*

Джеррет всегда считал корабли и экипаж своей собственностью, но при этом никогда не входил к дамам без стука. Сейчас он стоял перед дверью в крохотную каюту, где вместе с несколькими моряками, считающими ее мужчиной, поселилась эделосская девчонка, и понимал, что вламываться — как он обычно это делал — не стоит.

Благо, открыла Селин быстро, но при этом, видимо, немало удивилась, что к ней наведался такой необычный гость.

— Позволите? — Джеррет перешагнул через порог, и девушка тут же отступила в сторону, пропуская его в каюту.

В мужских одеждах Селин смотрелась не то что бы нелепо, но все-таки забавно, и адмирал позволил себе улыбнуться, оглядывая ее с ног до головы.

Такая маленькая и худенькая, что ее попросту можно не заметить, девушка если и была похожа на мальчишку, то на самого хилого и тщедушного на свете. Волосы ее, какого-то странного пепельно-каштанового цвета, были собраны в хвост на манеру самого Джеррета, а огромные глаза испуганно смотрели на него, часто-часто моргая.

— Ну как вы тут? — Адмирал посмотрел по сторонам. По большому счету, в каюте было не протолкнуться, хотя кроме кроватей и стола здесь больше ничего не было. Не найдя, где бы ему устроиться, Джеррет прислонился спиной к стене и сложил руки на груди.

— Все хорошо, спасибо, — Селин всегда говорила так тихо, что ему приходилось прислушиваться, чтобы разобрать ее слова.

— Парни не обижают?

Тряхнув волосами, девушка отрицательно покачала головой и смущенно потупила взгляд.

— Я вообще пришел кое-что предложить, — Не стал смущать бедняжку Джеррет, — Не хотите научиться кирацийскому? Думаю, вам это будет полезно, если вы не собираетесь возвращаться на родину…

На мгновение Селин подняла на него глаза и словно немного приоткрылась — Джеррет наконец увидел в ней что-то кроме беспросветного страха. То ли любопытство, то ли что-то еще, но все-таки не то восторженное обожание, которым лучился Атвин.

— Но… — Замялась она, вновь завернувшись в броню из страха, — Смогу ли я? Я не уверена, что у меня получится…

— Вы не узнаете, пока не попробуете, — Как можно мягче сказал Джеррет. Говоря с Селин, он каждый раз боялся, что резкий тон его голоса невольно спугнет девушку, и она начнет видеть в нем лютого врага.

— Хорошо, — Неуверенно согласилась она.

Джеррет попытался улыбнуться, надеясь, что улыбка эта вышла дружелюбной, а не зловещей. Девушка вновь несмело подняла глаза и пристально посмотрела на него, словно собираясь что-то сказать. Руки ее нервно теребили прядь волос.

— Не бойтесь, говорите, — Поторопил ее адмирал.

— Скажите, чего хочет от меня ваш повар? — Осмелилась она, — Он так часто что-то говорит мне, а я даже не знаю, как себя вести…

Кажется, они с Атвином были созданы, чтобы его смешить. Джеррет вновь расхохотался, через силу вынуждая себя успокоиться и не смущать даму.

— Я поговорю с ним, — Сквозь смех вымолвил адмирал, — Он — тот еще старый болтун, которого хлебом не корми — а дай кому-то засорить голову. Он просто считает, что вы слишком… худощавы для мальчика-подростка, а потому нужно побольше налегать на его стряпню. Не воспринимайте его болтовню всерьез.

Джеррет не ожидал, что Селин улыбнется, но девушка словно вновь на мгновение забыла о своей боязливости и решила показать другую свою сторону.

Не желая дать ей закрыться в себе еще раз, адмирал решил, что пора уходить. Отстранившись от стены, он развернулся и уже перешагнул через порог, когда Селин неожиданно добавила:

— Спасибо вам.

Ошарашенный этой фразой, Джеррет даже развернулся и переспросил:

— За что?

— Вы очень добрый, — Едва слышно прошептала девушка.

Он дождался, когда Селин поднимет глаза, и только тогда сказал:

— Вы не видели добрых людей. По сравнению с ними я — сущий дьявол.

*

Ремора помнила Анкален двадцатилетней давности, когда люди, ведомые паникой и страхом, сломя голову неслись прочь из города или пытались укрыться где-то на окраинах. Бедные кварталы превратились в сущие трущобы, кишащие крысами и умирающими бездомными, а богатые дворянские районы, украшенные помпезными особняками, словно бы вымерли, оставшись без жителей, разъехавшихся по своим далеким поместьям.

На улицах тогда царили грабежи и разбой таких масштабов, что городская стража попросту не справлялась, а после каждой ночи приходилось собирать растерзанные тела горожан. Уже тогда Ремора поняла, что люди превращаются в зверей, если не пытаться сдерживать их.

И ведь сейчас столица упрямо катилась к тому же самому состоянию. Едва въехав в город в компании таких же безумцев, что и она, Ремора увидела вереницу повозок и телег, что собрались у ворот, требуя выпустить их из города. Испуганные крестьяне наспех собирали свои пожитки и удирали из Анкалена, опасаясь за свои жизни и имущество, но гвардейцам, видимо, было приказано никого не выпускать.

Для въезжающих были отведены маленькие боковые ворота, большие же были заперты тяжелыми деревянными створками и железными решетками. Их, словно осажденную крепость, удерживали несколько десятков гвардейцев с пиками и саблями. Народ кричал и волновался, в запряженных старыми клячами телегах плакали дети, а в солдат летели булыжники, но ворота оставались незыблемы.

Еще глубже натянув капюшон, скрывающий ее белые волосы, Ремора дернула поводьями и пустила Калистину кобылу рысью, лавируя между разломанными телегами и разбитыми бочками. Ей хотелось поскорее уехать подальше от этого безумия, хотя принцесса уже знала, что с ума сошел весь город.

Она двигалась дальше, но впереди ее взору открылись не менее удручающие картины — кто-то додумался устроить балаган прямо посреди площади Трех гильдий. Чумазые крестьянские дети столпились вокруг наспех сколоченной сцены, где два человека, наряженные шутами, показывали кукольное представление. Странность кукол была заметна даже издалека — две игрушки сшили в одну так, чтобы у человечка было по четыре руки, четыре ноги, и по две головы. Естественно, у одной куклы головы были рыжая и белая, а у другой — белая и черная.

Шуты выкрикивали какие-то пламенные речи, бросая кукол на землю и топча их ногами, а Ремора ехала дальше, в сторону здания торговой гильдии, напротив которой словно из ниоткуда вырос эшафот. Помимо плахи здесь красовалась и виселица, а на пиках болтались изъеденные воронами отрубленные головы. Карканье и сейчас раздавалось где-то над головой, но пировать разлагающейся плотью наглые падальщики почему-то не спешили.

Ремора злилась на себя а отсутствие плана, но сидеть сложа руки она тоже не могла — под угрозой была не только ее жизнь, но и жизнь самых дорогих для нее людей. Принцесса была полна решимости отыскать Эйдена во что бы то ни стало, хотя пока что она даже отдаленно не представляла себе, что ей придется для этого сделать.

Месяц назад она была принцессой этого королевства, вторым человеком в стране, а теперь не знала даже, кто во всей столице точно поможет ей, а кто — предаст, не моргнув глазом. К тому же, Ремора была совершенно беззащитна — на поясе у нее висел кинжал, но управляться с ним принцесса толком не умела. Она была уверена, что если с ней что-то случится, те скудные навыки, которые у нее имелись, непременно ее подведут.

Как она могла одновременно гарантировать себе безопасность и начать при этом действовать? Для этого Реморе необходим был сильный союзник, но брат сейчас находился неизвестно где, причем, скорее всего в обличье Джеррета, а Эйден был в плену у мятежников.

Хватит ли у нее смелости и сил потребовать встречи с их предводителем? Калиста утверждала, что мятеж принадлежит зиеконцам и Лукеллесу — если так, то принцесса вполне могла бы попробовать добиться его аудиенции. Торгаш был редкостным хитрецом и последней мразью, но Ремора его не боялась. Это ему бы стоило бояться ее…

Но пока что она была у всех на виду, словно на ладони. Миновав площадь гильдий, Ремора свернула на боковую улочку, где густо воняло дымом, и увидела на старой заросшей плесенью брусчатке свежую кровь. Мертвое тело небедного с виду горожанина обнаружилось неподалеку — видимо, его решили ограбить, а потом убили.