Петр подходит к костру. Люди, греющиеся у огня, обсуждают необычайное событие, так взволновавшее их. С грустью прислушивается он к разговорам людей, и страх за судьбу того, кто стоит сейчас, окруженный толпой, и должен держать ответ перед первосвященником, с новой силой охватывает Петра.

В дверях появляются седобородые фарисеи и саддукеи, они жестикулируют и визгливыми голосами рассказывают что-то друг другу, поминутно указывая в сторону покоев первосвященника, словно тот, кто сейчас там стоит, – страшный преступник и готов обречь народ на гибель.

Петр больше не в силах оставаться у костра. Он робко приближается к двери, за которой его учитель тихо что-то говорит толпе. Сколько раз слышал Петр этот голос, и так же, как и раньше, он наполняет его душу чувством безмерного умиления и блаженства. Вечно слушал бы он эти умиротворяющие слова.

Но вдруг он пробуждается от своих мыслей. Какая-то девушка останавливается перед ним, нагло заглядывает ему в лицо и говорит, обращаясь к окружающим:

«Он тоже был с Иисусом из Назарета!»

И снова прежний страх овладевает Петром, он божится и клянется:

«Я не знаю этого человека».

Но вот уже и один из рабов первосвященника узнает его. Это родственник Малха, он видел Петра в Гефсиманском саду рядом с Иисусом. Собравшиеся во дворе люди окружают Петра. От костра приближаются чьи-то темные фигуры, из дома тоже хлынули сюда любопытные. О-о, нашли еще одного единомышленника! Вяжите его, вяжите этого человека! Он был вместе с Иисусом из Назарета!

Петр чувствует, что он пропал. Его выдает и его наречие. В отчаянии он обращается к окружающим и еще раз клянется, что не знает человека, который стоит сейчас перед Каиафом.

И в эту минуту снова поет петух.

Людской поток, с шумом хлынувший из дома во двор, выносит с собой Иисуса. Взгляды учителя и его ученика встречаются. И в ушах Петра звучат слова Иисуса, которые он произнес, восходя на гору Елеонскую:

«Прежде, нежели дважды пропоет петух, ты трижды отречешься от меня…» Так это теперь и произошло. Он, Петр, первым последовавший за Иисусом, отрекся от своего учителя. А как он клялся ему? «Хотя бы мне пришлось и умереть с тобой, не отрекусь от тебя», – говорил он. Петр рыдает…

Арно пробуждается от своих мыслей. В классе появляется кистер. Начинается урок.

Арно так живо рассказывает о пленении Иисуса в Гефсиманском саду, будто сам все это видел и будто сам слышал, как Иисус успокаивал Петра, говоря ему: все, кто поднял меч, от меча и погибнут, его же, Иисуса, учение будет жить века.

Речь Арно течет горячо и стремительно, лицо его проясняется, глаза сверкают. Товарищи с удивлением глядят на него и думают: от чего это он так изменился? Кистер тоже замечает, что его ученик с любовью выучил свой урок.

Зазеленели поля и луга. Ранний весенний гость – желтая калужница наполняет воздух запахом свежей травы. Кое-где из-под кустов робко выглядывают круглые головки купавницы, словно хотят спросить: «Можно уже нам появиться?» Там, где земля подсохла, стыдливо распускаются лиловые первоцветы, улыбаясь голубому небу и солнцу. Л одна птичка, задавшись целью обманывать людей, вышедших из дому натощак, с самого раннего утра затягивает свою монотонную песенку. Тысячи голосов приветствуют восход солнца, обитающие в перелесках талантливые певцы поздравляют друг друга с возвращением из дальних странствий. Да, власть злюки-зимы кончилась, снова можно ликовать и во весь голос петь о любви и счастье.

В школе сейчас обеденный перерыв. Ребята уже поели, и чудеснаяпогода манит их во двор. Одни на дороге играют в городки, другие в «ястреба» и пятнашки, а третьи сидят на крыльце и говорят о каникулах, которые наступят недели через две. Четверо или пятеро ребят постарше пробуют сдвинуть с места огромный камень, лежащий у забора, и, обливаясь потом, снова и снова принимаются за него, как будто кто-то заставляет их поднимать эту тяжесть. Собственно, у них имеется на то своя причина. Приподнять камень – значит выдержать экзамен: тот, кому удается сдвинуть его с места, будет считаться «мужчиной», тот, кто поднимет камень хоть на несколько дюймов, будет «настоящим мужчиной», а кому удастся приподнять тяжесть еще выше, тот будет произведен в богатыри, и все должны будут относиться к нему с особым почтением.

Невдалеке от силачей, обхватив голову руками, сидит на колоде Тоотс. Кентукский Лев погружен в раздумье. Ничто уже не радует его сердце. Да, было время, когда и он принимал участие во всех таких затеях, да и сам был застрельщиком великих начинаний, но – увы! – времена эти прошли. Завтра за ним приедут и увезут со всем его скарбом домой, и там ему придется заниматься постыдным делом – пасти скот. Кто бы мог предвидеть, что судьба выкинет с человеком такую штуку. Разве мог Тоотс думать, что ему, да еще сейчас, когда он мечтает о должности управляющего имением, придется идти в пастухи. Это был тяжкий удар, тем более тяжкий, что, по вине Кийра, об этом узнали и другие мальчишки, а те рады поиздеваться.

В толпе ребят, играющих в городки, раздается громкий веселый крик: кому-то посчастливилось одним ударом выбить за черту все пять рюх. Рюхи со свистом разлетаются, и одна из них подкатывается прямо под ноги Тоотсу. Тоотс смотрит на нее усталым взглядом, отталкивает ее ногой подальше и в то же время глазами измеряет расстояние между собой и игроками. Знатный удар! Ребятам придется долго разыскивать разлетевшиеся во все стороны рюхи.

Вокруг Тоотса начинают кружить две «птицы», преследуемые злым «ястребом»: по шуму и топоту можно подумать, что у каждого мальчишки несколько пар ног. Один из них хватает Тоотса за плечо и начинает прыгать взад и вперед, словно отплясывает с «ястребом» танец «Каэра-Яан». Черт побери, ведь Йоозеп Тоотс не камень и не пень какой-нибудь, чтоб за него прятаться! Пусть убираются отсюда!

Но разве в такой суматохе у кого-нибудь есть время слушать, что говорит Тоотс. Спасайся, кто может, от ястреба! Место игры имеет определенную границу: того, кто ее перебежит, объявляют ястребом, поэтому ребята не только прыгают вокруг Тоотса, но и готовы, если понадобится, ему и на плечи влезть.

«Прямо как комары», – думает Тоотс.

В этот момент кто-то нарочно или нечаянно подбивает колоду, на которой он сидит, и Тоотс падает навзничь.

– Ого-о! Мызный управляющий стойку делает! – кричат ребята.

Но не смейтесь, не смейтесь, вот как возьмет Тоотс эту самую колоду да как запустит в голову первому попавшемуся! Колода-то целая останется, а голова треснет, как орех. Пусть не думают, что если Тоотс на несколько недель идет в пастухи, так с ним навсегда покончено. Собственно говоря, он и не думает идти в пастухи, он просто будет дома изучать скотоводство.

– А что это такое – скотоводство? – спрашивают его.

– Ну, если ты, чудак, не знаешь даже, что такое скотоводство, – заявляет Тоотс, – так зачем ты вообще живешь на свете. Скотоводство – это скотоводство.

– Скотоводство – это значит, что Тоотс будет коровам колокольцы привязывать не на шею, а на хвост, – поясняет Имелик, пробегая мимо.

– Сам ты себе колокольчик на хвост привяжи, цимбалист несчастный, – отвечает ему Тоотс. – Ты лучше повесь свой каннель на черемуху и плачь под ней, как еврей у рек Вавилонских. А ноги свои свяжи узлом, дылда этакая, не то они у тебя перепутаются.

И правда, сам длинноногий, как комар, кулаками ветер по двору гоняет, а еще над другими насмехается! Пусть, пусть явится к нему на выгон, – Тоотс ему привяжет колокольчик на хвост, приделает рога да еще назовет его «Рыжий».

Один из силачей, Тоомингас, нечаянно уронил себе камень на ногу; он сидит сейчас на этом же камне и трясет ногой. Когда с него стяги-ксмот сапог и портянку, оказывается, что большой палец на ноге совсем синий. Под ногтем кровь. Ноготь этот теперь слезет, как панцирь у рака, и пройдет, наверное, несколько недель, прежде чем нладслец пальца сможет похвастаться новым ногтем. Кто-то из ребят рассказывает, что с ним однажды была точно такая же история: на бегу ущиб палец о камень… потом целых семь недель прошло, пока…