Я даже не почувствовала, что плачу, пока он не приподнял мне подбородок и не промокнул глаза сложенной салфеткой.

— А уж чтоб ты столько ревела, я не помню со времен, когда ты лет в восемь училась кататься на велосипеде и постоянно с него падала.

Я совершенно не по-взрослому шмыгнула носом, но его слова все-таки заставили меня улыбнуться.

— В последние пять лет я плакала куда чаще. Столько, сколько ты и представить себе не можешь.

— И из-за чего же?

Пришел момент или опять отступать, или бросаться головой в омут.

— Из-за того, что потеряла тебя. Ты спас мне жизнь, а сам погиб. Знал бы ты, как мне тебя не хватало.

Другой тут же свернул бы на проторенную дорожку: травма головы — амнезия — скоро пройдет. Только не Джимми. Не таков был мальчик, любивший меня в детстве, и мужчина, которым он стал. Ему я могла доверить что угодно. Даже правду.

— Расскажи мне, — попросил он.

При гаснущем свете дня и багровых отблесках пламени я вернулась к самому началу, к тому роковому вечеру, и не умолкла, пока не договорила до конца.

Мы были последними посетителями и поняли, что злоупотребляем терпением хозяина, только когда тот перестал церемониться и начал подметать пол, переворачивать стулья и выключать везде свет. Мы извинялись за задержку, и Джимми помог мне одеться. Его руки так и остались у меня на плечах, когда он повел меня к двери, и это почему-то казалось совершенно естественным.

— У меня машина за углом, я отвезу тебя, пока твой отец не бросился на поиски.

Мороз щипал нас за щеки, набрасываясь порывами пронизывающего ветра, но я не чувствовала холода, когда Джимми так близко. Я знала, что играю с огнем — между нами открылось что-то новое, какая-то дверь, и я не задумываясь переступила порог. Конечно, не стоило все усложнять, когда передо мной и так стояла тысяча вопросов без ответов, однако, черт возьми, как же здорово, как же верно было идти вот так по пустынной улице бок о бок с Джимми! И почему я раньше этого не чувствовала?

До дома мы доехали за каких-то пять минут. Когда машина остановилась у бордюра, я заметила колыхнувшуюся занавеску в окне одной из комнат.

— Поверить не могу! — удивленно усмехнулась я. — Папа подглядывает, где я и с кем. Как будто школьные годы вернулись!

Джимми подался вперед, чтобы посмотреть, и я уловила легкий запах его лосьона после бритья и свежий аромат шампуня. Я вдохнула глубже, будто хотела сохранить это волнующее сочетание в памяти, но опомнилась. Что я делаю? У меня нет на это никакого права. Между нами никогда не проскальзывало даже намека на романтику, ни разу, мы всегда были просто лучшими друзьями и ничем больше. И кроме того, существовал Мэтт. Да и сейчас он никуда не делся, напомнила я себе, и я несвободна.

— Ну, мне, наверное, пора.

— Пока отец не выскочил на крыльцо с ружьем?

Я хихикнула, представив себе картинку.

— Да уж. И Мэтт должен скоро позвонить из Германии, так что…

Я запнулась. Хуже я ничего сказать не могла. Тепло между нами мгновенно сменилось холодом, Джимми на секунду буквально ощетинился.

— Да, конечно. — Эти два слова убили то чувство, что только начало зарождаться между нами.

Я предложила Джимми поужинать с нами, но он вполне ожидаемо отказался, хотя все-таки проводил меня до двери — подмораживало и дорожка уже обледенела. Однако меня поддерживала рука старого верного друга — ничего больше. Трудно было поверить, что его отношение могло так резко измениться, и я уже спрашивала себя — не пригрезилось ли мне? Действительно ли между нами проскользнуло что-то новое?

Взяв ключ из моих рук, Джимми вставил его в скважину, но не успел повернуть — я мягко коснулась его плеча.

— Насчет завтра — все в силе? А то я и одна могу съездить, ничего страшного.

— Конечно, в силе, — ничем себя не выдав, ответил он. — Разве что-то изменилось?

Только то, что я разрушила волшебство момента, воздвигнув между нами препятствие, всегда разделявшее нас. Препятствие, с которым я была теперь обручена.

— Да нет, просто… Не лучший способ провести выходной — сопровождать недавно свихнувшуюся подругу в Лондон.

Он притянул меня к себе и крепко обнял — жест дружеской поддержки, ничего больше.

— Никакую не недавно свихнувшуюся, — возразил он серьезно, но тут же не удержался: — Сколько я тебя помню, ты всегда была чокнутой.

Повернув ключ в замке, он слегка подтолкнул меня в теплый холл.

— Идея, по-моему, отличная, должно сработать. Так что иди отдыхай, а завтра я за тобой заеду.

* * *

Придуманные мной аргументы, чтобы папа отпустил меня завтра в Лондон, оказались не нужны, едва он узнал, что я еду с Джимми. Интересно, согласился бы он так же легко, если бы я выбрала кого-нибудь другого? Тем не менее на следующее утро, пока я ждала своего спутника, папа не переставал кудахтать вокруг меня, как курица-наседка:

— Ты взяла лекарство?

Я похлопала по сумочке от Гуччи, перекинутой через плечо.

— И обязательно позвони, если тебе вдруг станет плохо или… что-то еще. Телефон ты не забыла? А деньги? А…

— Пап, успокойся, я еду всего на одну ночь. Завтра вернусь — надеюсь, наконец с ответами.

Он все еще смотрел нерешительно, и я, подавшись вперед, обняла его.

— Не волнуйся ты обо мне так. — Запах лосьона после бритья напомнил мне кое о чем, и я добавила: — И хватит по ночам проверять, как я. Ты же почти не спишь — я счет потеряла, сколько раз ты заходил.

Услышав, как у дома остановилась машина, я нагнулась за сумкой. Когда я выпрямилась, на лице папы было сконфуженное выражение.

— Рейчел, вообще-то я не заходил к тебе ночью, ни разу. Тебе, наверное, приснилось.

* * *

Дорога до Лондона показала, что Джимми, как и я, все обдумал и пришел к тому же решению. Передо мной снова был внимательный, беззлобно-шутливый, не претендующий ни на что друг, которого я знала всю жизнь, точнее всю жизнь до восемнадцати лет. Мужчина, державший вчера меня за руку, пока я путано рассказывала, во что моя жизнь превратилась после, исчез.

Но как ни была я разочарована тем, что нечаянно упустила этого нового Джимми, по крайней мере ко мне вернулся старый друг. По сравнению с прошлой неделей — значительное улучшение.

— Так что, куда едем? Ты придумала?

Я достала из сумочки сложенную бумажку и развернула. Листок слегка задрожал на сквозняке из приоткрытого окна.

— Наверное, лучше начать вот отсюда — все остальное на другом конце города. Папа написал адрес, но где это, я понятия не имею.

Джимми, на секунду оторвавшись от дороги, бросил взгляд на линованный клочок.

— И что за место?

Я глубоко вздохнула и уставилась на буквы и цифры, которые ничего мне не говорили.

— Там я живу. Якобы, — таким тоном, словно находилась в суде, добавила я.

Хоть я пыталась выглядеть естественно, каждая миля, съедаемая машиной, заставляла меня нервничать все сильнее. Поездка в Лондон, где я жила и работала, была моей последней надеждой обрести свою настоящую жизнь. Только сейчас у меня выдалась минутка остановиться и подумать — а что я, собственно, найду? В сумке у меня лежали ключи, которых я раньше никогда не держала в руках. Скорее всего они откроют дверь квартиры по адресу, который дал папа. А как же другая — та, над прачечной? Она тоже моя, со всей обстановкой и атрибутами другой жизни? Интересно, что тогда все заговорят. Но как вообще такое может быть? Что это может значить?

Голос у меня в голове шепнул одно только слово, куда страшнее и непонятнее ненавистной амнезии: «шизофрения». Раздвоение личности… Я как раз недавно читала статью, где описывалось что-то похожее. Может, я и правда чокнутая? Может, мне пора в психушку?

Пытаясь заглушить тревогу, я ухватилась за первый попавшийся повод для разговора, лишь бы заполнить чем-то тишину.

— Джимми, я, кстати, не спросила — ты женат?

Машина слегка вильнула по трассе. Сзади гневно просигналил грузовик.