— Я давал жаропонижающее, — сказал он. — Настойку из рододендрона.
«Э, да ты здесь не только идеолог!» — усмехнулся Денис и потребовал: нельзя ли раздобыть спирта? Слово это греческое, но они его просто не понимают. Денис жестами объяснял: промыть, промыть ранку! Круглый кир, совершенно уже похожий на готовящуюся взорваться бомбу, говорит:
— Я каждый день обмываю ее святою водой!
Рано утром на пригорок над Филарицей, что возле церкви Сил бестелесных, выехали три всадника в монашеских рясах поверх панцирей. Ударили церковные била — так призывались подданные к выслушиванию указов и распоряжений. Вооруженные монахи от имени Аргира, архидуки Пафлагонской области, объявили, чтобы церковные люди и миряне, акриты и стратиоты отнюдь не слушали изменнических речей ссыльного принца Андроника, на посулы его не поддавались, походом с ним на столицу не ходили. Щедро обещались всякие неприятности и кары.
— Попы особенно всполошились, — сказал Фома, старший из сыновей Русиных, выпивая целый ковш огуречного рассола. — Принц их не любит.
Не успела улечься пыль за поповскими конями, которые ускакали обратно в Амастриду, на пригорке у церкви Сил бестелесных захрипел военный рог и забряцали те же била. А все уже шли на пашню.
— Глядите, опять в медяшку бьют, — Фома по случаю головной боли на пахоту не ходил, даже на свою, а отлеживался на отцовской постели. — Да это Пупака! Братцы, да это же Пупака со своими!
Действительно, на сей раз это были зазывалы принца — всем известный богатырь Пупака и его дружинники. Впечатлительным крестьянам он представлялся могучим, как Самсон, мощным, как винная бочка, громогласным, как извергающийся вулкан, которых, кстати, в этой провинции имелось немало. На самом деле роль его была чисто декоративной: он держал богато расшитое феодальное знамя принца Андроника, на котором был огнедышащий дракон.
На самом же деле в роги дули его трубачи, в била били стукачи, посулы Андроника объявляли голосистые вещуны.
Пупака с оруженосцами призвали, наоборот, к самым противоположным деяниям: все бросать и двигаться за Андроником на столицу. Малолетний император в опасности, он в лапах заговорщиков, в империи развал, беспредел — пора с этим кончать.
Сев подходил к концу, надо было в оба следить, чтобы ленивый мужик на барщине чистенько бы пропахал, проборонил, огрехов бы не оставил. Поля были разбросаны по горным террасам, всюду шли работы, нужен был глаз да глаз. А тут горячие споры на темы мироздания, то на постоялом дворе у Анны и Стративула, то у очага на каком-нибудь анатолийском дворе.
Служилые люди: стратиоты, акриты, поколениями воспитывавшиеся в сознании долга — идти в поход по призыву власти, на сей раз не знали, как им поступить.
Пупака перемещался со двора на двор, там с часок посидит, тут бочоночек усидит, женщинам позволял расчесывать костяными гребнями свои роскошные кудри, пели песни хором, под аккомпанемент какой-нибудь доморощенной арфы с двумя-тремя струнами. Чаще всего это:
Шагай, шагай, Андроник,
На остров на буян,
Гони, гони, Андроник,
Проклятых агарян!
Они вошли в курятник через пару буквально минут, как оттуда выскользнула Фоти, накинув на себя какую-то козью попонку.
Щурясь после яркого утреннего солнца во тьме сарая, они наконец увидели Дениса, сидящего, свесив ноги, на постели из сенников. Денис уныло размышлял, сколько честных хохлушек по мановению матушки Софии сложили головы ради приезда гостей или угощения соседей. Опустел иерархический нашест!
Камерарий Ферруччи указал пальцем:
— Вот он, синьор Пупака, вот он! Бароны воюют, бароны пируют, а наш владетельный дон Дионисий спит себе в крестьянском сарае.
— Нехорошо, деспота, нехорошо, — подтвердил Пупака.
— Что нехорошо-то? — раздражался Денис. В голове гудело от вчерашних празднеств.
— А ты здесь самый верховный господин, — наступал Ферруччи. — Это ты должен был здесь выгнать всех на улицу. Это пусть они бы себе искали ночлег и спали в курятнике. А ты один занимал бы лучший дом в Филарице… Так я говорю, синьор Пупака?
— Истинно, истинно… — подтверждал доблестный воин, приглаживая косматую макушку.
— Так поступают все феодалы? — усмехнулся Денис. К нему возвращалось его обычное насмешливое состояние.
— Так поступают все феодалы! — в полемическом запале чуть не прокричал Ферруччи.
— Ставлю тебе пятерку на семинаре по феодальным отношениям.
— Что? — не понял Ферруччи. — Вы их тут всех разбаловали, они вам на голову садятся. Этот дерзкий Фома, я бы на вашем месте дал ему пару розог… Или прикажите, так папа Русин сам его высечет!
Пупака передал Денису настоятельное приглашение принца прибыть к нему в Энейон как можно раньше. Лучше сегодня, в крайнем случае завтра.
«Фоти будет плакать», — первое, что подумал Денис. И констатировал: у меня уже психология женатого мужчины.
Денис решил все-таки ехать к принцу завтра, а сегодня осмотреть свои доставшиеся по моливдовулу владения. Ферруччи тут же предложил собрать всех жителей Филарицы на площади, ехать Денису в сопровождении кавалькады и так далее. Денис категорически это отклонил, отмечая про себя: застарелая комсомольская совесть не позволяет.
Отправились налегке: Денис и Ферруччи на лошадях, матушка София и Фоти на низеньком добродушном муле, очень смешно было смотреть, как они в своих пышных юбках разместились, держась друг за друга, вдвоем в одном седле. «Совсем непохоже на выезд грозного феодала», — смеялся про себя Денис.
Дальше пошло еще проще — в седлах просто жарко было ехать, решили спешиться. Утренняя дорога на верхний баштан или плантацию прекрасна — чуть парит, жаворонок кувыркается высоко в небе, тропа все время петляет под сенью старых, корявых земляничных деревьев — осенью здесь можно будет, встав ногами в седле, собирать прямо с деревьев сочные ягоды. Благословенный край! Будь бы лишь мирное, счастливое житие здесь человеку, каждому по сто лет! Денис шел впереди с матушкою Софией и был рад, что избрал именно такой путь знакомства с новой родиной. Матушка София, которая еще вчера дичилась его как нового господина, да еще столичного человека, увидев его простоту и искренность, как бы доверилась, и из ее уст он получил целую энциклопедию Филарицы.
В частности, он узнал, что их дед Русин, к которому они и двигались сейчас, был в столичной императорской гвардии когда-то, в одной из тагм, где служат иноземцы — варяги, русские, саксонцы. Видать, он в молодости грехов приобрел достаточно, может быть, и напрасной кровушки пролил. Во Втором Риме умирают рано, а ему Господь зачем-то послал могучее здоровье и долгую-предолгую жизнь. И, получив надел в стратиотской Филарице, стал жить одиноко в седловине гор, на самом дальнем баштане. Там он и шалаш себе построил, словно анахорет какой. Ну что ж, тому есть и литературные примеры, скажем, Лаэрт, отец царя Одиссея. Даже в церковь не выходил отшельник Русин, настоятели церкви Сил бестелесных сами ездили к нему.
Проезжали как-то торговцы рабами, выкинули хилую девчонку из своей повозки. Сочли, что умрет, не хотели брать лишний на душу грех. Девчонку подобрал дед Русин, еще совсем молодой тогда, и выходил, и стала она ему женой, и родила ему теперешнего Устина и других мальчиков и девочек. И это была их бабушка.
И имя было у него инфернальное: Влас, Велес или даже — Волос! А когда напали однажды врасплох неверные, а дедушка Влас был на тележном дворе и оружия при себе не имел, он выхватил оглоблю, одним махом снес дюжину голов и погнал всех напавших агарян вон из Филарицы.
Жилище дедушки Власа был шалаш, вернее, землянка, но покрытая аккуратным скатом из черепиц. Поглядев на эту черепицу, можно было понять, что здесь живет мужик хозяйственный, трудолюбивый, но, увы, уже на склоне лет, уже вдовец!
В землянке было душно и сыро. В божнице со множеством образков горели лампады. Пахло собачьей шерстью и человечьей тоской. Обросший седыми патлами могучий великан еле ворочался в неуютной своей землянке. Туго признавал в незнакомом Денисе будущего своего господина. Говорил только о том, что полевая моль поела рассаду, что вода просочилась в песок, ушла из лучшего его колодца, крестился поминутно.
