— Она часто тебе снится?

Я грустно кивнула.

— С того самого вечера?

— С тех пор, как ты погиб.

От этой невероятной фразы на время в комнате установилась тишина.

— Но почему до сих пор? — внезапно спросил Джимми, поворачиваясь ко мне и глядя прямо в лицо. — Сейчас, когда ты понимаешь, что все было совсем не так?

Я с несчастным видом покачала головой:

— Понятия не имею.

Однако тут меня посетила мысль, вполне в общем-то очевидная — странно, что она раньше не пришла мне в голову. Я ведь до сих пор и не знаю, что на самом деле случилось в тот роковой вечер, когда моя реальность расщепилась надвое. Возможно, если я пойму, что произошло в действительности, то моя вторая, воображаемая жизнь просто потеряет свою основу и рассеется как мираж, которым ее считают все остальные.

— Расскажи мне о том вечере. Все, что помнишь, с того момента, как мы сели за стол.

Он начал рассказывать, слегка приобняв меня, словно защищая от боли, которую могла причинить мне правда. Все было так, как я помнила, даже атмосфера нашей дружбы, нашего братства ожила в его словах. Я слушала, не прерывая, пока Джимми не дошел до счастливого пенни.

— Монетка до сих пор у меня! — воскликнула я невольно. — Ну, то есть в той жизни. Я хранила ее в шкатулке с драгоценностями как последнюю связь с тобой.

Джимми улыбнулся, но ничего не сказал. И тут я вспомнила кое-что еще.

— Мы условились тогда встретиться на следующий день. Ты просил меня зайти и держался очень странно… Я все мучилась потом — о чем ты хотел со мной поговорить?

Мне показалось, или он правда покраснел?

— Да я уже и не помню. Столько лет прошло.

Я промолчала, чтобы не отвлекаться от истории, однако ясно видела, что он лжет. Но почему?

Рассказ полностью совпадал с моими воспоминаниями вплоть до того момента, когда все бросились прочь от стола, убегая от летящей на нас машины.

— …и успели убраться от окна буквально за миг до того, как этот парень в него врезался.

— Но я же застряла. Я не могла выбраться, мне мешал стул. Разве не так было?

Джимми помолчал, словно взвешивая, стоит ли говорить мне что-то.

— Все произошло очень быстро, сейчас сложно сказать… Кажется, ты действительно выскочила оттуда последней.

Что-то он темнил, и я не собиралась так этого оставлять.

— Неправда, я не была последней. По словам папы, ты тоже пострадал — значит, и ты находился недалеко от окна, когда машина врезалась. Что же там произошло?

Я вдруг поняла.

— Все было так, как я запомнила, да? Ты вернулся за мной и вытащил меня оттуда.

— Ну, мы все вроде как друг другу помогали. — Джимми смутился.

Я покачала головой. У меня перед глазами словно встала та картинка — все остальные уже далеко, на безопасном расстоянии, и только один из них бросился мне на помощь.

— Ты спас мне жизнь.

Он собирался возразить, но, услышав твердость в моем голосе, попробовал перевести все в шутку.

— Я просто боялся потерять свою счастливую монетку.

— Ты спас мне жизнь.

Оставив несерьезный тон, Джимми честно и с отчаянной решимостью ответил:

— Разве я мог поступить по-другому?

Я не знала, что сказать. Какими словами можно выразить такую благодарность, чем оплатить такой долг?

— И пострадал из-за меня.

Подняв руку, я отвела волосы с его лба — от линии их роста до брови тянулся тонкий белый шрам неправильной формы.

— Почти как мой, — выдохнула я в изумлении, но тут же поправилась: — То есть как тот, воображаемый. Только он был глубже и длиннее. — Мой палец коснулся шрама и продолжил линию по щеке, слегка задев выступающую скулу, но не остановился там, где заканчивался мой, а двинулся дальше, к чуть приоткрытым губам и замер между ними.

Словно электрический разряд пронзил нас обоих. То, что было в ванной, поблекло по сравнению с мгновенно сгустившейся грозовой атмосферой. Нежно — о, как нежно! — Джимми втянул кончики моих пальцев в рот и принялся ласкать чувствительные подушечки языком. Меня сотрясла дрожь возбуждения. Секундой позже мы уже были в объятиях друг друга, и крепкое, мускулистое тело Джимми прижималось к моему. Не знаю, кто из нас сделал первое движение навстречу, — я запомнила лишь силу страсти его поцелуя.

Время остановилось; поцелуи и объятия становились все самозабвеннее, и я отвечала на них с пылом, изумившим меня саму. Рука Джимми слегка дрожала, когда он потянул ночную рубашку с моих плеч, однако колебания были напрасными — я желала этого не меньше, а может, и больше его самого. Мне вдруг с кристальной ясностью стало понятно, что я ждала и жаждала того, что происходило сейчас, многие годы, в своей слепоте об этом не догадываясь.

Пальцы и губы Джимми касались моей обнаженной кожи, и я хрипло застонала от наслаждения, сама удивляясь той готовности и сладострастию, с которыми отдавалась его ласкам. Никогда прежде я не испытывала ничего подобного. Одеяло полетело в сторону, я осталась совершенно голой, но моя нагота нисколько не смущала меня. После стольких лет дружбы я ожидала ощутить стыд, возможно, даже что-то вроде вины — в конце концов, Джимми был мне почти как брат, — но более естественно я не чувствовала себя никогда в жизни. Наше неровное дыхание нарушило тишину в комнате, и дрожь тела Джимми, накрывшего мое, передалась мне.

Миг, когда он начал отстраняться, я пропустила. Только что мы были сплетены вместе, наши руки и губы исследовали тела друг друга, даря удовольствие, и вдруг все это кончилось. Его ладони, державшие меня за плечи, теперь мягко, но настойчиво отодвигали меня. К стыду своему, я не сразу поняла, что случилось. Мои пальцы все еще неуклюже пытались расстегнуть пряжку джинсов, когда твердая рука обхватила мое запястье. Красный туман страсти слегка рассеялся, и я увидела его лицо. Огонь желания в глазах сменился темным блеском стальной решимости.

Я все еще отказывалась признать, что все кончено. Подавшись к нему с полуоткрытыми для поцелуя губами, я надеялась найти отклик своей страсти и вновь разжечь пламя. Однако оно уже угасло, притушенное благоразумием, которому сейчас было совсем не место.

— Господи, не останавливайся, прошу тебя, не останавливайся! — молила я, забыв о гордости и обо всем на свете. Мой взгляд был прикован к лицу Джимми, и я видела, как последний огонек желания потух в глубине его бездонных голубых глаз.

Резко оторвавшись от меня, Джимми сел на кровати.

— Я не могу, Рейчел. Как ты не понимаешь?

Я не понимала и не желала понимать. Отказываясь признать очевидное, я бесстыдно подалась к нему и попыталась снова притянуть к себе, но он был как камень — холодный, твердый и недвижимый. Не глядя на меня, Джимми подобрал сброшенную ночную рубашку и кинул мне.

— Прикройся.

Это слово будто полоснуло меня по сердцу, мгновенно отрезвив. Я схватила хлопчатобумажную сорочку и мгновенно натянула ее, чувствуя себя униженной и грязной. Я буквально набросилась на Джимми, по-другому и не скажешь; по сути, я сама ему себя предложила, а он не захотел и показал это яснее ясного. Да, сперва он откликнулся, но так среагировал бы каждый мужчина на столь недвусмысленный призыв — чисто рефлекторно. Однако даже физического желания хватило ненадолго. Неприкрытая правда заключалась в том, что Джимми никогда — ни прежде, ни теперь — не испытывал ко мне влечения, а я, дура, накинулась на него, как дешевая соблазнительница из вульгарного романа.

— Тебе лучше уйти, — еле слышно проговорила я дрожащим голосом, чувствуя, что вот-вот заплачу.

Скорость, с которой он повиновался, лишний раз подтвердила, насколько ему не терпелось оказаться подальше. Задержавшись ненадолго у двери, он твердо посмотрел на меня.

— Рейчел, мне очень жаль. Прости меня, пожалуйста. — В его голосе слышалась неподдельная м?ка. Он распахнул дверь и вышел.

Простить? За что, черт возьми?! Это мне надо просить прощения — я до такой степени не могла держать себя в руках, что ему пришлось указать мне на неприемлемость такого поведения. В чем он виноват — только в том, что не хочет меня? Его можно понять — сама себе я в этот момент казалась самым отвратительным существом на земле.