Сразу за колесницей, между Авлом Плавтием и Сентием Сатурнином, ехали верхом Нарцисс и Палл. И Плавтий, и Сатурнин были в ярости от того, что им приходится терпеть общество вольноотпущенников. Следом, сохраняя ледяное молчание, ехали Веспасиан и другие легаты. За ними, с приличествующим их сану достоинством вышагивали сенаторы, не обращая внимания на насмешливые взгляды и жесты местных жителей, впервые увидевших такой предмет одежды, как тога. Замыкали шествие когорты преторианцев и старшая когорта Двадцатого и Девятого Испанского легионов. Шагая, они подхватили крики своих товарищей, стоявших в оцеплении по обе стороны дороги.

Веспасиан покосился на Корвина. На лице у того застыло выражение, которое не менялось все два последних дня после мнимой победы Клавдия, а именно высокомерное самодовольство.

— Боишься, мужлан? — презрительно бросил Корвин, перехватив взгляд Веспасиана.

— С какой стати мне бояться? Я всего лишь защищал интересы императора.

— Интересы императора? Как бы не так! С каких это пор Нарцисс стал императором? Как будто мне неизвестно, что ты делаешь. И точно знаю, как не допустить твоего вмешательства, когда наши пути пересекутся в следующий раз.

— К счастью, это будет не скоро, Корвин. Ты будешь на севере, а я буду на юге.

— Ошибаешься, мужлан. Я буду в Риме. От этого военного похода я получил всё, что мне нужно, и у меня нет ни малейшего желания командовать Девятым легионом. Слишком ненадёжны мои офицеры. Я пару раз поговорил наедине с моим дорогим шурином. Он согласился с тем, что я вернусь в Рим, — присматривать за Сенатом и быть ближе к семье. Кстати, о семье. Во время моего второго разговора с Клавдием я как заботливый дядюшка, как ты понимаешь, высказал предложение о будущем благоденствии его сына. Уверен, это вызовет у тебя улыбку.

— Улыбку? Ты слишком высокого мнения о себе...

— Посмотрим, мужлан, посмотрим.

Веспасиан отвернулся и придвинулся ближе к Сабину.

Между тем императорская колесница уже достигла рыночной площади, по периметру которой также выстроились легионеры. Погонщики направили слонов вправо. На дальнем конце площади, положив на землю мечи и покорно склонив колени перед пустым курульным креслом, Клавдия уже ждали цари и вожди бриттов, в том числе Верика с Когидубном.

Погонщики остановили слонов. Палл и Нарцисс спешились и поспешили к своему господину, чтобы помочь ему сойти с колесницы и сесть в кресло.

— За мной, господа! — приказал Плавтий и, соскочив с коня, бросил поводья рабу. Подойдя к Клавдию, он встал у него за спиной лицом к тем, что пришли сюда, чтобы смиренно признать власть Рима и её живого воплощения.

Веспасиан занял место возле него вместе с Сентием и другими легатами. Позади них столпились сенаторы. Преторианцы заполнили оставшуюся часть площади. Легионеры замерли вдоль главной улицы. На несколько мгновений воцарилась тишина.

Веспасиан ждал, что произойдёт дальше. В конце концов Нарцисс прочистил горло и посмотрел на Клавдия.

— Д-д-да, конечно, — промямлил Клавдий, стараясь сидеть по возможности прямо на стуле без спинки. — Кто будет говорить от имени бриттов?

Верика поднял голову.

— Каждый пусть говорит за себя и свой клан, но слова у всех будут одни и те же. Мы принимаем власть Рима и склоняем голову перед императором.

— П-п-подойди ближе и удостойся дружбы Рима.

Держа на вытянутых руках свои мечи, бритты один за другим на коленях подползали к Клавдию. Тот по очереди просил каждого встать, утверждая его тем самым в звании царя племени или вождя клана, принявшего власть Рима.

На лицах бриттов читался стыд. Для этих гордых людей эта церемония стала публичным унижением. Поднимаясь с колен и вставая перед императором, Когидубн посмотрел на Веспасиана. В глазах бритта промелькнуло что-то вроде насмешки по поводу той уродливой формы, в которой предстала сегодня власть Рима.

Верика был последним, кто подвергся унизительной процедуре. Как только он признал власть императора, в рядах преторианцев слева от него возникло оживление. Поддерживаемый Нарциссом и Паллом, Клавдий кое-как поднялся на ноги и повернулся к сенаторам. В следующий миг, держа в руках имперского орла, к нему приблизился преторианец.

Клавдий криво улыбнулся и поднял древко с орлом так, чтобы его могли видеть сенаторы.

— Вы знаете, сенаторы, что это за орёл?

Сенаторы принялись перешёптываться, но ответа не последовало.

— Э-э-то о-о-орёл, которого никто из вас не видел вот уже тридцать пять лет. Это орёл, которого я показал моим верным солдатам три месяца назад в благодарность за лишения, которые они согласились перенести в походе на этот остров. Это, Призванные Отцы, орёл Семнадцатого легиона. Я, Клавдий, поднял этого последнего павшего орла Рима и теперь прошу вас вернуться вместе со мной в Рим и доставить его туда, где ему полагается быть, — в храм Марса.

Сенаторы разразились бурными рукоплесканиями.

Веспасиан посмотрел на брата.

— А что делали мы, пока Клавдий храбро поднимал павшего орла? — шёпотом спросил он.

Старались остаться в живых, брат.

— Мы возвращаемся в Рим вместе, — продолжил Клавдий, — но сначала мы должны основать новую провинцию, которую я завоевал для Рима, провинцию Британия. Здесь будет её столица, и здесь я построю храм в мою честь. За помощь, которую он оказал мне в деле этой победы, я объявляю Авла Плавтия первым наместником Британии и награждаю его правом ношения наград триумфатора. Выйди вперёд, Плавтий, и в очередной раз прими благодарность императора.

Расправив плечи, Плавтий приблизился к императору и тут же был заключён в объятия. Правда, на этот раз Клавдий шепнул ему несколько слов на ухо. Когда же он отвернулся, генерал явно кипел от злости. Плавтий на секунду замер на месте, затем гордо вскинул голову.

— Призванные Отцы, считаю своим долгом выразить вам благодарность за то, что вы убедили императора отправиться в этот поход и прийти мне на помощь. Если бы не его мудрое руководство и талант великого стратега и тактика, нам никогда бы не одержать этой победы. Мы были бы отброшены в море.

В ответ на его слова сенаторы разразились рукоплесканием на эти слова, польщённые тем, что сыграли решающую роль в покорении Британии. И хотя все знали, что это не так, истина никого не интересовала.

Заметив, как Палл и Нарцисс обменялись взглядами, Веспасиан понял: оба грека более чем довольны.

— Когда весть об этом дойдёт до Рима, они сделают Клавдия любимцем народа, — шепнул он на ухо Сабину. — Да и Сенат будет купаться в лучах славы, ибо это ведь они убедили Клавдия отправиться в Британию.

— И теперь вместе с ним вернут в Рим орла. Тошно слушать.

— Да, тошно и страшно. Если человек вроде Клавдия может оставаться у власти волей трёх греков, что же нас ждёт в будущем?

Веспасиан брезгливо скривился.

Клавдий вернул орла центуриону.

— Я также награждаю п-п-правом ношения т-т-триум-фальных наград Корвина, брата моей д-д-дорогой жены, роль которого в завоевании Британии была решающей.

— Решающей? — недоумённо покачал головой Веспасиан.

Корвин шагнул вперёд, и Клавдий заключил его в объятия.

На лице Корвина застыла маска раболепной благодарности.

— Как же он шагнул от измены к наградам триумфатора? — пробормотал Сабин, даже не пытаясь скрыть своего возмущения.

— Для этого надо происходить из нужной семьи, брат. Магн был прав: люди из такой семьи, как наша, лишь понапрасну тратят время.

— ...награды триумфатора также получат три легата. Во-первых, Госидий Гета, чья храбрость в бою при Авон Кантиации уберегла нашу кавалерию от уничтожения. Будучи окружён врагом и получив серьёзное ранение, он сумел вывести своих воинов в безопасное место.

Авл Плавтий не стал скрывать своего мнения по поводу версии событий, которую преподнесли Клавдию. Гета же, высвободившись из объятий императора, не стал скрывать того, что мнение генерала ему безразлично.