Тим смотрел на звездное небо со странной смесью благоговейного страха и глубокой, всеохватывающей безмятежности, какую испытывал в раннем детстве, когда просыпался посреди ночи и ему было так хорошо и уютно под теплым одеялом, в своей постели, где он лежал в полусне и слушал, как ветер за окном поет свою одинокую песню о других странах и других жизнях.

Время – это замочная скважина, думал Тим, глядя на звезды. Да, наверное, так и есть. Иногда мы нагибаемся и заглядываем в эту скважину. И ветер, который мы чувствуем у себя на лице – ветер, дующий сквозь замочную скважину, – это дыхание живой вселенной.

Ветер ревел в пустом небе, мороз крепчал, но Тиму Россу было тепло и уютно. И тигр, спящий рядом, больше его не пугал. А потом мальчик тоже заснул. Его сон был глубоким и крепким, безо всяких тревожащих сновидений. Засыпая, Тим чувствовал себя очень маленьким. Ветер подхватил его и пронес сквозь замочную скважину времени. Прочь от края Большого каньона, над Бескрайним лесом и Фагонардом, над Тропой железных деревьев, мимо Древесной деревни – с высоты летящего ветра она казалась не более чем храб-рым крошечным скоплением огоньков – и дальше, дальше, к самым дальним пределам Срединного мира, где стояла огромная черная Башня, вонзаясь верхушкой в небо.

Когда-нибудь я приду к ней! Когда-нибудь я приду!

С этой мыслью Тим провалился в сон.

Утром пронзительный свист ветра слегка поутих и превратился в глухой ровный гул. Тиму ужасно хотелось сходить в туалет, мочевой пузырь был переполнен. Мальчик откинул край простыни и выбрался наружу – на голую землю, с которой буря сдула всю почву, обнажив пласт горных пород. Тим поднялся на ноги и побежал за Доган. Дыхание вырывалось у него изо рта белыми облачками пара, которые тут же сносило ветром. С той стороны Догана ветра не было, но все равно было холодно, очень холодно. Моча буквально дымилась, и к тому времени, когда Тим закончил свои дела, лужица на земле уже начала замерзать.

Он поспешил обратно, борясь с ветром за каждый шаг и дрожа мелкой дрожью. Когда он нырнул под волшебную простыню, в благословенное тепло, у него уже зуб на зуб не попадал. Тим обнял спящего тигра и прижался к нему всем телом, даже не думая о том, что он делает, и испугался всего на мгновение – когда тигр открыл глаза и разинул пасть. Из пасти высунулся язык, длинный, как коврик у двери, и розовый, как роза Новой Земли. А потом тигр лизнул Тима в щеку, и мальчик поежился, но не от страха, а от воспоминаний: как по утрам папа обнимал его и терся щекой о его щеку, прежде чем наполнить таз горячей водой и побриться начисто. Большой Росс говорил, что не будет отращивать бороду, как у его напарника. Говорил, что ему не идет борода.

Тигр опустил голову и принялся обнюхивать ворот рубашки Тима. Тот рассмеялся – усы щекотали шею. А потом вспомнил о двух оставшихся бутербродах.

– Я с тобой поделюсь, – сказал он. – Хотя мы с тобой знаем, что ты мог бы забрать сразу оба, если бы захотел.

Он достал из-за пазухи бутерброды и дал один тигру. Тому это было на один укус, однако тигр довольствовался и такой малостью. Он спокойно смотрел, как Тим ест второй бутерброд. Мальчик постарался съесть его как можно быстрее – на случай если сэй Тигр вдруг передумает. Потом он натянул на голову простыню и снова заснул.

Во второй раз Тим проснулся, наверное, ближе к полудню. Ветер был уже не таким сильным. Мальчик высунул голову наружу и понял, что стало чуть-чуть теплее. И все-таки Тим был уверен, что ложное лето, которому не доверяла – и правильно не доверяла – вдова Смэк, закончилось уже навсегда. Как и последние запасы еды.

– А что ты тут ел? – спросил Тим у тигра, и у него сразу возник еще один вопрос, напрямую вытекавший из первого. – И сколько времени ты сидел в клетке?

Тигр поднялся, сделал несколько шагов в сторону клетки, остановился и потянулся: сначала вытянул одну заднюю лапу, потом другую. Двинулся дальше, дошел до самого края обрыва и сделал там свои дела. Закончив, тигр обнюхал прутья своей прежней тюрьмы, но тут же утратил к ней интерес и вернулся к Тиму, который лежал, приподнявшись на локте, и внимательно за ним наблюдал.

Тигр посмотрел на Тима – как тому показалось, печально, – наклонил голову и сдвинул носом волшебную простыню, укрывшую их обоих от стыловея. Под ней лежала металлическая коробка. Тим не помнил, чтобы он брал коробку с собой в укрытие. Но похоже, что все-таки взял. Если бы она осталась у двери, ее бы точно унесло бурей. Увидев коробку, Тим вспомнил про перо и схватился за пояс. Перо было на месте. Мальчик взял его в руки и внимательно рассмотрел, проводя пальцами по упругому краешку. Перо было похоже на соколиное… только в два раза больше. И Тим ни разу не видел белого сокола, если такие вообще бывают.

– Оно орлиное, да? – спросил он. – Видит Ган, оно точно орлиное!

Тигр не проявлял вообще никакого интереса к перу, хотя вчера вечером позаботился о том, чтобы его не унесло ветром. Он опустил голову, носом подтолкнул коробку к Тиму и посмотрел на него.

Мальчик открыл коробку. Внутри остался только маленький коричневый флакончик, похожий на пузырек с каким-то лекарственным снадобьем. Тим вынул его из коробки и тут же почувствовал легкое покалывание в пальцах, как это было, когда он водил над жестяным ведром волшебной палочкой, оставленной сборщиком налогов.

– Открыть его, да? Ты-то уж точно не сможешь его откупорить.

Тигр уселся и уставился не моргая на крошечный пузырек в руке Тима. Зеленые глаза зверя как будто светились изнутри, словно в его мозгу ярко сияла магия. Тим осторожно открутил крышку, снял ее и увидел, что снизу к ней прикреплена маленькая прозрачная пипетка.

Тигр открыл пасть. Все было ясно, и тем не менее…

– Сколько капель? – спросил Тим. – Я не хочу тебя отравить. Ни за что в жизни.

Но тигр просто сидел с открытой пастью, слегка запрокинув голову, и напоминал птенца, который ждет, что ему принесут червяка.

После нескольких неудачных попыток (Тим никогда в жизни не пользовался пипеткой, хотя видел что-то похожее, только значительно больше размером; фермер Дестри называл ту штуковину бычьей спринцовкой) он набрал жидкость в тонкую трубочку. После этого в пузырьке почти ничего не осталось – там и было-то очень мало. С бешено колотящимся сердцем мальчик поднес пипетку к пасти тигра. Ему казалось, он знает, что сейчас будет. Он слышал много историй о шкуровертах. И все же не мог знать наверняка, что тигр – это заколдованный человек.

– Я буду капать по одной капле, – сказал он тигру. – Когда надо будет остановиться, просто закрой пасть. Дай мне знак, что ты понял.

Но, как и прежде, тигр не дал ему никакого знака. Он просто сидел и ждал.

Одна капля… вторая… третья… крошечная пипетка уже наполовину пуста… четвертая… пя…

Шкура тигра пошла волнами, то вспучиваясь, то опадая – словно внутри у него бесновались какие-то существа, которые силились прорваться наружу. Нос и губы как будто растаяли, обнажив зубы, а потом вновь появились и тут же срослись, полностью запечатав рот. Тигр издал глухой рык – то ли крик боли, то ли вопль ярости, – от которого, кажется, содрогнулась земля.

Тим в ужасе отшатнулся и упал на пятую точку.

Зеленые глаза тигра выкатились наружу, убрались в глазницы и снова выкатились, как на пружинках. Бешено бьющийся хвост резким рывком втянулся в туловище, опять появился и вновь втянулся. Шатаясь, как пьяный, тигр пошел прочь. Прямо к обрыву.

– Стой! – закричал Тим. – Упадешь!

Тигр ступал по самому краю пропасти, и в какой-то момент одна его лапа действительно соскользнула, обрушив вниз несколько мелких камней. Тигр прошел позади клетки. Его полоски превратились в размытые кляксы и побледнели. Голова изменила форму. Из нее проросло что-то белое, а потом – ярко-желтое. Тиму было слышно, как в теле тигра скрежещут кости, меняя свое положение.