Я угодила ногой в яму и полетела вперед, но прежде чем я упала на землю, меня подхватили. Я уловила справа от себя тяжелый и пьянящий аромат пионов и гардении, а пальцы, которые вцепились мне в руку, были с короткострижеными острыми ногтями. Вероятно, справа от меня была женщина. Другую мою руку сжимали немного сильнее, а пальцы были толстыми. Видимо, слева был мужчина.

Мы повернули направо и стали углубляться в ряды палаток. На этот раз мы были со стороны входов, и я чувствовала запахи и слышала людей поблизости.

— Чертовы нарушители спокойствия, — крикнул пожилой мужчина, который стоял всего в двух шагах от нас. — Сующие свой нос в чужие дела.

— Не надо лезть в чужие дела, — согласилась женщина.

То, что они видели во мне, двадцатичетырёхлетней перемазанной свекольным соком девушке, нарушителя спокойствия и человека, который лезет в чужие дела, поразило меня. Я, конечно, являлась и тем, и другим, но как они узнали?

Потому что женщина с Бурбон-Стрит заметила меня и передала остальным? И, как говорила Лонни, сработало сарафанное радио? Вероятно, новости в лагере распространялись со скоростью лесного пожара. Я начинала задаваться вопросом, было ли это единственным, что распространялось так же быстро? Или ненависть и паранойя распространялись так же легко.

Мы остановились, я задела лицом брезент, меня втянули в палатку, усадили на твердый стул, руки завели за спинку и снова связали.

Послышались шорохи, а затем наступила тишина. Они оставили меня ждать.

* * *

Время шло, но я не могла сказать, сколько конкретно. Возможно, полчаса, но казалось целая вечность. Ничего не было видно, кроме случайных бликов света, и ничего не было слышно, кроме эпизодических потасовок и шепота на улице.

Я была одна в палатке, вероятно, в конце ряда, учитывая относительную тишину. Пошевелив головой, попыталась стянуть повязку или сдвинуть ее хотя бы так, чтобы рассмотреть место, где находилась, но это принесло мне лишь головную боль.

Поскольку не получилось снять повязку, я решила разобраться с веревкой на руках. Потянулась, вывернула запястья, схватившись за край, и попробовала расковырять ногтями. Получилось разорвать лишь несколько нитей, потребовалось бы несколько часов, если не дней, чтобы добиться реального прогресса. Эта мысль заставила меня снова запаниковать.

Лиам был где-то здесь. Мы найдем друг друга. А если нам это не удастся, Гуннар знает, где мы. Если мы не вернемся, он кого-нибудь отправит. Вопрос в том, сможет ли он найти нас в лабиринтах Лагеря Кутюри, прежде чем все станет хуже…

Послышались шаги.

Я повертела головой вверх и вниз, вправо-влево, пытаясь понять, откуда они шли.

И почувствовала кого-то рядом. Этот кто-то, задев руками мое лицо, сорвал повязку. Вздрогнув от света, я зажмурила глаза, помогая им приспособиться, а затем открыла.

Я была в палатке, вдоль стен которой были развешаны крепкие походные лампы, отбрасывающие тени, игравшие на ветру.

Передо мной, с повязкой в руке, стоял Иезекииль, его лицо было в нескольких сантиметрах от моего. Его темные волосы были влажными, как и воротник его бежевой льняной туники. Он пах лавандой, возможно, только вышел из душа.

Видимо, бог запрещает ему ходить нечистым, — подумала я с горечью.

И поскольку он выглядел совершенно невредимым, стало понятно, что он не участвовал в подрыве, вероятно, даже не следил за своей паствой в бою. Возможно, смотрел с безопасного расстояния или вернулся сюда, прежде чем все началось, позволяя им вести войну самостоятельно. Трус.

Иезекииль принес табурет с другой стороны комнаты и сел лицом ко мне, сложив руки между колен.

— Здравствуй.

— Где он?

От милой улыбки Иезекииля можно было прийти в ужас.

— Это тебя будут допрашивать, Клэр. Ты здесь, а Лиам где-то в другом месте.

— Немедленно развяжи меня, — сказала я и продолжила выпутываться из веревки. — Мы не сделали ничего плохого, и вы не имеете права нападать на нас, допрашивать или удерживать. Мы всего лишь продавали овощи.

— Да-да, но я понимаю, что это всего лишь выдумка. — Сомнение окрасило каждое его слово.

— Мы невиновны. Ты убийца.

Сомнение переросло в явное отвращение.

— Вы конспираторы. Вы на их стороне. Лжецы. Предатели. Вы поддерживаете Сдерживающих и Паранормальных, и усложняете жизнь настоящих людей.

— «Настоящих людей»? Ты эгоистический социопат.

На мгновение в его глазах появилась вспышка чего-то темного и ужасного. Чего-то дикого и охваченного стремлением. Но она исчезла, оставив маску ложного сострадания.

— Я человек, который наделен даром знания, понимания. Конечно, веруют не все. Но такова доля большинства спасителей человечества.

— Так вот кем ты себя возомнил? Спасителем?

Иезекииль наклонился вперед, положив руки на колени. Его одежда была старомодной, и даже язык его тела казался застрявшим в какой-то другой эпохе. Меня бы не удивило, если бы он обвинил меня в том, что я салемская ведьма[26].

— Это мое бремя, — ответил он. — Нести это послание, эту истину, в Зону. Даже если люди мне не верят.

Он выглядел обиженным, как будто отсутствие веры было личным оскорблением.

— Ты говоришь людям, что магия — это проблема, что ты — решение. И все же ты прячешься, пока они убивают за тебя, — я наклонила к нему голову. — Почему ты не пожертвовал собой на Острове Дьявола? Потому что ты трус?

Все произошло так быстро, что даже взмах его руки была размытым, в тишине раздался звук пощечины. Щеку опалило болью, а из глаз брызнули слезы. Проигнорировав их, я посмотрела на него.

— Ты не имеешь права выказывать мне неуважение. — Его челюсть напряглась от яростью.

Я ощутила вкус крови, яркий, медный.

— Насилие — это низко.

Он снова сел на стул.

— Если ты провоцируешь человека, который может тебя ударить, нечестно называть его жестоким.

Я была настолько озадачена этим оправданием, что потребовалось несколько секунд, чтобы сформировать ответ:

— А что было бы честно?

— Это необходимая дисциплина, — ответил он. — Что касается остальных, думаю, это тоже очевидно. Я лидер этой организации. Мозг, сердце, душа. — Он прижал руку к груди, его карие глаза вспыхнули одержимостью. — Без меня нет Ревейона. Я — сосуд, через который течет правда.

Что-то, несомненно, текло через него, но это была не правда. Казалось, он верил в то, что говорил. Поэтому я попробовала другой подход:

— Потому что никто больше в этом не разбирается, — сказала я, подражая его серьезности. — Потому что по сути ты являешься центром всего этого.

Он кивнул, и мне показалось, что я поняла.

— В точку. Зона слишком долго жила в отрицании.

Стоит подыграть ему, — подумала я. Это удержит его внимание от моих запястий и моего плана побега.

— А другие этого не видят. В том числе и Сдерживающие?

Его глаза снова сверкнули.

— Без магии Сдерживающих не существовало бы. Без нее у них не будет финансирования, рабочих мест, униформы. Им невыгодно признавать правду.

— Магия уничтожила Зону.

— И продолжает уничтожать.

— Мы не обладаем магией, — сказала я. — Так почему мы здесь?

Он покачал головой и откинулся, прежде чем снова взглянуть на меня.

— Ты думаешь, я не понимаю, что вы здесь делаете?

— Продаём свеклу?

Иезекииль подошел поближе, и я инстинктивно напряглась. Он снова ударил меня, боль обжигала, как огонь.

Осмотрев палатку, я увидела тени людей, проходящих мимо. Было ли им все равно, что меня здесь связали и допрашивают? Может, они с этим согласны? Думают, что это необходимо для дела, что так и должно быть?

Я не знала, где Лиам, но лучше не надеяться, что он придет на помощь. Я должна сама себя спасти, поэтому мне нужно выиграть время, чтобы разобраться с веревкой. Мне нужно было заставить его говорить.