…Как все, начинающие литературные занятия, я подумывал о романе. Точного сюжета в голове не выстраивалось. Но сколько же я знал – чудилось мне – о моих новых знакомых, живущих необычной – с чем нельзя было не согласиться – жизнью.

К роману, однако, я и не приступал. Что же я писал вместо этого?

Хорошего боксера (и, наверное, не только боксера, но я сейчас исключительно о боксе) легко оценивать и судить, меньше вспоминая о том, что удалось, и подробнее говоря о том, что не свершилось, какие желания не исполнились.

Впрочем, я хочу рассказать о человеке, чьи дела на сегодня обстоят великолепно. О Викторе Агееве, чемпионе по боксу в первом среднем весе, то есть не превышающем семьдесят один килограмм. Боксеры говорят короче: «Работает в семьдесят один».

В минуту отдыха между раундами, когда секундант обмахивает полотенцем разгоряченного Агеева, усиленный железным эхом голос диктора сообщает собравшимся о заслугах этого боксера. Я почему-то боюсь повторять вслед за ним перечень достижений. Боюсь, вот к статистике перечня подключится память, всегда связанная с эмоциями, придвинутся вплотную личные воспоминания, и я забуду о том, что собирался сказать. Я встречу опять Агеева июльским днем, сразу после римского чемпионата, на центральной улице Москвы, возле Дома актера, увижу его в щегольских светлых брюках и коричневой замшевой курточке идущим сквозь толпу пешеходов, – красивого и знаменитого. Боюсь, потому что Агеев не слишком похоже выходит на фотографиях, решенных в плакатном стиле, с претензией на рекламу. Однажды сняли его таким образом и тираж цветных открыток отпечатали. И оказалось – преждевременно.

Мы познакомились с Агеевым в шестьдесят третьем году. В тот год он выиграл первенство Союза впервые. А я стажировался в спортивной редакции, и мне поручили о нем написать. Точнее, разрешили. Могли и без меня обойтись, но меня следовало учить, и, подобно тому, как ученику парикмахера доверяют побрить не самого требовательного клиента, мне доверили постричь на газетной полосе под бокс нового чемпиона. Агеева пригласили в редакцию, и он приехал после тренировки и поднялся на четвертый этаж.

Агеев не был тогда избалован известностью. Он даже спросил: «Вы меня видели на ринге?» Вместе с тем он не прибеднялся и, узнав, что я его видел, сказал: «Заметили, наверное, я боксирую не совсем обычно». Но определить эту необычность не умел или не хотел и объяснил, используя обычный термин: «Я работаю на контрах…»

Один путешественник вышел из пункта А, другой из пункта Б – арифметическая задача. Кто-то из путешественников выходит к месту встречи обязательно раньше. Жизненная ситуация…

Агеева взяли в сборную Союза после поражения, четвертого в его жизни. Он проиграл Шейнкману, двукратному чемпиону страны, но показался тренерам сборной перспективным, понравился. Данные прекрасные: рост, подвижность, реакция. Результаты совсем неплохие: всего четыре поражения из ста проведенных боев. И возраст подходящий: девятнадцать лет – можно еще кое-что успеть.

Взяв Агеева в сборную, тренеры надеялись помочь ему изменить, улучшить манеру боя – сделать ее солиднее, надежнее. Технику опять же считали несостоятельной, нерациональной.

Феноменом Агеева не признавали, но находили очень способным. Полагали: со временем сможет, если за ум возьмется. Пробовали его в «шестьдесят семь» и в «семьдесят один». Ставили (спарринг-партнером к корифеям – Тамулису и Лагутину.

Нельзя сказать, чтобы наставники были им особенно довольны, приходили от его прилежания в восторг. Агеев не хотел заменять манеру, упорствовал, замечания выслушивал, а делал по-своему. Главное, не поймешь, куда он гнет. То осторожничает – лишь бы ударов избежать, а сам вперед не идет. То рискует неоправданно. То строит все на опережении. То откуда-то появился нокаутирующий удар, и Агеев действует медленнее, ищет момент, чтобы решить бой одним ударом. Пожалуй, интересно, но хаос, неразбериха. Противника путает и сам путается. Или так и задумано?

В сборной дисциплина крутая – и отчислить недолго, не таких еще вундеркиндов видели. И отчислили бы, не побеждай он. Побеждает ведь всю дорогу, словно какой-нибудь Кассиус Клей. Относились к этим победам не всерьез, жалели: парень губит себя, ничего, словит пару сильных ударов, посидит на полу – поумнеет, смешно, честное слово, везет чудакам, не умеют ничего толком делать на ринге, а везет, грамотные боксеры им проигрывают бог знает почему.

С другой стороны, победы есть победы. Агеев берет реванш у Шейнкмана. В шестьдесят втором году становится серебряным призером первенства страны. (Финальный бой с Тамулисом не состоялся: легкомысленный Агеев объелся мороженым накануне, и врачи не выпустили его с ангиной на ринг.)

В следующем году Ричардас Тамулис во время полуфинального боя с Агеевым получил рассечение брови («полетела бровь» – на языке боксеров), и через день Виктору вручили золотую медаль.

Опять случайность? Как-то не складывалось впечатления, что случайность. Я спросил у Агеева: «Мог ли Тамулис выиграть, будь в порядке бровь?» Агеев: «Нет, в этот раз не мог; в первом раунде он испробовал все и в дальнейшем ничего бы и не придумал». Я предположил, что он вообще не слишком высоко ставит Тамулиса? Оказалось: нет, напротив, чрезвычайно высоко всегда ценил и по-прежнему ценит. И добавил: «С ним трудно, он тоже работает на контрах».

Работать на контрах переводится несложно: боксер делает ставку на контратаку, встречает атакующего противника нацеленным ударом. Просто? На редкость. Особенно со стороны – из зрительного зала или дома у телевизора. Противник, он ведь может и пренебречь встречными ударами, подавить атакой, загнать в угол ринга, к канатам прижать, приблизиться и бить, простите, бить по корпусу и в голову. В боксе бьют, не думайте. В перчатках, при публике, больно бьют, и чемпионов тоже.

Утверждают: бокс на шахматы похож. Да-да-да: расчет, предвидение, маневр. Но поверьте: немножечко – ну чуть-чуть – чувствительнее, когда не лакированная фигурка карает фигурку другого цвета, а затянутый кожей кулак со свистом направлен в вашу сторону и вот-вот заденет не одно лишь ваше самолюбие.

Боксировать на контрах – характер: ожидание опасности вообще едва ли не труднейшая вещь на свете, легче азартно и яростно броситься навстречу противнику.

Боксировать на контрах – и техника отточенная, безусловно. Поэтому я удивляюсь, когда слышу про Агеева, выигравшего свыше двух сотен боев: у него пробелы в технике.

Боксировать на контрах – и философия. Надо уважать себя и свое умение, чтобы позволить противнику развернуть свой замысел почти беспрепятственно, отдать ему видимую инициативу, прежде чем решитесь обнародовать собственные намерения.

Если бы мне пришлось писать о противниках Агеева, я наверняка обратился бы за помощью к самому Агееву. Его рассказ о бое – рассказ о противнике: «Я понял, он сейчас ударит правой сильно», «…Он мне в глаза старается не смотреть-думает выиграть нокаутом», «Он на ноги смотрит, по положению ног определяет: как буду бить», «Мне потом говорят: что же ты правой не бил, когда он в углу? – а я чувствую: сейчас полезу – сам нарвусь на встречный».

В том же разговоре в редакции я поинтересовался: опасается ли Агеев реванша? Агеев не опасался и к тому же намеревался переходить в следующую весовую категорию (в нынешнюю, в «семьдесят один», где Тамулис не выступал никогда).

– Но там же Лагутин, – подчеркнул я.

– Да, он там, – согласился Агеев со спокойствием, обидевшим во мне знатока.

– Там и Струмскис, – напомнил я (двадцатилетний Стасис Струмскис в отборочном турнире к первенству Европы победил Лагутина). Струмскиса Агеев, очевидно, серьезным противником не считал – пожал плечами.

Несколько озадаченный уверенностью Агеева, я сел за письменный стол, а он спустился по лестнице и ушел вверх по переулку.

В ту осень и зиму, за ней наступившую, Агеев с блеском продвигался к главной цели – стать основным участником олимпийской команды.