— Игрейна, мне надо поговорить с тобой. Пойдем…

— Когда он очнется, я должна быть рядом, он меня хватится…

— Чепуха, пошли к нему няньку. Дело очень важное.

Игрейна одарила ее негодующим взглядом.

— Позови Изотту, пусть покараулит у постели, — приказала она прислужнице и, гневно насупившись, вышла в залу вслед за гостьей.

— Игрейна, как это случилось?

— В точности не скажу… говорят, вздумал прокатиться на отцовском жеребце… я просто в растерянности. Знаю лишь, что его принесли без сознания, точно мертвого…

— И не мертв он лишь по счастливой случайности, — неумолимо отрезала Вивиана. — Вот как, значит, Утер оберегает своего единственного сына?

— Вивиана, не упрекай меня… Я все пытаюсь подарить ему детей… — Голос Игрейны дрогнул. — Думается мне, это моя кара за прелюбодеяние… что я не могу родить Утеру еще одного сына…

— Ты что, Игрейна, ума лишилась? — вспыхнула Вивиана и тут же одернула себя. Несправедливо попрекать сестру, когда та совсем извелась, глаз не смыкая у постели раненого ребенка. — Я пришла, потому что предвидела: тебе или мальчику угрожает опасность. Но об этом мы потолкуем позже. Позови своих женщин, переоденься… когда ты в последний раз ела? — проницательно осведомилась гостья.

— Не помню… кажется, немного хлеба и вина вчера вечером…

— Так кликни служанок и подкрепись, — нетерпеливо бросила Вивиана. — Я вся в пыли, даже в порядок себя привести еще не успела. Пойду, смою с себя дорожную грязь, оденусь так, как подобает знатной даме в пределах замковых стен, а уж тогда и побеседуем.

— Вивиана, ты на меня сердишься?

Вивиана потрепала сестру по плечу.

— Я сержусь — если это и впрямь называется «сердиться» — лишь на произвол судьбы, а это с моей стороны страх как неумно. Ступай переоденься, Игрейна, и поешь малость. На сей раз с ребенком все обошлось.

В ее собственных покоях уже горел огонь, а на табуреточке перед очагом сидела низкорослая женщина в платье таком темном и непритязательном, что в первое мгновение Вивиана приняла ее за служанку. Но тут же разглядела, что простого покроя платье сшито из дорогой ткани, а покрывало из тонкого льняного полотна украшено прихотливой вышивкой, и узнала дочь Игрейны.

— Моргейна! — воскликнула Владычица, целуя девочку. Та заметно подросла и уже почти сравнялась ростом с Вивианой. — Ну надо же, я представляла тебя ребенком, а ты уже совсем взрослая…

— Я прослышала о твоем приезде, тетя, и пришла поприветствовать тебя, но мне сказали, ты прямо с дороги отправилась к брату. Как он, госпожа?

— Он весь в синяках, и досталось ему преизрядно, но мальчик быстро поправится, и лекарство ему требуется одно: покой, — заверила Вивиана. — Когда он очнется, мне придется как-нибудь убедить Игрейну с Утером, чтобы лекарей с их глупыми снадобьями от него держали подальше, если больного затошнит, ему станет хуже. От твоей матери я ничего не добилась, кроме слез и стенаний. Может, ты мне расскажешь, как все случилось? Неужто здесь, в замке, и присмотреть толком за ребенком не могут?

Моргейна сцепила тонкие пальчики.

— Не знаю в точности, как все вышло. Братец — храбрый мальчуган и вечно требует себе лошадей, которые для него слишком резвы и сильны, но Утер распорядился, чтобы мальчик выезжал не иначе, как в сопровождении конюха. А сегодня его пони охромел, и братец попросил другого коня, но как он оказался на Утеровом жеребце, никому не ведомо; все конюхи отлично знают, что к Грому его и близко подпускать нельзя; и все хором уверяют, что ничего не видели. Утер поклялся, что вздернет конюха, допустившего такое, но парень, надо думать, уж позаботился, чтобы между ним и Утером оказалась по меньшей мере река. И однако ж, говорят, будто Гвидион утвердился на спине Грома намертво, точно овца в терновом кусту, но тут кто-то выпустил на пути жеребца кобылу в течке, кто это сделал, мы, конечно же, тоже не знаем. И разумеется, жеребец со всех ног бросился к кобыле, а братец скатился на землю, не успев и глазом моргнуть! — Лицо ее, миниатюрное, смуглое, простенькое, исказилось от горя. — Он правда выживет?

— Правда.

— А Утера уже известили? Мама и священники сказали, у постели больного ему делать нечего.

— Наверняка Игрейна обо всем позаботилась.

— Наверняка, — подтвердила Моргейна, и на губах ее промелькнула циничная улыбка. От взгляда Вивианы это не укрылось. По всей видимости, Моргейна не питает к Утеру особой любви и не слишком-то высокого мнения о матери за то, что та обожает мужа. Однако Моргейна достаточно сознательна, чтобы вспомнить: Утера необходимо известить о состоянии сына. Незаурядная девочка, что и говорить.

— А сколько тебе исполнилось, Моргейна? Годы летят так быстро, я уже на старости лет и не упомню.

— К середине лета мне будет одиннадцать.

«Достаточно взрослая, чтобы начать обучение среди жриц», — подумала про себя Вивиана. Она опустила взгляд и осознала, что на ней до сих пор пропыленные дорожные одежды.

— Моргейна, ты не попросишь, чтобы мне принесли воды для умывания, и не пришлешь ли кого-нибудь из прислужниц помочь мне облачиться в подобающий наряд, чтобы предстать перед королем и королевой?

— За водой я уже послала, вот она, в котле у огня, — сообщила Моргейна и, помявшись, застенчиво добавила:

— Я сочту за честь сама прислуживать тебе, госпожа.

— Как хочешь. — С позволения Вивианы девочка помогла ей снять с себя верхнюю одежду и смыть дорожную пыль. Седельные вьюки уже принесли, Владычица облеклась в зеленое платье, и Моргейна восхищенно потрогала пальчиком ткань.

— Отменный зеленый цвет. Наши женщины такую замечательную краску не готовят. Скажи, а из чего ее делают?

— Да просто из вайды.

— А я думала, вайда дает только синие тона.

— Нет. Эту краску делают иначе: варят до загустения… я потом расскажу тебе про красители, если тебе интересны травы и их свойства, — пообещала Вивиана. — А сейчас есть дела поважнее. Расскажи мне, твой брат склонен к такого рода выходкам?

— Вообще-то нет. Он силен и храбр, но обычно вполне послушен, — отозвалась Моргейна. — Однажды кто-то вздумал насмехаться над ним, дескать, вместо коня у него — крошка-пони; и он сказал, что со временем станет воином, а первый долг солдата — повиноваться приказам, отец же запретил ему садиться на коня, который ему, Гвидиону, не по силам. Так что в толк взять не могу, как это он оказался верхом на Громе. И все-таки мальчик не пострадал бы, если…

Вивиана кивнула.

— Хотелось бы мне знать, кто выпустил ту кобылу и зачем.

Глаза Моргейны расширились: она поняла, куда клонит собеседница. Не сводя с девочки глаз, Вивиана промолвила:

— Подумай хорошенько. Случалось ли ему до того чудом избежать смерти, Моргейна?

Девочка замялась.

— Братец переболел летней лихорадкой… но в прошлом году всем детям пришлось несладко. Утер сказал, не надо было отпускать его играть с детьми пастуха. Думаю, Гвидион от них заразился — четверо из них умерли. А потом еще был случай, когда он отравился…

— Отравился?

— Изотта — а я доверю ей собственную жизнь, госпожа, — клянется и божится, что клала в его еду только полезные травы. Однако тошнило его так, точно в кашу подбросили бледную поганку. Но как такое может быть? Изотта умеет отличить съедобные растения от ядовитых, а ведь она еще не стара, и зрение ее не подводит. — И вновь глаза Моргейны расширились. — Леди Вивиана, ты думаешь, кто-то покушается на жизнь моего брата?

Вивиана привлекла к себе девочку и заставила присесть рядом.

— Мне было предостережение, потому я и приехала. Я еще не вопрошала, откуда исходит опасность, времени недостало. А ты еще владеешь Зрением, Моргейна? Когда мы беседовали с тобою в последний раз, ты сказала…

Девочка покраснела и уставилась на носки башмачков.

— Ты запретила мне упоминать об этом. А Игрейна говорит, мне следует сосредоточиться на настоящем и осязаемом, а не на пустых грезах, так что я пыталась…