– Он утратил медвежий облик, – сказал я, – и обратился… в кого? В быка?

– Да, наверное, – отозвался Джейми. – Давай пройдем чуть подальше. У меня есть одна мысль.

Когда мы приблизились к длинному сараю, отпечатки копыт превратились в следы огромной кошки. Поначалу кошачьи следы были очень большими, но вскоре начали уменьшаться, как будто зверь менял свой размер прямо на бегу: вот он был как лев, а вот уже – пума. В том месте, где следы сворачивали с дорожки на земляную тропинку, ведущую к мастерской, мы обнаружили участок смятой травы. На поломанных стеблях запеклась кровь.

– Он упал, – предположил Джейми. – Думаю, он упал… и катался по земле. – Он задумчиво осмотрел пятачок примятых сорняков. – Похоже, ему было больно.

– Хорошо, – сказал я. – А посмотри-ка сюда. – Я указал на тропинку в отчетливых отпечатках копыт множества лошадей. Но там были и другие следы.

Следы босых ног, ведущие к входу в здание, к открытой раздвижной двери на ржавых металлических полозьях.

Джейми повернулся ко мне с широко распахнутыми глазами. Я приложил палец к губам и достал револьвер. Джейми тоже вытащил револьвер, и мы двинулись к сараю. Я махнул Джейми, чтобы тот обогнул здание и зашел сзади. Он кивнул и свернул влево.

Держа револьвер наготове, я встал сбоку от открытой двери, чтобы дать Джейми время обойти здание. Внутри было тихо. Выждав минуту и рассудив, что Джейми уже должен быть на месте, я наклонился, свободной рукой подобрал с земли увесистый камень и закинул его внутрь. Он упал с глухим стуком и покатился по дощатому полу. Никаких других звуков слышно не было. Низко пригнувшись, я вошел.

На первый взгляд в помещении было пусто. Но я бы не стал утверждать наверняка: слишком много там было темных углов. Внутри уже было жарко, а ближе к полудню здесь станет вообще как в духовке. Я разглядел в полумраке пустые стойла – по два с обеих сторон, – небольшую кузнечную печь, ящики с ржавыми подковами и гвоздями, пыльные горшки с лечебными мазями и бальзамами, тавра для клеймения в большой жестяной банке и огромную кучу старой упряжи, приготовленной то ли для починки, то ли на выброс. На крючках, вбитых в стену над верстаком, висели разнообразные инструменты. Очень приличный набор. Но большинство из них были такими же ржавыми, как подковы и гвозди в ящиках. Еще я заметил несколько деревянных плугов и основание насоса над цементным корытом. Воду в корыте давно не меняли. Когда глаза привыкли к полумраку, я разглядел на поверхности воды стебельки соломы. Как я понял, это была не просто конюшня с кузницей и складом упряжи, но и помещение для клеймения и осмотра животных, и что-то вроде ветеринарной лечебницы. Видимо, лошадей заводили внутрь с одной стороны, делали с ними что нужно и выводили наружу с другой стороны. Но теперь это место было заброшенным и явно нуждалось в ремонте.

Следы шкуроверта, уже превратившиеся в человеческие, вели по центральному проходу к открытой двери на другой стороне сарая. Я пошел по следам.

– Джейми? Это я. Не стреляй, ради твоего отца.

Я вышел наружу. Джейми убрал револьвер в кобуру и указал на большую кучу конского навоза неподалеку от выхода.

– Он знает, кто он такой, Роланд.

– Ты это понял по куче навоза?

– Да, именно.

Он не стал ничего объяснять, но через пару секунд я все понял сам. Конюшня стояла заброшенной – возможно, ее перенесли ближе к хозяйскому дому, – но конский навоз был свежим.

– Если он прискакал верхом, значит, он приехал в человеческом облике.

– Да. И так же уехал.

Я присел на корточки и задумался. Джейми свернул папиросу и протянул мне. Я поднял глаза и увидел, что он слегка улыбается.

– Понимаешь, что это значит, Роланд?

– Двести солянщиков, плюс-минус.

Обычно я туго соображаю, но в конечном итоге всегда прихожу к нужному выводу.

– Ага.

– Солянщиков, а не работников ферм и ковбоев. Рудокопов, а не наездников. В основном.

– Вот именно.

– У скольких из них есть лошади, как считаешь? И сколько среди них таких, кто умеет ездить верхом?

Его улыбка сделалась шире.

– Человек двадцать – тридцать, я думаю.

– Это все-таки лучше, чем пара сотен, – заметил я. – Гораздо лучше. Мы поедем туда, как только…

Я не успел договорить, потому что в это мгновение мы услышали стоны. Доносившиеся из сарая, который я счел пустым. Я тихо порадовался про себя, что с нами нет Корта. Он бы точно врезал мне по уху так, что я свалился бы с ног. Я имею в виду, будь он в силе.

Мы с Джейми испуганно переглянулись и побежали обратно в сарай. Стоны не умолкали, но помещение по-прежнему казалось пустым. А потом куча старого хлама – сломанных хомутов, уздечек, подпруг и поводьев – вдруг начала вздуваться и опадать, как будто она дышала. Спутанные клубки кожаных ремней зашевелились, раздались в стороны, и из-под них поднялся мальчик. Со светлыми, почти белыми волосами, торчавшими во все стороны. В джинсах и старой рубашке, распахнутой на груди. Вроде бы целый и невредимый, но в полумраке толком не разглядеть.

– Он ушел? – спросил мальчик дрожащим голосом. – Пожалуйста, сэи, скажите, что он ушел.

– Он ушел, – сказал я.

Мальчик принялся выбираться из кучи упряжных ремней, но зацепился ногой за один ремешок и упал. Я подхватил его и увидел яркие, полные ужаса голубые глаза, смотрящие на меня снизу вверх.

А потом мальчик лишился чувств.

Я поднес его к цементному корыту. Джейми снял с шеи бандану, окунул ее в воду и принялся вытирать грязь с лица мальчика. Парнишке на вид было лет одиннадцать; хотя он мог быть и младше на год или два. Трудно судить – он был слишком худым. Через пару минут он открыл глаза. Посмотрел на меня, перевел взгляд на Джейми и вновь на меня.

– Вы кто? – спросил он. – Вы не с нашего ранчо.

– Мы друзья ранчо, – сказал я. – А кто ты?

– Билл Стритер, – ответил он. – Ковбои зовут меня Маленький Билл.

– Да? А твой отец, стало быть, Большой Билл?

Он сел, взял у Джейми бандану, окунул ее в корыто и выжал воду себе на грудь.

– Нет, Большой Билл – это был дедушка. Два года назад он ушел в пустошь, где кончаются все пути. А папа, он просто Билл. – Мальчик произнес имя отца, и его глаза испуганно расширились. Он схватил меня за руку. – Он же не умер, да? Он не умер? Скажите, что нет, сэй!

Мы с Джейми переглянулись, и это еще сильнее напугало парнишку.

– Скажите, что папа жив! Пожалуйста, скажите, что он не умер! – Мальчик расплакался.

– Ты погоди, успокойся, – сказал я. – Твой папа, он кто? Ковбой?

– Нет, нет. Он повар. Скажите, что он не умер!

Но он уже все понял. Я это видел по его глазам – так же ясно, как до этого видел тело повара с окровавленным передником, наброшенным на лицо.

У хозяйского дома росла большая ива. Под ней-то мы и устроились, чтобы расспросить Билла Стритера. Мы – это я, Джейми и шериф Пиви. Остальных мы отправили ждать в тенечке у спального барака, рассудив, что присутствие большого количества людей расстроит мальчика еще больше. Впрочем, он сумел рассказать нам совсем немного из того, что нас действительно интересовало.

– Папа сказал, что ночь обещает быть теплой, и отправил меня спать на луг с той стороны загона, – сказал Маленький Билл. – Сказал, что на улице будет прохладнее, и я буду спать лучше. Но я знал, почему он отправил меня из дома. Элрод где-то достал бутылку… опять… и напился.

– Элрод – это какой? Элрод Наттер? – спросил шериф Пиви.

– Да, он. Он здесь бригадир, старший над всеми ковбоями.

– Я хорошо его знаю, – сказал шериф. – С полдюжины раз запирал его в камере, если не больше. Джефферсон его держит, потому что он просто дьявол, а не ковбой, с лошадьми управляется мастерски, но если напьется – в него словно бесы вселяются. Страшное дело, да, Маленький Билл?

Мальчик серьезно кивнул и убрал с лица длинные волосы, спадавшие на глаза.

– Да, сэр. Он, когда напивался, постоянно ко мне приставал. И папа об этом знал.