Он закончил поиски и облегченно вздохнул, ничего больше не обнаружив. Юноша, несомненно, вышел живым из схватки и поспешил дальше, и, вероятно, очень торопился, коль не забрал свой нож. Грону было ясно, что Вальнур пустился в погоню за Крутом.

Может быть копье, пущенное из засады, и настигло юношу, думал Грон, может быть даже выбило из седла – но кольчуга выдержала этот удар. И Крут, увидев, что соперник неуязвим, бросился наутек. И не потому, что струсил, а потому, что понял своей расчетливой и хитрой головой: он не в силах в одиночку справиться с юношей. Или же рассчитывал на свое коварство.

А Вальнур горяч и порой безрассуден, он не знает, на что способен Крут, какой актер в нем таится! Крут может обхитрить, притвориться сломленным… Сдастся в плен, задурманит красноречием, остановит занесенную руку потоками лжи и мольбами, надеясь на то, что Сигс уже сделал свое дело и Вальнур остался один, без поддержки… Или попытается уйти от погони и вновь пробраться к гряде, за которой, как он, несомненно, убежден, уже ждет расправившийся с соперниками Сигс. В любом случае надо немедленно догнать юношу!

Вновь стук копыт раздробил отрешенную тишину, и понеслись с обеих сторон зеленые полосы леса. Сколько уже пройдено путей в стремлении к цели, которую придумал человек в черном, сраженный творением собственного воображения!.. Где же, ну где же оно, вино Асканты?

«Напиток счастья… – думал Грон. – А пока приносит только горе…»

Конь был хорош, конь не сбивался с шага, конь покорно несся вперед, рассекая грудью жаркий воздух, но это был не Тинтан. Никакой конь не мог заменить Тинтана. Горькие мысли теснились в голове вольного бойца, не покидала его тревога, и на самом быстром коне нельзя было ускакать от этих мыслей.

А еще вдруг почудился Грону отдаленный перестук железных бочек. Уж не кружит ли вновь над лесом железная птица?..

Дорога пошла под уклон, разбежались в стороны деревья – и показался тусклый овал окруженного болотом странного зеркала, похожего на вперившееся в небо подслеповатое око. На узкой дороге за зеркалом лежал Крут, раскинув руки и задрав к солнцу курчавую бороду. Его ноги по самые колени погрузились в болото. И яркое пятно зеленело в траве – знакомый изорванный плащ Вальнура…

Словно чья-то неумолимая рука пригнула голову Грона, и сердце превратилось в тяжелый камень, тонущий в бездонной черной топи… Вольный боец слез с коня, медленно направился к зеркалу. Каждый шаг давался с усилием, будто вокруг была вода, будто не ноги были у него, а неуклюжие массивные железные лапы, совершенно негодные для ходьбы, а годные только для того, чтобы застыть, поддерживая окаменевшее тело, среди бескрайней, бескрайней пустыни. Некуда было спешить, потому что никто уже не ждал его…

Однако Крут еще дышал. Бледным было его мокрое от пота лицо, взлохмаченные волосы слиплись от крови, густой темной лужей застывшей на тропе. Ноги его засосала трясина, но Крут не делал уже никаких попыток вырваться из болота, отползти подальше от края. Он смотрел в распростершуюся над ним пустоту и не видел стоящего рядом Грона, ничего уже не видел. Чуть в стороне лежал окровавленный боевой топор.

Вольный боец всматривался в болото, но кроме плаща, ничего не говорило о том, что там погрузились в пучину конь и всадник. Оступился ли Топотун на узкой тропе? Упал ли в трясину, сраженный рукой смертельно раненного Крута? Или умирающий седок, падая, увлек его за собой?

– Где Вальнур? – онемевшими губами спросил Грон, наклоняясь над беспомощным Крутом.

На мгновение ожили бесцветные глаза, беззвучно открылся рот, шевельнулся язык. Крут приподнял руку, повел в сторону то ли болота, то ли зеркала – и вновь уронил, скользнув пальцами по сапогу вольного бойца.

Грону показалось, что кусок солнца, сорвавшись с небес, опалил голову, жаром брызнул в виски. Вне себя от ярости, он схватил за плечи безвольного Крута и резко столкнул в темную траву. Густой волной нахлынул тошнотворный болотный запах, удовлетворенно вздохнула топь, принимая жертву, – и вновь застыла под солнцем.

Грон шагнул на зеркальную поверхность и замер, не сводя глаз с небольшого черного предмета, лежащего на краю зеркала совсем рядом с болотной травой. Кусок драконьего когтя, добытый для ясноглазой Оль! Может быть Вальнур не сгинул в болоте? Может быть он провалился в зазеркальные пространства – и вернется, обязательно вернется? Живым. Живым! Он – жив?..

Вольный боец в отчаянии ударил каблуком по твердой поверхности зеркала, горячо желая, чтобы она разверзлась от этого удара и открыла вход в иной мир, пусть даже полный неведомых опасностей.

Зеркало не дрогнуло, зеркало равнодушно отражало небесную пустоту.

…Долгим казался путь назад, к черной гряде, за которой ждала Рения. Враги были уничтожены, но горечь переполняла душу вольного бойца. Тинтан… Ал… Вальнур… Можно ли быть счастливым после этих потерь, даже добыв напиток счастья?

Жара постепенно спадала, небо вновь, как и накануне, окутывала невесомая пелена. Деревья уныло склоняли пыльные ветви, лес застыл в мрачном оцепенении, не суля никаких радостей одинокому всаднику. Невеселые думы монотонным хороводом кружили в голове Грона.

Он спустился с холма, проехал ущельем, где от камней струился жаркий воздух, пропитанный смрадом смерти. Уже можно было не остерегаться внезапного нападения из-за поворота или сверху, со скал, но Грон по-прежнему не ослаблял внимания – осторожность, даже казавшаяся излишней, не раз спасала ему жизнь.

Проследовав вдоль гряды, вольный боец достиг скрытой скалами выемки, где осталась девушка. Она не вышла навстречу – вероятно, заснула, утомившись от тревожного ожидания и переживаний. Ее конь стоял под солнцем, понурив голову.

«Милая, разве так привязывают коней?» – с нежностью подумал Грон, подъезжая ближе. Окинул взглядом выемку и понял, что никто не привязывал скакуна, а, скорее всего, он сам зацепился поводьями за каменный выступ. Выемка была пуста, и лежал под скалой его голубой плащ, а чуть в стороне – одинокий женский сапожок.

И занималось еще одно утро, очередное утро рождалось из чрева ночи, и ушла темнота, и вновь проступила дорога – длинная, почти бесконечная дорога, ведущая от Снежных Гор через холмы, равнины и леса неведомого края. Утро было свежим и чистым, в лесу еще не проснулись птицы, и слабо розовеющий край небес пока не предвещал грядущую дневную жару.

Утро было тоскливым и мрачным. Грон не спал всю ночь. Лежал на спине, невидяще глядя на звездные россыпи, готовый вскочить на ноги при каждом шорохе, и принимая каждый шорох за приближающиеся легкие шаги… Хотя отчетливо понимал, что девушка не вернется ночью.

Он чуть не загнал коня в суматошной скачке по камням, он рыскал наугад, то спеша вслед за уходящим к горизонту солнцем, то пускаясь в противоположную сторону; он изорвал одежду, взбираясь на скалы, чтобы беспомощным взглядом еще и еще раз окинуть пустынное пространство; он бродил по лесу на холме и кричал, и звал, распугав птиц, пока не охрип от крика…

Уже в темноте он вернулся на поляну, где лежали тела Ала, Тинтана и убитых врагов. В изнеможении упал на траву, из последних сил сопротивляясь сдвигающимся стенам отчаяния. Еще оставалось место надежде – он неистово хотел верить в том, что Рения жива. Жива! Просто железная птица унесла ее в свое гнездо – но он найдет это гнездо, это логово, и вызволит девушку, и никакое железо не устоит перед ним.

Тяжелой была бессонная ночь, тяжелой и мучительной, но утро он встретил, уже загнав в глубину все чувства и заперев их на прочный замок. Стиснуть зубы – и действовать! Действовать – как бы ни было тяжело. Действовать! «Только Смерть может закрыть глаза Надежде», – так давным-давно сказал кто-то из первых семи мудрецов Искалора.

Вольный боец встал, взял меч и упражнялся в приемах защиты и нападения до тех пор, пока не почувствовал, что мышцы разогрелись, отошли от ночного оцепенения, и готовы работать. Раздевшись до пояса, он растерся обильной утренней росой, поднял с земли боевой топор и, выбрав место у трех деревьев с жесткими, похожими на кинжалы, длинными пятнистыми листьями, принялся за печальное дело.