— Могу я услышать миссис Джессику Скотт?… Доброе утро, миссис Скотт. Меня зовут Джимми Бойд, я друг Рейчел Уилтшир. С ней, к сожалению, произошел несчастный случай — ничего серьезного, не беспокойтесь, — и она не сможет появиться на работе по крайней мере до конца недели, возможно, немного дольше.
Долгая пауза.
— В отделе продаж… Да… Да… Ясно, хорошо… Большое спасибо. До свидания.
Нажав красную кнопку, он сбросил звонок и с непроницаемым лицом медленно повернулся к нам с папой. Я буквально подпрыгивала на стуле.
— Ну?! Что она сказала?
Он заколебался. Я подумала, что мне вряд ли понравится ответ, и оказалась права.
— Рейчел, она первый раз слышит твое имя. Ты у них не работаешь.
* * *
Наверное, взрослые люди так себя не ведут, но я ничего не могла с собой поделать — разревелась и убежала. Каждый раз, как передо мной начинала брезжить хоть крохотная надежда, в последний момент она ускользала прямо у меня из-под носа. Вскочив со стула и опрокинув-таки его, я в слезах бросилась вверх по лестнице в свою комнату и упала ничком на кровать. На глазах превращаясь в обиженного подростка, я игнорировала все просьбы отца и Джимми открыть дверь и кричала, чтобы они убирались, пока не охрипла.
Вышла я только через несколько часов, когда уже начало темнеть. Я так и уснула, плача, вся подушка была мокрой от слез и липла к щеке.
Папа сидел в гостиной и делал вид, что смотрит новости. Я скользнула на диванчик рядом с ним и, не обращая внимания на приглушенно зашипевшую кошку, положила голову ему на плечо.
— Прости, пап.
Он молча сжал мою руку.
— Я ничего не понимаю. Какая-то полная неразбериха. Может быть, вы все правы? Может быть, я схожу с ума?
Он неожиданно резко обернулся ко мне.
— Не смей так говорить! Никто не считает тебя сумасшедшей! Ты сильно ударилась головой. Ничего удивительного, что у тебя все немного… спуталось. Да, только и всего. Все скоро образуется, милая, вот увидишь.
На этот раз я слишком устала, чтобы спорить.
Папу, однако, мое поведение здорово взволновало. Несколько раз за ночь он осторожно, на цыпочках заходил проверить, как я, — в полусне-полуяви я четко ощущала запах его лосьона после бритья, но ничем себя не выдала.
* * *
На следующий день я целенаправленно полезла в присланную Мэттом коробку. Меня вполне устроили бы джинсы и толстовка, но, похоже, в этой реальности мой стиль не предусматривал чего-то столь обыкновенного. Пришлось натянуть элегантные черные брюки и изумрудно-зеленый джемпер. Посмотревшись в зеркало, я не могла не признать, что наряд мне идет, а вещи, если и не дизайнерские, уж, во всяком случае, относились к верхней ценовой категории. Либо мне так хорошо платили на новой работе, либо Мэтту я была обязана не только сумкой от Гуччи. Он не скупился на подарки во время нашего школьного романа, и, похоже, со временем это не изменилось.
Остальное я развесила в небольшом платяном шкафу и, захватив дубленку и шарф, спустилась вниз. Я уже несколько дней не выходила на улицу, и нужно было проверить, достаточно ли я оправилась для осуществления последней идеи, которая пришла мне в голову. Правда, потом еще предстояло уговорить папу. Однако стоило мне его увидеть, как все это мгновенно вылетело у меня из головы. Он только появился в дверях — видимо, выходил за утренней газетой, — и, заметив меня, поспешно попытался спрятать красную картонную коробочку, которую держал в руках. Я оказалась быстрее. Мои пальцы стремительно нырнули в глубокий карман и вытащили пачку на свет божий.
— Это что, черт возьми, такое?!
Папа с пристыженным видом молчал. Я так и видела, как он прокручивает и отметает всевозможные оправдания.
— Чего ради, скажи на милость, ты опять начал курить? Ты забыл, что курение убивает? Что оно уже почти убило тебя однажды?
Если бы мы взглянули на себя в этот момент со стороны, то, наверное, расхохотались бы от того, как поменялись вдруг привычными ролями. Но сейчас я была слишком рассержена, а папа слишком смущен.
Смяв пачку в ладони — хоть эта теперь вреда не принесет, — я понемногу начала успокаиваться.
— Пожалуйста, пообещай мне, что больше не будешь.
Вместо обещания и извинений он попробовал объяснить надломленным от волнения голосом:
— Я очень переживал за тебя, Рейчел. Ты казалась такой… потерянной, а я чувствовал себя совершенно беспомощным. Это чтобы справиться со стрессом.
По щекам у меня побежали слезы. Я сердито утерла их тыльной стороной ладони — Господи, и когда я успела стать такой плаксой? Взяв обе руки отца своими, я постаралась словами и взглядом выразить все, что чувствовала, когда он впервые сказал мне о своем диагнозе.
— Пап, если ты меня любишь — если ты меня правда любишь, — пожалуйста, дай слово, что никогда в жизни больше не притронешься к этой дряни!
Теперь и у него глаза были на мокром месте. И хорошо, пусть — это стоило того, если мне удастся его убедить.
— Один раз ты уже едва себя не прикончил, потому что волновался за меня. Снова я тебе этого не позволю.
* * *
Я бродила по улицам несколько часов, просто ради удовольствия. Приятно прогуляться после недельного сидения в четырех стенах. Папу я попросила не волноваться, но через пару часов все-таки позвонила домой сказать, что со мной все в порядке. Времени прошло уже довольно много, и я вдруг вспомнила, что пропустила обед. Я была как раз недалеко от центра и повернула к кварталу, где располагались несколько кафешек и ресторанчиков. На тротуаре я заколебалась, не зная, куда пойти, когда голос сзади проговорил мне почти в самое ухо:
— Лучший чизкейк — в крайнем.
Я резко обернулась, и сердце у меня забилось быстрее — от неожиданности, не иначе.
— А может, я их больше не люблю?
Джимми посмотрел так, будто я сморозила полную глупость.
— Нет. Исключено. Не знаю, как другое, а этого ты забыть не могла. Некоторые вещи не меняются.
Не сговариваясь, мы вместе зашли в кафе, где Джимми заказал кофе и две порции чизкейка. Даже не взглянув на несколько пустых мест у окна, мы оба бессознательно направились к столику на двоих в глубине, рядом с горящим камином.
— И почему это вы не на работе, констебль Бойд? Полицейские манкируют своими обязанностями? Неудивительно, что на улицах городка черт знает что творится.
— Вообще-то «инспектор Бойд», и у меня сегодня официальный выходной.
— «Инспектор» — звучит солидно. И что, тебе это нравится? Ты никогда не упоминал, что хочешь стать полицейским.
Джимми дождался, пока подошедшая официантка оставит на столике наш заказ и уйдет, и только тогда ответил:
— Да, я люблю свою работу. Пойти в полицию было лучшим решением в моей жизни. А ничего не говорил… Я многого не говорил, что, наверное, еще как стоило сказать.
У меня засосало под ложечкой в предчувствии чего-то очень-очень важного. Но я не могла преодолеть внутреннего сопротивления, не знала, как встать на этот путь и хочу ли я на него вставать, поэтому предпочла сменить тему.
— Джимми, я хотела извиниться за вчерашнее. За свою маленькую истерику.
Он небрежно отмахнулся, однако я не успокоилась.
— Нет, правда. Я понимаю, это все выглядит так… не знаю… неправильно… невероятно… нездорово…
— В общем, не важно, как это выглядит.
Я рассмеялась. Ему всегда удавалось меня развеселить.
— Просто все, что я считала бесспорной и безусловной истиной, вдруг выворачивается наизнанку. Это очень тяжело.
Сделав долгий глоток, Джимми произнес:
— Еще бы. И наверняка должно выводить из себя.
В его голосе я уловила что-то, чего не слышала ни от кого прежде. Не донеся вилку с куском чизкейка до рта, я уронила ее обратно на тарелку.
— Так ты веришь мне?!
Джимми взглянул прямо на меня. В его бездонных синих глазах можно было утонуть.
— Я верю, что ты сама веришь в это, искренне и безоговорочно. И вижу, чего тебе стоят попытки убедить остальных. — Он замолчал на секунду, и я хотела уже что-то сказать. Слава Богу, не успела, иначе так и не услышала бы, как он почти шепотом закончил: — У меня просто сердце разрывается…