— Это должен сделать киевлянин, Хальвард.

— Ты прав, брат Годхард, и у меня есть такой на примете. Отращивай славянскую бороду и придумай, как спрятать оселедец: ты поедешь в Киев с моими людьми. Они сведут тебя с киевлянином. — Хальвард достал нательный крестик и протянул его побратиму. — Он — тайный христианин и когда-то поклялся на этом кресте, что исполнит мою волю.

— Ты веришь христианам, Хальвард?

— Я не верю никому, кроме конунга и тебя, брат Годхард. Но во-первых, христианин обязан мне жизнью, а во-вторых, я знаю, как достать его жену и детей. Пришла пора платить долги — вот что ты ему скажешь, когда передашь крест.

— Если его схватят, он может признаться под пытками, кто приказал ему убить родного брата конунга рогов.

— Это — твоя заботя, брат Годхард. Его забота — нож, стрела или яд. Он — орудие, не более того. Остальное должен совершить ты, и мои люди выполнят любой твой приказ.

— Но почему ты выбрал именно христианина?

— Год назад Рогдир вырезал всех христиан в Полоцке, а их жен и детей принес в жертву Перуну. Аскольд знает об этой резне и воспримет смерть Рогдира как месть за гибель единоверцев. Око за око, зуб за зуб.

— Насколько мне известно, христиан учат смирению, брат.

— Киевлянам неизвестно об этих тонкостях. В ответ на убийство они учинят погром христиан в Киеве, причина потонет в крови, а Рогхарду останется только кровная месть за убийство посла и брата.

— Да, Аскольду не откупиться никакой вирой,[10]— усмехнулся Годхард, бережно пряча крестик. — Кстати, ты знаешь, что Перемысл занялся отроками Нежданы?

— Знаю, — помолчав, сказал Хальвард. — Пусть тебя не беспокоят другие заботы, брат Годхард.

Отроки Нежданы, в обязанности которых входили не столько ее увеселения — охоты, скачки, турниры, сколько ее охрана, в основном состояли из славян, сумевших избежать свирепых казней Трувора Белоголового. Они были врагами Рюрика, и это обстоятельство учитывал как Олег, так и Перемысл, когда организовывалась личная «молодшая дружина» Нежданы. Все были искренне преданы ей, в этом Перемысл не сомневался. Но обеспокоенный особым вниманием конунга рогов Рогхарда, все же посчитал нелишним еще раз внимательно к ним приглядеться, а заодно и усилить охрану опытными и верными людьми. Будучи человеком прямодушным, он делал это не очень умело, и если бы не тайная проверка, проведенная Хальвардом, то неизвестно, какую бы дружину получила Неждана. Но опытный Хальвард вовремя подправил прямолинейного воеводу, заодно подсунув в окружение любимицы конунга парочку своих людей. Перемысл был доволен, устроил молодшей дружине смотр, кому-то заменил коней, кому-то — оружие и, успокоенный, ждал, когда же племянница объявит, что Сигурд достаточно здоров для поездки в Смоленск. И наконец дождался.

— Если завтра в поединке ты не сумеешь выбить меч из десницы Сигурда, то можно отправлять посольство, — сказала она. — Только не схитри, уйко Перемысл: Сигурд должен уметь постоять за себя.

Хитрила она: ее дядя на хитрость был просто неспособен. Неждана последнюю неделю не только врачевала изувеченную руку юноши, но и каждый день сама учила его приему, как выбивать меч из руки противника и как уберечься от его попыток сделать то же самое. И когда Перемысл встретился с Сигурдом в поединке, ему так и не удалось лишить его меча при всем мастерстве и старании: молодой варяг всегда улавливал начало приема и ловко уходил от удара.

— А теперь сожми мне руку, Сигурд, — произнес он после боя. — И не жалей сил.

Сигурд давил десницу Перемысла что было мочи — даже пот выступил на лбу и заломило плечо. Но славянин только улыбался.

— Твоя сила — в ловкости. Но ловкость устает, а сила умеет держаться. Копи силу, Сигурд, и побольше ешь веприны на пирах.

С этого дня началась бурная подготовка к поездке в Смоленск. Старшим послом Олег утвердил Перемысла после совета с Донкардом: и как более опытного, и как славянина, поскольку кривичи, равно как и новгородцы, варягам не очень-то доверяли. И пока Сигурд готовил отобранных конунгом людей, Донкард готовил самого Перемысла.

— Не упоминай раньше времени об Изборске. Лучше сделать его подарком, когда вы обо всем договоритесь. Ничто так не скрепляет договоров, как щедрый и внезапный дар.

— Ты — мудр, Донкард.

— Я стар. А в старости силы переходят в разум, если ты в молодости не поленился проторить к нему дорогу.

Накануне отъезда посольства в Смоленск Неждана навестила Сигурда.

— Я хочу что-то показать тебе.

Она повела его в свои покои, куда не допускались мужчины, кроме Перемысла и самого конунга, и девичья прислуга с шумом и смехом разбегалась перед ними. Пройдя длинными переходами, они спустились в подклеть. Неждана отперла засов, открыла дверь, и из полутьмы тотчас же донеслось недовольное ворчание.

— Не сердись, медведко, — ласково молвила Неждана. — Я редко навещала тебя, но завтра мы пойдем гулять.

Косматый медвежонок подкатился к ней под ноги. Довольно урча, тыкался широким лбом, лизал руки, пытался встать на дыбы, но на Сигурда поглядывал недоверчиво и ревниво.

— Мой подарок воспитаннику конунга Олега? — улыбнулся Сигурд.

— Я очень хочу, чтобы ты знал законы, по которым живем мы, славяне, — тихо сказала Неждана. — Для меня это важно, Сигурд. Береги себя, копи силу и… и ешь на пирах веприну.

И на миг прижалась щекой к его щеке.

Последние наставления Сигурд получил от Хальварда. Как всегда, он был краток и точен:

— Оба пути на Днепр имеют по два волока. Усвятский охраняют новгородцы и кривичи, а Вопский — вольная ватага. Ее атаман — Урмень, сын смоленского князя Воислава от рабыни. После встречи в Смоленске с Воиславом вернешься на волок и останешься с Урменем.

— Я — посол, Хальвард.

— А он — изгой. Осмотрись, можно ли ему верить: волок там длинный. Дам тебе двух воев. Один будет связывать тебя с Перемыслом, второй — со мной, если потребуется передать что-то очень срочно. Постарайся завоевать доверие Урменя.

— Он — кривич, я — варяг. У нас много разного и ничего общего.

— Возраст, — Хальвард чуть раздвинул губы, что для него означало улыбку. — Все юноши одинаковы, Сигурд. К примеру, Урмень очень любит охоту.

В этом заключалась доля насмешки, но Сигурд при всей молодости уже научился владеть собой. Да и не насмешка кольнула, а странное поручение: будто ссаживали с коня на полпути. И хотя в лице его ничего не дрогнуло, Хальвард сменил тон:

— Волок длиной в три поприща, кругом — леса. Конечно, конунг вышлет усиленную стражу, но чего стоит стража без глаз и ушей в кривичских дебрях? Княжич Игорь — заманчивая добыча, и есть один только способ обеспечить его безопасность: изгой Урмень.

— Наконец-то, Хальвард, ты разъяснил мне повеление конунга Олега, — усмехнулся Сигурд.

— Ты — пестун княжича, и в мудром решении нашего конунга нет повеления. Есть напоминание о твоем долге, Сигурд.

— Но тебе не следует напоминать мне о моем долге, боярин.

— Не хотел тебя обидеть, прости.

— Обиды — утеха женщин.

— Ты прав, Сигурд. Однако позволь рассказать тебе об Урмене и его ватаге. Их человек пятнадцать-двадцать, за охрану князь Воислав снабжает их едой, одеждой и оружием. В основе ватаги — кривичи из Смоленска, но есть и вятичи, и чудь, и весь, и финны. Хорошо вооружены и оружием владеют, особенно — копьем и луком. Сам Урмень угрюм и недоверчив: по моему, до сей поры не может простить отца, отказавшегося от него. Если позволишь совет…

— Я слушаю тебя внимательно, боярин.

— Ты должен сделать из Урменя надежного друга: он всегда верен своему слову. Лучше всего, если ты побратаешься с ним.

— Мне, варягу, ты предлагаешь побратимство с кривичем?

— Урмень верен слову, — весомо повторил Хальвард. — Верен, а потому безопасность княжича Игоря стоит твоего побратимства.

— Советуешь прийти и предложить стать названным братом бездомного кривича?