— Я нашел лодью затопленной у противоположного берега. Днище порублено топорами.

— Они ушли в Заловацкие болота?

— Они ушли по этому берегу. Лодью мог отогнать и потопить один человек. Пока дружинники рыскают в поисках следов, я прискакал за подмогой.

Гридни принесли еду, накрыли стол. Поклонившись, тут же удалились, и Хальвард жестом пригласил Ставко.

— Ешь, воевода. Когда утолишь голод, обсудим дела.

Ставко яростно накинулся на дичину. Грыз ее крепкими зубами, ловко помогая себе ножом. Залпом опрокинув еще один кубок густого фряжского вина, откинулся в кресле. Улыбнулся смущенно:

— С утренней зорьки маковой росинки во рту не было. Послал гонца навстречу Урменю.

— Гонец знает о смерти Берсира?

— Зачем простому дружиннику знать наши заботы?

— Ты поступил мудро, Ставко. Ватажники Урменя знают лес лучше нас. — Хальвард сел напротив, понизил голос. — Я нашел того, кто приказал Инегельде приготовить яд для сына конунга рузов.

— Яд готовили для Нежданы.

— Ты хороший воин, Ставко, но пока еще плохой воевода. Думать надо о войне, а не о битве. Берсира не вернешь даже самой мучительной казнью Инегельды, но рузов нужно во что бы то ни стало вернуть к задаче, которую поставил им конунг Олег: прикрывать рати его левой руки. Значит, отравитель Берсира тоже должен быть слева, а не справа.

— Пощади, боярин, — взмолился Ставко. — Еще вчера я был дружинником личной стражи конунга, сегодня с утра — в седле и только что наелся досыта. Лучше скажи, что я должен делать.

— Понимать, — резко сказал Хальвард. — Ты не только умен, но и хитер, и хитришь даже наедине со мной. Кровная месть существует во всех племенах, так же как и кровная обида, а рузы особенно цепляются за родовые обычаи, потому что лишены возможности действовать с таким размахом, с каким действует наш конунг. Значит, нам с тобой, воевода, надо свести на нет все возникшие осложнения. Это ты понимаешь?

— Это — понимаю. Пойму и дальше, если ты, боярин, не будешь ходить вокруг да около.

— Чем меньше ты будешь знать, тем дольше проживешь, — неожиданно зло усмехнулся Хальвард. — Конунг в тебе души не чает, вот что значит одна стрела, выпущенная точно и вовремя. Кто такой Тридцать шестой?

— Тридцать шестой? — удивленно спросил Ставко. — Это с какого боку считать?

— Забудь, воевода. — Хальвард не сомневался в искренности молодого славянина. — Когда-то конунгу понадобилась твоя стрела, теперь о том же прошу я. Не для себя — ради великого общего дела.

— В кого же эта стрела должна быть направлена?

— В того, кто подал Берсиру кубок с ядом.

— Я не убиваю женщин, Хальвард.

— Это милость, а не убийство, клянусь памятью своего отца. В Рузе Закиру ждут пытки и мучительная, растянутая на сорок дней казнь. Я обещал ей легкую смерть, помоги мне исполнить мое слово.

Ставко хмуро молчал. Его втягивали в запутанные игры высших ветвей власти, где смерть кого бы то ни было считалась не смертью, а всего лишь очередным ходом.

— Об этом должны знать только мы двое. Тебе придется дать клятву, воевода.

«Он рассчитывает, что мне не уйти живым, — усмехнулся про себя Ставко. — Добро, боярин, уж тут-то я постараюсь…» И, встав, вынул меч и положил его перед собой, как клялись славяне.

— Я принимаю твою клятву, — торжественно сказал Хальвард. — Ты знаешь путь на Рузу?

— Однажды я сопровождал конунга в поездке.

— За бродом начинается земля рузов. Половодье было обильным, и страже, вероятно, придется спешиться, но женщина останется в седле. Лучшего места не найти, но умереть она должна на земле рузов.

— Когда они выедут? — спросил Ставко, подняв меч и сунув его в ножны.

— Больше чем на сутки мне не удастся их задержать. Обязательно возьми пару свежих коней из моей конюшни.

Ставко шагнул к столу, завернул в полотенце оставшееся мясо, переложив его лепешками. Хальвард молча наблюдал за ним.

— Хочешь выехать сейчас?

— Сейчас я хочу спать.

— Кони ждут тебя в моей конюшне. И… и стрела должна быть хазарской.

— Ты мог бы мне этого не говорить, боярин.

Утром Хальварду доложили, что коней никто не брал, но Ставко тем не менее исчез из города. Хальвард предполагал это, но сбывшееся предположение на сей раз его не обрадовало. Выскочка-славянин, вознесенный к вершинам власти случаем и непонятной для Хальварда благосклонностью конунга Олега, оказался куда прозорливее. Однако в том, что Ставко выполнит взятые на себя обязательства, боярин не сомневался: он положил меч к его ногам, а славяне никогда не нарушали подобных клятв, «Значит, следов мне не найти, и Ставко пошлет свою стрелу в каком-то ином месте, — подумал он. — Что ж, на сей раз он переиграл меня, однако последний ход останется за мной, любимчик Олега…»

Посол Биркхард, сопровождавший тело Берсира до земли рузов, вернулся на рассвете, и Хальвард рассчитывал, что он проспит до полудня. К этому сроку ему предстояло не просто подготовить Закиру, но и наполнить ее признания ответами на все вопросы, которые мог задать посол. Он продумал каждое слово, оставалось внушить их домоправительнице, уже подготовленной к легкой смерти на неизвестном рубеже, и он повелел подать завтрак в допросной.

Закиру привели, когда Хальвард с удовольствием закусывал. Отпустил стражу, поманил домоправительницу к накрытому столу. Она отрицательно помотала поникшей головой и, опираясь спиной о бревенчатую стену, медленно сползла на пол.

— Ты вспоминала всю ночь? — Он подождал ответа, но женщина молчала. — И что же ты вспомнила?

— Пощади меня, высокий боярин, — глухо простонала она. — Я еще не стара, я могу послужить тебе.

— Не торгуйся, — поморщился Хальвард. — Легкая смерть часто бывает дороже жизни. Так что же ты вспомнила?

Она молчала.

— Я спросил, женщина.

— Я велела Инегельде приготовить отраву.

— Для кого?

— Для… Для Берсира?

— Правильно, для Берсира. А кто тебе повелел отравить его? Запомни: хазарянин, с которым ты встретилась на лодье, когда вместе с Инегельдой выбирала для Нежданы жемчуг.

— Но зачем? Зачем ему смерть Берсира?

— Не ему; а Хазарскому Каганату. Берсир — смелый и сильный воин, его брат — слаб и беспомощен. Что пообещал тебе хазарянин?

— Золото?

— Золото, волю и возвращение в Хазарию. Согласись, это — добрая цена.

— А почему же я не убежала вместе с Инегельдой?

— Ты начинаешь думать, это хорошо. Ты не убежала вместе с Инегельдой потому, что у вас — разные дороги. Корел обещал Инегельде дикую черную смородину, хазарянин тебе — солнечную кисть винограда. Он намеревался зайти за тобою, но не зашел, и ты потеряла время. Когда ты условилась обо всем с Инегельдой?

— На лодье?

— Верно. Продумай все, чтобы рассказ был искренним. И не проси о пощаде, проси о милостивой казни.

— Ты клялся, высокий боярин!

— Я исполню свою клятву, если ты все расскажешь послу Биркхарду. Заставь его поверить, и ты не доедешь до Рузы. Твоя судьба в твоих руках, женщина.

Биркхард ни о чем не спросил Закиру, и это насторожило Хальварда: он предполагал дотошный допрос. Велев увести домоправительницу, долго молчал, ожидая вопросов. Особенно первого. Но вопросов не последовало, и разговор пришлось начинать ему.

— Я выполнил свою клятву, боярин.

— И далее без пыток, — усмехнулся Биркхард. — Ты — большой мастер допрашивать, но у наших палачей — свои достоинства.

— Допросы под пытками немногого стоят. — Хальварду не понравилось начало беседы. — Особенно когда дело касается женщин. Они начинают вопить при виде палача.

— И ты, без сомнения, выяснил, почему эта женщина вдруг решила отравить совершенно неизвестного ей человека?

— Неизвестного — ей. Но разве ваше посольство было тайным? О нем знала вся Старая Руса.

— И в том числе так вовремя появившиеся хазарские лазутчики.

— Лазутчик мог следовать за вами. И ждать удобного случая.

— Зачем? Зачем хазарам смерть Берсира?