Старик нахмурился.

— Это верно, мы — изгнанники. Спускайся сюда, и я поведаю тебе причину нашего изгнания.

— Нет уж, благодарю еще раз! Меня не интересует ни ваша история, ни ваши россказни о городе за рекой!

Прокричав это, Совейз двинулась вдоль края плоскогорья прочь. Ее и в самом деле интересовала в этом мире одна-единственная вещь, и если ради нее придется спускаться в долину — что ж, она спустится, какие бы ужасы не ожидали ее там.

Позади нее еще какое-то время слышалось бормотание и причитание отверженных жителей пещер, но вскоре стихло.

Над миром поднялось солнце и его лучи теплым поцелуем коснулись головы Совейз. Она, уставшая душой и телом, тяжело вздохнула.

Около полудня она нашла себе небольшую пещеру и остановилась там, чтобы переждать жару.

Похоже, Чуз тоже провел в этой пещере час или два. В ее сухом воздухе еще витал отзвук его плача, на желтых меловых стенах остались выцарапанные им странные, бессмысленные знаки. В глубине пещеры по камням сочилась тонкая струйка воды, и Совейз напилась из этого мутного источника, как пьют люди, когда испытывают жажду. Она жажды не испытывала никогда, но от прикосновения холодной воды к губам ей ненадолго стало легче.

Потом она заснула. И, как и всем Ваздру, ей снились сны, невнятный калейдоскоп видений и образов, схожий с песней или музыкой — больше пищи для чувств, чем для ума. Но когда солнце начало клониться к закату, она проснулась и грезила на грани яви и сна еще несколько мгновений, и в эти мгновения увидела сон, который мог быть сном любой земной женщины: Олору-Чуз, юный, сильный и прекрасный ее возлюбленный. Открыв глаза, она поняла, что это всего лишь сон. «Неужели я так и буду вечно идти за ним и вечно терять из виду? — почти в отчаянье подумала она. — Неужели вместе с ним Азрарн наказал и меня, пожалев о том, что когда-то породил на свет?»

Обрамленное черным зевом входа, в пещеру заглядывало солнце. Совейз неподвижно лежала на камнях, и размышляла над своим сном, когда увидела, что у входа появилось еще несколько солнц, поменьше: факелы. Племя отверженных нагнало ее, пока она спала, и теперь отыскало ее убежище. Старик с золотым обручем сидел у нее в ногах. Совейз шевельнулась и обнаружила, что эти люди связали ее во сне. Помимо неумелых узлов, веревки держало еще и заклятие, довольно сильное. Убедившись, что ее власти вполне хватит, чтобы справиться и с веревками, и с людьми, дочь Азрарна успокоилась и принялась ждать, когда эти сумасшедшие не объяснят ей, зачем все это проделали.

И объяснение не заставило долго ждать.

— Теперь, упрямая девушка, — объявил скрипучим голосом старик, — ты выслушаешь нашу историю.

— Хорошо, — согласилась Совейз, — я выслушаю. И будь, пожалуйста, по возможности краток.

Но старик, похоже, не услышал ее слов.

— Далеко на равнине, за мили и мили отсюда, протекает река, а у ее излучины стоит город, называемый Шадм, хотя некогда его звали иначе. Черные чары и колдовской туман царят на его улицах. А правят в нем шестеро Хозяев и три Хозяйки. Я знаю это, потому что сам присутствовал при вступлении Правителей во власть. А теперь, подобно медведю-шатуну, я скрываюсь в пещерах и слежу за городом силой своей мысли, и отвращаю от него тех путников, которых вижу. И рассказываю всем об этом городе, чье имя теперь — Шадм, Поделенный.

Совейз зевнула, прикрыв рот ладонью. При этом, разумеется, один из узлов распался, словно веревки были просто накиданы поперек рук девушки. Но если старик и заметил это, то не подал виду. Закат догорал извне, факелы чадили и разглядеть что-либо в этой душной темноте было почти невозможно. Рассказчик историй про павшие города наклонился к Совейз и спросил:

— Что ты ищешь в Шадме?

— Ты испытываешь мое терпение, старче, — проговорила колдунья. — Рассказывай свою сказку или убирайся.

Но про себя подумала: «Что бы я ни искала, я никогда это уже не найду. Я могу искать это здесь — или на другом краю земли, или под землей, теперь уже все равно. Лето моей любви миновало. Идет зима.»

А старик, приосанясь, вымолвил с важностью:

— Мы поведаем тебе историю Лайлий, Огненных Яблок.

После чего начал говорить, чуть раскачиваясь в такт плавному течению своей речи. Его рассказ был столь живописен, подробен и обстоятелен, что собственная жизнь показалась Совейз бледным ожерельем мифов, пришедших из тьмы столетий.

2

ИСТОРИЯ ЛАЙЛИИ

Некогда в городе, теперь называемом Шадм, жил богатый торговец, глава старейшин этого города. У этого торговца рос единственный сын, наследник всего его благополучия. Юношу звали Жадред. И у этого юноши, как говорится, не было разве что птичьего молока или золотых яблок, — торговец так любил своего сына, что не мог отказать ему почти ни в чем.

Когда юноша достиг совершеннолетия, пошли разговоры о скорой свадьбе. Но ни одна из юных красавиц тех земель не казалась юноше достаточно совершенной. Ему показали множество портретов, перед ним открыли множество дверей и подняли множество покрывал, но юноша так и не выбрал ни одной из достойнейших. Меж тем торговец старел и торопил сына, ибо хотел еще до своей кончины увидеть молодую пару в любви и счастье, а, может, и понянчить внуков.

Однажды на закате к городским воротам прибыл путник. Несмотря на то, что свита его была весьма невелика, богатая одежда и изящные манеры выдавали в нем человека высокого происхождения. Его, разумеется, тотчас впустили и приняли со всевозможным почетом. Вступив в дом торговца, он застал отца и сына за игрой в шахматы и обратился к ним с такими словами: «Государи мои, я слыхал, в этом доме ищут невесту для юноши, обладающем всеми достоинствами, а посему ждут, что девушка найдется также прекрасная и полная совершенства. Знайте же, что я служу могущественному господину, у которого растет дочь-красавица. И он послал меня, чтобы моими устами сказать вам: «Пусть благородный юноша этой же ночью последует за моим гонцом, и тогда он втайне сможет увидеть мою дочь, никем незамеченный, и судить сам, подходит она ему или нет.»

Отец и сын были немало удивлены такой странной речью.

«Кто же он, твой могущественный повелитель?» — спросил торговец.

«Сейчас я не вправе открыть вам это. Ведь может случиться так, что твоему сыну не понравится дочь моего повелителя и, хотя ничего постыдного в этом нет, каждому по нраву свое, о девушке может пойти дурной слух — она, мол, вовсе не так хороша, как об этом рассказывают. А потому мой повелитель пожелал, чтобы все было сделано ночью и втайне.»

Торговцу эти слова пришлись не очень-то по вкусу. Но юноша, как это свойственно молодым, обожал приключения, а потому тотчас захотел последовать за гонцом. Склонившись к отцу, он горячо зашептал ему на ухо, а гонец меж тем терпеливо ждал их решения. Золотые яблоки!

Не прошло и часа — золотое яблоко солнца как раз коснулось румяным боком молочно-белой глади реки — как Жадред уже следовал за своим провожатым. Еще на пороге дома торговца тот велел ему: «Держись от меня ровно в семи шагах, не говори со мной и с теми, кто заговорит с тобой по дороге. Иди за мною след в след, не уклоняясь в сторону и не останавливаясь.»

Предупреждение оказалось не лишним, поскольку, не прошли они и двух улиц, как столкнулись с веселой компанией молодых господ этого города, среди которых у Жадреда, разумеется, имелось немало приятелей. Они размахивали факелами, бутылями с вином и кубками. Завидев друга, многие стали звать его присоединиться к их веселью. Но он лишь молча покачал головой и, не замедляя шага, проследовал за гонцом дальше.

Некоторое время спустя они вышли на узкую улочку, которая вела к западному краю городской пристани, протянувшейся на целую милю, ибо многие товары прибывали сюда именно по реке. Здесь, у тусклого масляного фонаря, сидела грязная нищенка. Она громко стонала и взывала к милосердию прохожих. Жадред хотел было кинуть ей монетку, но, взглянув на своего спутника, увидел, как тот сделал резкий предостерегающий жест. И юноша прошел мимо, а нищенка грязно выругалась ему вслед.