.

— Где вы взяли того человека? — спросил Рюрик стражников, — У боярина замутилась память.

— Во дворе, князь Рюрик. В сенях никого не было, и тогда боярин указал нам на твоего, дворового раба.

— Верно ли говорят стражники, боярин?

— Да, конунг. Так было, но я хотел…

— Ты опоздал с признанием, и дети твои уйдут с первым караваном в цепях. Жену я пощажу: пусть она помучается подольше без мужа, без детей и без имущества.

— Пощади, конунг! Не для себя, для детей молю о пощаде!

— Поздно. На мечи!

Воины выхватили мечи, одновременно вонзили их в боярина и подняли его дергающееся тело на вытянутых руках. Рюрик терпеливо дождался, пока боярин перестал хрипеть, и приказал:

— Бросьте у крыльца. И вернитесь. Стражники молча выдернули мечи, выволокли тело, вернулись.

— Вы оба достойны смерти за умолчание. Но если вы привезете голову Клеста, я забуду вашу вину. Ступайте, ищите и исполните.

С приглашением переехать в Городище прибыл не гонец и даже не посол, а сам новгородский посадник Воята. Рюрик увидел в этом добрый знак и принял посадника с честью. Когда с официальной частью было покончено, оба отпустили свои свиты и остались в застолье с глазу на глаз.

— Новгород — буйный город, князь Рюрик, — сказал посадник. — В нем иногда побеждают концы, позабывшие о началах. Те, кто навестил тебя зимой, не выражают воли лучших людей великого города.

— Обиды недолго живут в моем сердце, посадник.

Воята был значительно моложе Рюрика, но прекрасно понимал, что все наоборот. Сердце старого варяга было гнездом обид, а они покидали его долго, медленно и неохотно. Но, несмотря на молодость, посадник был весьма умен, многое знал и умел многое предвидеть. Предстоящая война с Киевом прерывала торговлю по пути из варяг в греки и грозила Новгороду большими убытками. Предотвратить ее было уже невозможно, но хоть как-то смягчить неминуемые для торгового города потери следовало: ради этого он и приехал к Рюрику лично.

— Сладкая соль Византии и горькая соль Балтики всегда спорили между собой, но судьба Новгорода решается не на улицах, где за криками и непременной дракой не слышно разумного слова. Она решается в гриднице посадника, где собираются два ста золотых поясов, представляющих весь новгородский люд, князь Рюрик.

— Мне это известно, посадник, и я сдержал свои обиды.

— Торговые гости — люди осторожные, но разговорчивые, князь. Новгород много знает, о многом шумит, но он готов приветствовать твой союз с конунгом русов.

«Мой союз с Олегом, а не с Новгородом, — отметил про себя Рюрик. — Это значит, что без платы они ничего не дадут. Ну что же, это даже лучше: плата требует больших обязательств». И сказал:

— У Новгорода — мудрый посадник. Он умеет считать завтрашние выгоды, не отказываясь от сегодняшних барышей.

— Боюсь, что сегодня потерь будет больше, чем прибыли, — улыбнулся Воята. — И главная потеря — твоя старшая дружина и все силы конунга Олега.

— Я прикрою торговый путь до озера Нево, а от рогов Новгород прикроет себя сам.

— Значит ли это, что ты, князь Рюрик, не будешь настаивать на участии нашей дружины в общем походе?

— Если Новгород не запретит своей молоди пойти с конунгом Олегом по доброй воле.

— Поглядеть мир, набраться ума да шевельнуть молодецким плечом юности только во здравие, — сказал Воята. — Хочу думать, что ты, князь, не позабудешь и о мужах, коим лето дает возможность нажить для семей хлеб на зиму. На полдень[8]путь для многих будет закрыт, а на полночь[9]не все прокормятся.

— Лучшие лодейщики, кормчие и гребцы — в Новгороде, посадник. Конунг Олег очень рассчитывает на них.

— Ударим по рукам к взаимной выгоде и закрепим добрым пиром в посадничьей гриднице.

Воята опять улыбнулся, и даже Рюрик чуть дрогнул узкими губами. Оба были вполне довольны взаимными уступками, легко и просто оговорив важные вопросы в непринужденной, почти дружеской обстановке. Новгородский посадник обеспечил добрым заработком рабочий люд города на время неминуемого разрыва торговли с югом, а Рюрик заручился моральной поддержкой богатого и влиятельного города.

На седьмой день по переезде в Городище Рюрик — в белых одеждах, без брони, шлема и оружия — переправился через Волхов и во главе торжественной процессии двинулся к круглой дубовой роще на холме, в центре которой располагалось капище Перуна. За ним следовали семеро волхвов, посадник Воята в сопровождении именитых людей — «золотых поясов» Новгорода, и толпа жителей. Был четверг, день Перуна и первое возжигание костров святилища. Рюрик чтил своего Одина, но волхвы были немалой силой, и он всегда пользовался своим правом первым принести жертву чужому богу. Это было сродни военной хитрости, которую столь ценил его собственный суровый бог.

Миновав рощу, процессия вышла на расчищенную поляну, в центре которой возвышался грубо вытесанный из цельного дуба бог-громовержец. Семь кострищ с заранее заготовленными сухими дровами окружали идола, и Рюрик остановился. Волхвы молча обогнули его, и каждый прошел к своему кострищу. Князь медленно и торжественно поднял руку, и жрецы тотчас же вздули пламя под кострами. Выждав, когда огни разгорятся, Рюрик змейкой обошел их по окружности, очистившись у каждого из семи костров, и встал лицом к Перуну.

— Великий и грозный повелитель небес, владыка громов и молний! — громко возвестил он. — Рюрик, князь Новгородский, просит милости твоей для великого города и всей Земли Новгородской. Простри могучую длань свою над городом и его силой, над мужами и женами, над семьями и родами, прикрой нас от мора, глада и пожара, защити от врагов очаги наши и корабли наши, приумножь силы наши и богатства наши, и я, князь Новгородский, воздам тебе от добычи своей. Прими с благосклонностью мой залог!

Рюрик шагнул к идолу, достал из-за пояса золотую стрелу и с силой вонзил ее в подножие столба. Отступив, низко поклонился, повернулся лицом к толпе и воздел обе руки:

— Слава Перуну!

— Слава! Слава! Слава!

Взятая князем на себя часть ритуала была исполнена. Рюрик присоединился к посаднику, стоявшему на шаг впереди «золотых поясов», наблюдая вместе с ними за жертвоприношениями волхвов. Они резали белых кур и черных петухов, гадали по их внутренностям и сжигали на кострах. Гадания были благоприятными, в чем Рюрик не сомневался: его люди заранее навестили волхвов с богатыми дарами.

Рюрику удалось расчистить дорогу к переговорам, и, когда в Новгород приехал Олег, «золотые пояса» не очень сопротивлялись предложенным условиям, тем более что конунг обещал трехлетний беспошлинный ввоз товаров. Городские воротилы и посадник скрепили подписями договор, новгородцы поорали, подрались и успокоились, добившись хороших заработков для лодейщиков, плотников, гребцов и кормчих, а молодежь с восторгом приняла решение о добровольном участии в походе, сулившем отаву и добычу. Ставко занимался отбором лучников и копейщиков, Зигбьерн договаривался с рабочими артелями, а посадник Воята помогал с чистой душой, очень довольный тем, что Новгород не остался в стороне от военного предприятия, сулящего огромные выгоды без всякого риска для города и его жителей.

Конунг Олег и князь Рюрик тоже имели все основания быть довольными: за спиной русов оставалась сила, что обещало спокойствие, по крайней мере, до решающей схватки за Киев. Тем временем Гуннар поднимал чудь и ливов, Ландберг отправился уговаривать финнов, а Хальвард — в этом Олег не сомневался — уже подбирал верных исполнителей для удара по союзу Рогхарда и Аскольда.

Хальвард был суров и немногословен, Давно занимаясь тайными делами Олега, он больше знал, чем говорил, всегда докладывая собственному конунгу об исполнении его повелений и никогда — о способах. У него были свои люди едва ли не во всех племенах, с которыми судьба связывала русов, он щедро платил им зачастую из собственного кармана, чтобы по возможности избегнуть посредников и не посвящать в расходы похожего на утку Ольриха, отвечавшего за казну конунга. Он полностью доверял лишь своему другу и побратиму Годхарду, посвятив только его в приказ, который отдал Олег.