Что он, интересно, имеет в виду?

Расспрашивать далее не смею, потому что жизнь давно приучила к тому, что, если кто-то что-то хочет тебе рассказать, он это сделает прямо, без утайки и намёков. Да и обстановка, всё-таки, мало соблаговолит сейчас к таинственным беседам.

Алисейд ловко прыгает на широкие перила, но я не успеваю налюбоваться его фигурой и навыками: мой напарник по несчастью тянет ко мне руку. Я молча повинуюсь и тоже оказываюсь на балконе.

— Видишь ту балку? — он кивает на стену крепости и проникает теплой ладонью на мою оголенную поясницу, придерживая, но этот жест лишает меня способности трезво думать, которая, похоже, и так исчезла с момента ухода из покоев ненавистного Тамира.

— Да… Только не говори, что…

— Именно, — четко и сухо отрезает Алисейд, не позволяя даже намекнуть на панику. — Знаю, Сурайя, это непросто, но это наш единственный шанс. Навряд ли в крепости стражи больше, чем во дворце: они все стянуты внутрь. Если попадем на стену, сможем перебраться на городские крыши.

— Ладно, да… Извини, — потупив взор, зачем-то прошу прощения я, мысленно коря себя за слабоволие.

Если получается у него, то почему не может у меня?

Я не какая-то изнеженная девушка, не способная на лёгкие акробатические трюки и прыжки… В конце концов, я жила при обители, многое видела и умею.

Хотя кого я обманываю — ну куда мне до кошачьей ловкости наёмников…

Алисейд грациозно прыгает с балкона, достигает стены и повисает на балке. В два счёта подтянувшись, он отодвигается и призывным взглядом взирает на меня, не тратя более усилий на слова; нас разделяет всего пара метров.

У меня должно получится…

Я глубоко вздыхаю, пытаясь не смотреть на темные заросли и кусты внизу. Собравшись с духом, прыгаю, почему-то жмурясь, но благоразумно вскидываю руки вперёд, чтобы тоже ухватиться за балку.

Мне это почти удаётся, но та рука, что была повреждена в плече стрелой в прошлой погоне и зашита Рафиком, предательски соскальзывает в последний момент. Алисейд, удивительно быстро сориентировавшийся, резким движением хватает мою увлажнившуюся от нервов ладонь, не дав криво повиснуть и упасть. Он наверняка совершенно не помнит о моей ране в эту секунду, и, словно в подтверждение, во тьме раздается мой приглушенный стон боли, потому что что-то хрустит в суставе вдобавок к обострившимся ощущениям в шве.

— Плечо… — шепчу я сквозь стиснутые зубы, когда с помощью моего хассашина окончательно взбираюсь на поверхность рядом.

— Шейтан… — кажется, он понял причину моего стона.

Инстинктивно касаюсь места ранения, боясь нащупать растёкшееся кровавое пятно от разошедшегося шва, но, благо, прозрачная охровая ткань суха, без каких-либо признаков влаги.

— Ты в порядке, Сурайя? — с плохо скрываемой заботой шепчет Алисейд совсем рядом, бесцеремонно ощупывая то же место своими сильными пальцами вслед за мной.

— Да, да.

Я заверяю его, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, без отголосков боли, но сама отворачиваюсь, давая волосам упасть на лицо и тьме скрыть меня, чтобы Алисейд не увидел, как я продолжаю жмуриться от неприятных телесных ощущений.

Мы всё же лезем на стену, уставшие, но взбудораженные погоней, перебираемся на ближайшую крышу, давно остывшую от дневного солнца, и вновь пускаемся в бег, а в моей голове не остается ни единой цельной мысли, кроме единственного желания — скрыться в убежище и дождаться утра.

***

— Нам нужно где-нибудь укрыться… — всего через пару минут Алисейд озвучивает вслух моё недавнее мысленное устремление. В этот момент мы, перейдя на новую постройку и наклонившись к краю крыши, видим толпу несущихся городских стражников.

Они заполонили тёмные улицы в поисках убийцы высокопоставленного человека. Для большей части граждан Дамаска новость о смерти Тамира с утра будет облегчением и избавлением, однако это не отметает факта определенного резонанса: богатейший купец убит в собственном дворце во время пира.

Кажется, нас ожидает долгая и непростая ночь…

— Да, надо спрятаться… — соглашаюсь я, отходя от края.

— К дарте идти опасно. Не хочу подвергать Гасана риску, если стража надумает устраивать обыски в домах… Для большинства он обычный гончар и горшечник, а не распорядитель дамасской ветви братства, — разъясняет Алисейд, обернувшись через плечо, то, что и так мне известно.

Мы вновь ступаем по черепице, стараясь делать это максимально аккуратно. Благо, сегодня безлунная ночь, которая верно скрывает наши силуэты, хотя, если солдатам внизу мы невидимы, тех же лучников всё ещё стоит остерегаться.

— Но к утру они ведь должны немного успокоиться?.. — лихорадочно обдумывая варианты мест, спрашиваю я и зябко передергиваю плечами.

— Конечно. Стража пытается найти меня сейчас по горячим следам, так что с рассветом мы сможем попасть в дарту.

Алисейд усмехается, будто вся эта погоня льстит ему, а я всё не могу избавиться от чувства тревоги.

Ночи в Дамаске довольно прохладны на фоне знойного утра и дня — это отличительная черта любого города в этих широтах, что построен в пустыне или рядом с ней.

Приобняв себя, чтобы немного согреться, я ещё раз трогаю место шва, которое всё так же крепко́ и не разошлось, и тихо вздыхаю. Правда, боль от чуть ли не вывихнутого плеча постепенно отступает.

Не замечаю, как Алисейд уходит на несколько шагов вперёд, вслушиваясь в ночные звуки и вглядываясь во тьму, поэтому, когда я, понурив голову, достигаю его рядом с широким каменным дымоходом, становится неожиданностью то, как меня хватают за талию и впечатывают в его невысокую стенку.

— В чем дело?.. — шиплю я, удивляясь тому, как этому несносному и одновременно с этим прекрасному мужчине взбрело в голову накинуться на меня здесь и сейчас. И ещё злюсь на моментальную реакцию собственного тела, прижатого к его. Но через секунду я с досадой понимаю, что дело лишь в опасности:

— Лучники, милая, — одними губами шепчет Алисейд и кивает за дымоход. — А твой костюм, будь он неладен, звенит так, что нас наверняка слышно в Иерусалиме.

Я краснею от его уже ставшего привычным ласкового обращения и уже собираюсь возмутиться шутке, но Алисейд лишь сильнее давит ладонями на мой пояс, украшенный монетками, чтобы они точно не издали ни звука, и тем самым словно приказывает мне молчать. Нарочно задевая пальцами кожу под пупком и вглядываясь в моё лицо в такой опасной близости, что, если бы не враги с луками в паре метров невдалеке, кажется, я сама бы подарила ему страстный поцелуй…

Мы неслышно, но тяжело — это видно по вздымающимся грудным клеткам — дышим друг другу в губы…

Глаза Алисейда, которые во тьме кажутся пугающе чёрными, ласкают меня так, что голова начинает бесконтрольно кружиться.

Казалось бы, всё напряжение вечера, вся ревность, касания и переглядывания сконцентрировались в некий шар в миллиметрах между нами. И этот шар грозится лопнуть, окатив нас невероятной волной возбуждения…

— Я… — мой хассашин приоткрывает рот, чтобы продолжить, но прислоняется к моему лбу своим, замолкнув на мгновение.

Касаюсь пальцами его щеки и забываю обо всем — о миссии, которая выполнена; о снующей вокруг страже и лучниках; о запахе запекшейся крови, что доносится с его одежды — и остаётся лишь крыша, я и он, прижимающийся ко мне, как в последний раз…

Однако последующие слова, каждая буква в них отдают с ума сводящей пылкостью и будущим обещанием, когда Алисейд усилием воли отстраняется от меня:

— Не могу тобой насытиться, Сурайя… Но нам нужно идти. Не сейчас…

Я знаю, что запомню эту фразу на всю свою жизнь, что бы ни произошло дальше.

Последнее он словно говорит сам себе, и я, лишь поджав губы, понимающе киваю, не в состоянии сказать что-либо о собственных чувствах, которые меня переполняют.

Но, прежде чем окончательно отойти от меня, Алисейд хитро улыбается и слишком медленно облизывает губы — пока я снова теряю правильный ритм сердцебиения из-за этого жеста, он одним движением вскидывает скрытый клинок и мучительно неспешно проводит им по украшению пояса юбки, не касаясь моего напряжённого живота. Монетки, нанизанные на прочные нитки, стройными рядами падают в его раскрытую ладонь, мирно и тихо звякнув напоследок.