— Гм! Как видите.

— А можно узнать их имена?

— Я не говорил, что у меня несколько друзей, сударыня. Я сказал «один из друзей».

— И его имя?

— Как вы торопитесь! Когда у человека есть такой могущественный друг, он не показывает его всем, опасаясь, как бы его не украли.

— Вы правы, господин Маликорн, скрывая имя своего покровителя: полагаю, вам было бы трудно назвать его.

— Если этого друга не существует, — заметила Монтале, — то, во всяком случае, существует патент, а это главное.

— Значит, — проговорила г-жа де Сен-Реми с улыбкой кошки, готовой выпустить когти, — когда я застала у вас господина Маликорна, он привез вам патент?

— Именно, вы угадали.

— Но тогда в этом нет ничего дурного.

— Я тоже так думаю.

— И я напрасно упрекала вас.

— Совершенно напрасно, но я так привыкла к вашим упрекам, что извиняю их.

— В таком случае, Луиза, нам остается только уйти. Что же ты?

— Что вы сказали? — спросила, вздрогнув, Луиза де Лавальер.

— Я вижу, ты совсем не слушаешь меня, дитя мое!

— Нет, я задумалась.

— О чем?

— Об очень многом.

— Ты-то хоть не сердишься на меня, Луиза? — спросила Монтале, сжимая руки подруги.

— За что же я могу на тебя сердиться, дорогая моя Ора? — ответила молодая девушка своим нежным, мелодичным голосом.

— Ну, если бы она и досадовала на вас, — заметила г-жа де Сен-Реми, — бедняжка имела бы, пожалуй, на это право.

— За что же?

— Мне кажется, она из такой же хорошей семьи и такая же красивая, как вы.

— Матушка! — вскричала Луиза.

— В сто раз красивее меня — да! Но из лучшей семьи — это, пожалуй, нет. Однако я не понимаю, почему из-за этого Луиза должна на меня сердиться.

— А вы думаете, ей весело похоронить себя в Блуа, когда вы будете блистать в Париже?

— Но, сударыня, ведь не я же мешаю Луизе отправиться в Париж. Напротив, я была бы счастлива, если бы она переселилась туда.

— Но мне кажется, что господин Маликорн, всемогущий при дворе…

— Ах, сударыня, — ответил Маликорн, — в этом мире каждый заботится о себе.

— Маликорн! — остановила его Монтале. И, наклонясь к молодому человеку, прибавила шепотом: — Займите госпожу де Сен-Реми, спорьте или миритесь с ней, только займите. Мне нужно поговорить с Луизой.

И легкое пожатие руки наградило Маликорна за ожидаемое повиновение.

Маликорн нехотя подошел к г-же де Сен-Реми; между тем Ора обняла подругу и спросила:

— Что с тобой? Скажи, может быть, ты действительно меня разлюбишь за то, что я буду блистать при дворе, как говорит твоя мать?

— О нет, — едва сдерживала слезы Луиза, — напротив, я очень счастлива за тебя.

— Счастлива? А между тем ты, кажется, готова расплакаться?

— Разве плачут только от зависти?

— А, понимаю! Я еду в Париж, и это слово напоминает тебе об одном человеке!..

— Ора!

— Который когда-то жил в Блуа, а теперь живет в Париже.

— Не знаю, право, что со мной, но я задыхаюсь.

— Так плачь, если не можешь улыбаться…

Луиза подняла свое кроткое личико, по которому катились крупные, блестевшие, точно брильянты, слезы.

— Сознайся же, — настаивала Монтале.

— В чем?

— Скажи: почему ты плачешь? Без причины не плачут. Я твоя подруга и сделаю все, о чем ты попросишь. Поверь, Маликорн имеет больше влияния, чем думают! Скажи: ты хочешь попасть в Париж?

— Ах! — вздохнула Луиза.

— Ты хочешь в Париж?

— Остаться здесь, одной, в этом старом замке, когда я так привыкла слышать твое пение, пожимать твою руку, бегать с тобой по парку! О, как я буду скучать, как скоро я умру!

— Тебе хочется в Париж?

Луиза вздохнула.

— Ты не отвечаешь?

— Какого ты ждешь ответа?

— Да или нет; по-моему, ответить не трудно.

— Ах, ты очень счастлива, Монтале!

— Значит, ты хотела бы быть на моем месте?

Луиза молчала.

— Упрямица! — упрекнула ее Ора. — Ну, виданное ли дело иметь секреты от подруги? Сознайся, что ты умираешь от желания переехать в Париж, от желания увидеть Рауля.

— Я не могу сказать этого.

— Хорошо, Луиза. Ты видишь патент?

— Конечно, вижу.

— Ну, так я выхлопочу для тебя такой же.

— С чьей помощью?

— Маликорна.

— Ора, ты говоришь правду? Это возможно?

— Если Маликорн достал патент для меня, то нужно, чтобы он сделал то же и для тебя.

Услышав свое имя, Маликорн воспользовался этим предлогом, чтобы закончить беседу с г-жой де Сен-Реми. Он обернулся:

— Что угодно?

— Подойдите, господин Маликорн, — с повелительным жестом проговорила Ора.

Маликорн повиновался.

— Такой же патент, — произнесла Монтале.

— Как?

— Еще точно такой же патент. Кажется, ясно? Мне он нужен!

— Ого! Нужен?

— Это невозможно, правда, господин Маликорн? — кротко спросила Луиза.

— Гм! Если это для вас…

— Для меня, да, господин Маликорн, для меня…

— И если мадемуазель Монтале тоже просит об этом…

— Не просит, а требует.

— Тогда придется повиноваться.

— И вы получите для нее назначение?

— Постараюсь.

— Без уклончивых ответов. Еще на этой неделе Луиза де Лавальер будет фрейлиной принцессы Генриетты.

— Как у вас все просто!

— На этой неделе, не то…

— Не то?

— Вы возьмете обратно мой патент, господин Маликорн. Я не расстанусь с подругой…

— Дорогая Монтале!

— Хорошо. Пусть ваш патент остается при вас. Мадемуазель де Лавальер будет фрейлиной.

— Правда?

— Да, да.

— Так я могу надеяться, что уеду в Париж?

— Можете быть уверены.

— О, господин Маликорн, как я вам благодарна! — воскликнула Луиза, прыгая от радости.

— Притворщица! — сказала Монтале. — Уверяй меня теперь, что ты не влюблена в Рауля!

Луиза покраснела, как майская роза. Вместо ответа она подошла к матери и обняла ее.

— Господин Маликорн — переодетый принц, — заметила старая дама, — у него неограниченная власть.

— Вы тоже хотите быть фрейлиной? — спросил Маликорн, обращаясь к г-же де Сен-Реми. — Пока я здесь, придется мне для всех добыть назначения.

С этими словами он вышел, оставив бедную г-жу де Сен-Реми в полном смятении, как сказал бы Таллеман де Рео[*].

— Ну, — прошептал он, спускаясь с лестницы, — это будет стоить еще тысячу ливров. Что поделаешь! Мой друг Маникан ничего не устраивает даром!

Появление этих двух новых действующих лиц в нашей повести заслуживает некоторого внимания со стороны рассказчика и читателя.

Итак, мы сообщим кое-какие подробности о Маликорне и Маникане.

Маликорн, как известно, ездил в Орлеан за патентом для мадемуазель де Монтале, который произвел такое впечатление в Блуаском замке.

Дело в том, что в Орлеане в то время жил Маникан. Это был большой оригинал, человек очень умный, вечно нуждающийся в деньгах, хотя он и черпал вволю из кошелька графа де Гиша, одного из самых туго набитых кошельков в те времена. Надо сказать, что Маникан, сын бедного дворянина, вассала Граммонов, был давним товарищем графа де Гиша.

С детских лет из далеко не детского расчета он покрывал своим именем проказы графа де Гиша. Когда его знатный приятель, бывало, утащит плоды, предназначавшиеся для супруги маршала, разобьет зеркало, что-нибудь порвет или сломает — всякий раз Маникан брал на себя вину и подвергался наказанию, которое не было менее суровым оттого, что страдал невинный.

Такое самоотвержение ему оплачивалось. Вместо того чтобы одеваться скромно, сообразно средствам отца, он всегда блистал роскошными костюмами, точно молодой вельможа, имеющий пятьдесят тысяч ливров дохода в год.

Нельзя сказать, чтобы у него был подлый характер или мелочный ум; нет, он был философ, вернее, ему были свойственны равнодушие и склонность к мечтательности, убивавшие в нем всякое честолюбие. Его единственное честолюбие заключалось в стремлении широко тратить деньги. В этом отношении наш добрый Маникан не знал никаких границ.