— Да здравствует великий Андроник! — хрипло закричал окончательно уничиженный великий дука Аргир. Его стратиоты и вооруженные монахи братались с воинством принца.

Каллах, камерарий принца, разыскал в строю всадников, приехавших из волости Филарица, нашего Дениса.

— Вам надлежит быть при особе принца. Андроник занял губернаторский дворец и начал последние приготовления к походу.

— Что-то я забыл, что-то я забыл… — говорил он Каллаху, перебирая дощечки с записями. — Ну-ка, напомни!

— Фамарь, матерь циркачей, — подсказал всегда все помнящий и вовремя все знающий Каллах.

— Да, да… Времени, конечно, нет, но, если она здесь, давай ее сюда, эту цирковую богиню.

Фамарь, женщина уже весьма неопределенного возраста и во вдовьем одеянье, раскланялась с принцем, как старая знакомая. Извинившись на крайний недостаток времени и заверив Фамарь в неизменном своем почтении, Андроник просил ее покинуть дочь и не учить ее цирковым трюкам и прыжкам.

— Ники! — низким своим голосом сказала матерь циркачей. Так звали Андроника давным-давно, когда он еще не заслужил чести быть распеваемым на всех рынках столицы. — Ники! Ты хоть раз поговорил по душам с девочкой? Или ты только ей приказывал и сулил?

Затем Фамарь заверила, что не станет перечить велениям принца, и удалилась, выполнив полагающееся преклонение. Но тут же на ее место явилась сама Эйрини, отстранив Каллаха, пытавшегося ей помешать.

— Я не пойду за вашего худосочного Ангелочка, — заявила она.

— Так ведь и я теперь хочу тебе об этом сказать. Если мы с тобой займем престол, какой там Ангелочек. Весь Запад пред тобою и Восток!

— И вообще я не хочу быть вашей династической игрушкой. Вот берите Феофилу, она спит и видит ехать за границу. А я вольная птаха… И вообще я уже распорядилась сделать из моих личных средств взнос в монастырь Пантепоптон. Буду там монахиней.

— Ну, ну, ну! — засмеялся Андроник, однако вертел ус, что выдавало его волнение. Он все-таки принимал слова любимой дочери за чистую монету. — А за кого бы ты сама хотела выйти замуж?

— Зачем, отец, вы задаете мне этот вопрос? Вы же никогда, как любой из ваших, из наших царственных родичей, не выдадите дочь за того, кто нравится ей…

— Ну все-таки… Ведь мы будем василевсами!

— Я бы пошла хоть сейчас, хоть сию же минуту…

— Ну за кого же, Ира?

Принцесса, белесая и худосочная, побледнела так, что Андроник в тревоге хотел вызвать врачей. Но она остановила:

— Врачей не надо. А я скажу: я бы вышла за Дионисия. За того самого, который исцелил царя… Андроник взглянул на нее исподлобья.

— М-да… А ты знаешь, я тебя понимаю. Он действительно не похож на всех наших женихов. И если отбросить все эти сказки о его происхождении с того света — при дворе ведь о ком только чего не говорят! Но тут есть одно только совершенно неожиданное препятствие. Хотя, ты знаешь меня, я без предрассудков…

— Какое препятствие, отец?

— Он женат.

— Ба, женат! На ком же он может быть женат?

— Он женат на одной крестьянке…

Некоторое время в катихумене дворца, где располагался походный штаб принца, была тишина, прерываемая разнообразным гамом обоза, собиравшегося в поход на площади.

— Тогда остается мне Пантепоптон, — вздохнула Эйрини и вдруг стала розовой, словно, пряник. — Остается Пантепоптон.

Андроник стал говорить, что и это препятствие в общем-то устранимо, было бы его желание. Убеждал дочь подождать с решениями до конца похода, обещал все устроить. Дочь, прекрасно сознававшая свою власть над отцом, ни слова не говоря, повернулась и вышла.

Подготовка к войне велась своим чередом — разведчики, подрядчики, строители, смотрители… Пришел и Денис и как-то хмуро просил принца не брать его с собой на войну, он же человек не того мира.

Андроник, как показалось Денису, очень странно, даже подозрительно смотрел на него, потом сказал:

— Ну как же ты вернешься к себе в Филарицу? Все мужики уйдут, а ты один будешь сидеть при бабьей юбке…

И, как всегда, в логике и здравом смысле принцу нельзя было отказать.

Денис вышел задумчиво на крыльцо губернаторского дома. Принцесса Ира со своей Лизоблюдкой, нянюшками, дядюшками, евнухами и прочим штатом были тут, не садились в свои носилки и двуколки, чего-то ждали. Ира с улыбкой, как-то особо ласково смотрела на него. Денис с ней раскланялся, когда пошел к коню, она помахала ему платочком, словно именно она провожала его в поход.

Усевшись в неудобное какое-то, горбатое византийское седло, Денис принялся жевать поданный ему генуэзцем финик, закрыл глаза и в полусне опять привиделась ему Филарица.

Когда они отъехали уже в строю со двора Русиных, Фоти, подобно всем другим женщинам, долго шла у стремени своего суженого, идущего на войну.

— А я-то, дурочка, — говорила она, — я мечтала, купим здесь кирпича; построим настоящий господский дом, не наши хижины… Прости меня, сельскую дуру, прости. Прости моих родичей необразованных, прости…

В тот роковой момент, когда Денис честно сказал на вопрос священника «Я не крещен», пресловутый кир Валтасар бросил столовое полотенце, вышел и удалился насовсем. Трапеза была расстроена, все боялись смотреть в глаза Денису и Фоти. Матушка София плакала не переставая.

Фоти завела Дениса в гинекей, в котором не было никого, принесла тазик и омыла ему ноги.

— Так принято у нас омывать ноги мужу, уходящему в далекий путь. Все равно перед Господом ты мой муж, чего бы тут о тебе ни наговаривал кир Валтасар!

Выяснять теперь, что и как тут кто-то наговаривал, уже не было досуга. И вот она идет у его коня, возле стремени, прижимаясь лицом к его коленке, и бормочет несуразное:

— Ой-ой, яры-мары, боги-доги, духи-вухи… Пусть стрела тебя минует и лезвие проскочит, а если уж судьба — пусть без мучений.

И ему вспомнилось из далекого мира: «Если смертью, то мгновенной, если раной — небольшой!»

Твоя Свет-ка, вечно твоя! — сказала она, целуя его руку, прежде чем расстаться и повернуть назад.

Так и двигались они — кто на конях, кто ведя коней is поводу. Были обвешаны курами, окороками — надо же питаться в походе. Несли клетки с живыми петухами — развлекаться на привалах петушьими боями. Ехали двуколки с оружейниками, лекарями, маркитантками. У церкви выходило духовенство с крестами и хоругвями, читались проповеди, смысл которых сводился к известной истине XII века — искать князю чести, а себе славы.

Пафлагонская фема, словно тысячеголовая гусеница, колыхая остриями копий, вышла отрядами на большую римскую дорогу. Пропустила вперед принца с его блестящей кавалькадой, встрепенулась под гром большого барабана — и пошла, пошла, пошла!

Андроник Комнин, сын Исаака, старшего сына основателя династии Алексея I, по титулу протосеваст, принкипий, иначе зовомый — принц, действительно более всех в царствующем роде имел прав на престол. Отец его каким-то образом был отстранен от престолонаследия — как, теперь уже никто не помнит. Но после смерти Алексея I василевсом стал не его старший сын Исаак, отец этого самого принца, а следующий по рождению — Калоиоанн, отец Мануила.

Так всю жизнь и шло соперничество двоюродных братьев — Мануила и Андроника. При перераспределении наследства Комнинов, которые были не только царствующим родом, но и самыми богатыми землевладельцами в империи, Андроник получил огромный куш — поместья и во Фракисийской и в Анатолийской провинциях. Но всего этого ему недоставало, потому что для честолюбия его потребно было только одно — престол!

Короче говоря, когда у василевса Мануила после эфемерных, рекламно раздутых воинских успехов пошли сплошные неудачи, в частности при осаде мятежной Пелагонии, туда в императорский лагерь был вызван Андроник. Официально по обвинению в получении взятки от венгров (сам Андроник тогда женат был на венгерской принцессе), а на самом деле, чтобы держать возможного претендента поближе к своей особе. Андронику в Пелагонии сначала удавалось каким-то образом от обвинений отвертеться. И все бы ничего, если бы не совершенно скандальная история с Евдокией. Эта юная матрона приходилась двоюродной племянницей и его величеству, и принцу Андронику одновременно и при дворе слыла, если можно так выразиться, записной шлюшкой. Она и в военный лагерь под осажденной Пелагонией прибыла, не спрашивая разрешения у василевса и рассчитывая, что тут она найдет много молодых мужчин, которые станут за нею волочиться.