Кто-то невидимый с силой тер ему виски, разжимал губы, вливал в рот все то же ароматное цветочное вино. Он с усилием втянул в себя воздух, закашлялся, попытался открыть глаза, но не смог. Веки были тяжелыми; казалось, что на них лежат холодные камни. Во тьме плавали дрожащие красноватые пятна. Напрягшись, он все-таки сумел сделать глоток – и наконец исчез ком в горле, и стало чуть легче дышать. Из внешнего мира просочились далекие звуки.

– Гронгард, милый, очнись!.. Очнись, милый!..

Медленно, осторожно он начал копить силы, стараясь выбраться из пропасти забытья. Мысленно застонав от напряжения, разомкнул ресницы и тут же зажмурился от света.

– Гронгард, милый, я здесь… Я с тобой, Гронгард…

Он почувствовал, как легла на лоб нежная ладонь, стиснул зубы и опять попробовал открыть глаза. Отступала, отступала, смыкалась краями бесцветная пропасть забытья. Все плыло, кружилось, все казалось переплетением нечетких теней, постепенно обретающих знакомые очертания. Ветви с мелкими зазубренными листьями в вышине… Лицо Рении, склонившейся над ним… Дорогое осунувшееся лицо с встревоженными глазами…

Он с усилием приподнялся на локтях, потянулся к ней, не узнавая свое ослабевшее, непослушное тело. Давным-давно, в детстве, так же беспомощно лежал он после того, как, забравшись вместе с соседскими мальчишками в заросли чернолистника, провалился в липкую жижу – и так же встревоженно склонялась над ним мама.

– Ре… ния… Что… со мной?

Девушка заткнула пробкой флягу с цветочным вином, обняла его за шею, потянула на себя, помогая сесть.

– Не знаю, милый. Я вернулась… а ты лежишь здесь. – Глаза Рении наполнились слезами. – Я боялась, что ты умер…

Грон упирался рукой в землю, досадливо морщась от головокружения. Неужели он чем-то отравился? Или это виновато жаркое солнце? Не может быть, он ведь ел только обычную пищу из своих дорожных припасов, а солнце не могло с ним справиться даже в пустыне. Но куда девались Вальнур и Колдун, почему оставили его?

Жаркое солнце… Только сейчас он обратил внимание на то, что солнце едва начинало выползать из-за холма, а значит, было утро. Утро, а не день… Выходит, он провел в забытье и вчерашний день, и вечер, и ночь?

– Рения, со мной что-то случилось… Не помню, почему…

Головокружение почти исчезло, и он медленно осмотрелся. Все было, как и прежде: россыпь деревьев, остатки погребального костра, могильный холмик. Тонкая линия стрелы, вонзившейся в ствол над головой… и свисающая с оперения голубая повязка. Та самая повязка, которую он снял оттуда… Он прекрасно помнил, что снял ее оттуда!

Грон перевел взгляд на сосуд, стоящий под деревом, – и волна холода обрушилась на сердце.

– Рения… Это ты повесила мою повязку?

– Нет.

Еще не в силах поверить в ужасную правду, но уже зная ужасную правду, вольный боец все-таки спросил:

– Ты не видела Вальнура и Колдуна? Где они?

Глаза девушки расширились. Она обеспокоенно провела ладонью по лбу Грона.

– Что с тобой, милый? Ты ничего не помнишь? Не помнишь, как на нас напали, как убили Ала? Ты поехал искать Вальнура, а я осталась.

– А дальше? Что было дальше? Тебя унесла железная птица?

Грон, сам того не замечая, говорил все громче, почти кричал, и Рения обхватила руками его голову, прижала к себе.

– Успокойся, успокойся, мой Гронгард. Да, железная птица…

– Унесла на вершину скалы? А потом ты выбралась из пещеры и вернулась; и здесь, на этой поляне, были я, Вальнур и Колдун?

– Ми-илый! – чуть не плача, произнесла девушка. – Ты, наверное, бредил, тебе все привиделось. Не было никакой пещеры, не было Колдуна, не было Вальнура. Ты не нашел его?

Грон расслабленно лег, отрешенно уставился в небо и надтреснутым голосом попросил:

– Расскажи, как тебе удалось вернуться. Мне в самом деле многое привиделось.

Он слушал рассказ девушки и у него не оставалось больше никаких сомнений в том, что вино Асканты отнюдь не чудесный напиток счастья, а всего лишь вино. Странное, колдовское, дурманящее… Всего лишь вино.

Да, задремавшую Рению действительно похитила железная птица и понесла через гряду, через лес, далеко в сторону от дороги. А потом опустила на поляну в лесной глухомани, разжала хватку, проскрежетала что-о на своем птичьем языке и улетела, не причинив вреда, исчезла, как исчезает с пробуждением кошмарный сон…

Рения выросла в лесу, поэтому уверенно отправилась назад, к каменной гряде. Шла весь день, продираясь сквозь чащобу, ночь провела без сна, затаившись под кустами и пугаясь лесных шумов, держа наготове нож, а утром вновь пустилась в путь. И вышла к гряде, и добралась до поляны, где спокойно пасся конь и лежал под деревом безучастный ко всему вольный боец…

– Трясла, целовала, плакала, растирала вином, – со слезами на глазах говорила девушка. – Думала, ты уже не очнешься… Ох, как же страшно было!

Слезы Рении капнули на щеку Грона. Он вновь сел, крепко обнял девушку, принялся укачивать, как ребенка. Тихо сказал, только сейчас остро ощутив всю глубину разочарования, всю горечь несбывшихся надежд:

– Нет никакого напитка счастья. Есть просто напиток забвения. Обманный напиток.

Девушка пошевелилась в его объятиях.

– Почему обманный, Гронгард? Откуда ты знаешь?

Вольный боец взял сосуд.

– Вот оно, вино Асканты. Я попробовал его – и увидел сон, очень похожий на правду. Но всего лишь сон. Во сне вернулись Тинтан и Колдун… И Вальнур. Я ведь так и не нашел Вальнура, только его плащ на болоте… И ты тоже пришла во сне, и рассказала, как выбралась из пещеры железной птицы на вершине скалы… И мы все вместе собрались ехать назад, в Искалор. А потом уже не во сне, а наяву ты вернулась на эту поляну и сумела разбудить меня. А если бы не вернулась – я так и продолжал бы спать, принимая сон за правду, и спал бы до самой смерти. Я просто умер бы от голода во сне…

– Не может быть… – прошептала Рения.

– К сожалению, это именно так. Вино Асканты приносит счастье, но счастье это не настоящее, а обманное. Я был действительно счастлив во сне, но на самом-то деле никто не вернулся, кроме тебя… А теперь представь, что будет, если это вино и вправду не иссякает, и любой желающий может сделать хотя бы глоток. Разве ты не захотела бы, чтобы рядом вновь оказались твои мать и отец?

– И Лортан…

– И Лортан. Меня вновь ждет в нашем доме мама, Вальнур добился любви своей ясноглазой Оль, слепой и безногий певец Мером на нашем базаре прозрел и пустился в пляс, а погорельцы из Энессы обрели утерянный кров… Но ведь это только сон, Рения! У каждого он свой, и каждый счастлив в своем сне, а на самом деле ты представляешь, во что превратятся города и селения?

– Представляю. – Девушка поежилась. – Все погружаются в счастливый сон и умирают во сне…

– И настанет конец! Все переселятся сначала в мир сна, а потом в мир смерти. И даже если не все, даже если всего лишь десяток, семь, три, один-единственный человек… Зачем нам везти отсюда обман?

– Ты прав, милый. Давай спрячем его здесь, а тому человеку, что послал тебя, ты скажешь, что ничего не нашел.

– Нет. Я скажу ему правду, и он согласится с моим решением.

Девушка молча поцеловала его.

…Грон закопал сосуд под деревом со стрелой, тщательно утрамбовал землю сапогами. Снял с оперения стрелы голубую повязку, не в силах избавиться от ощущения, что совсем недавно уже делал это. Бросил прощальный взгляд на последнее пристанище Тинтана и Колдуна, еще раз мысленно попросил духов рассвета охранять погребальный костер и могилу. Он чувствовал сильный голод, но решил, что они с Ренией подкрепятся скудным содержимым сумы на равнине – на этой поляне кусок просто не полез бы в горло.

Поляна уже осталась позади и кони ступали по камням, когда Рения нарушила молчание.

– Может быть, я думаю неправильно, – сказала она, повернувшись к едущему рядом задумчивому Грону, – но ты уж меня прости. По-моему, уповать на какой-то напиток счастья было бы слишком… н-ну, просто, что ли. Даже если бы он на самом деле приносил счастье. Это, наверное, невозможно, такого не может быть. Плохо это или хорошо – я судить не могу… и нужно стараться быть счастливым без помощи всяких чудес… Я нескладно говорю, но ты ведь меня понимаешь, милый?