— Но ты-то не из этого кошмарного места, правда? Ты на фэйри не похож, ты не маленький и не безобразный.

Нет, думала про себя Моргейна, конечно же, нет, Ланселет так хорош собой, а она… маленькая и страхолюдная. Эти слова выжигали ей сердце, девушка забыла, что как две капли воды похожа на Вивиану, а в ее глазах Вивиана прекрасна. А, опять Ланселет: «Нет-нет, мне ужасно хотелось бы пойти с тобой… честное слово, хотелось бы… но я обещал нынче вечером отужинать с одним родственником, а моя мать и без того мною недовольна, не хватает еще, чтобы и пожилой господин тоже рассердился. Нет же, я не с Авалона…» А потом, спустя минуту: «Нет, она… ну, вроде как кузина моей матери или что-то в этом духе, мы знали друг друга еще детьми, вот и все». Вот теперь Моргейна знала доподлинно: речь идет о ней. Как же быстро все, что произошло между ними, свелось к отдаленному семейному родству! Отчаянно сдерживая слезы, от которых стеснилось в горле, зная, что, расплакавшись, она покажется этим двоим еще более безобразной, Моргейна ступила на твердую почву.

— Твой монастырь вон там, Гвенвифар. Смотри, не сходи с тропы, а то опять заблудишься в туманах.

Только теперь Моргейна разглядела, что девчонка держится за руку Ланселета. Тот с явной неохотой выпустил ее ладошку.

— Спасибо тебе, о, спасибо! — воскликнула девочка.

— Благодарить нужно Моргейну, — возразил Ланселет. — Это она знает все тропы, ведущие к Авалону и назад.

Девочка застенчиво искоса глянула на свою провожатую — и учтиво присела:

— Спасибо, госпожа Моргейна.

Моргейна глубоко вдохнула, вновь запахнувшись в незримый плащ жрицы — чары, что могла вызывать по своей воле; невзирая на грязную, изорванную одежду, босые ноги, мокрые волосы, что рассыпались по плечам, спутавшись в колтуны, она вдруг явилась взгляду высокой и статной, исполненной грозного величия. Она холодно подняла руку в благословляющем жесте, молча развернулась и жестом же приказала Ланселету следовать за собою. Даже не видя, Моргейна знала, что в глазах девочки вновь отразились благоговение и страх. Она безмолвно двинулась прочь — бесшумной скользящей поступью жрицы Авалона. Ланселет неохотно побрел вслед за нею.

Спустя мгновение Моргейна оглянулась, но туманы уже соткались в непроницаемую завесу, и девочка исчезла.

— Как ты это делаешь, Моргейна? — потрясение осведомился Ланселет.

— Что «это»? — отозвалась она.

— Ты вдруг показалась такой… такой… похожей на мою мать. Статная, отчужденная, надменная и… не вполне настоящая. Точно демонесса. Бедную девочку насмерть перепугала, зачем, право?

Моргейна прикусила язык, сдерживая внезапно нахлынувшую ярость.

— Кузен, я такова, какова есть, — холодно и загадочно ответствовала она и, развернувшись, стремительно зашагала по тропе впереди него. Девушка устала, озябла, ее тошнило от отвращения, ей отчаянно хотелось остаться наедине с собою в Доме дев. Ланселет, похоже, далеко отстал, но теперь ей было все равно. Отсюда он и сам дорогу найдет.

Весной следующего года, в грозу, — на исходе зимы бури с дождем не редкость, — однажды поздно ночью на Авалон прибыл мерлин. Владычица изумленно выслушала известие.

— В подобную ночь лягушки и те тонут, — промолвила она. — Что привело его в такую непогоду?

— Не знаю, Владычица, — ответствовал молодой ученик друидов, доставивший весть. — Он даже за ладьей не послал, но прошел сам по сокрытым тропам, и говорит, что должен увидеться с тобой сегодня же ночью, до того как ты ляжешь спать. Я прислал ему сухую одежду — его собственная была в жутком состоянии, как ты можешь вообразить. Я бы вина и еды ему тоже принес, да только он говорит, что, возможно, поужинает с тобой.

— Передай, что его ждет радушный прием, — промолвила Вивиана, старательно добиваясь того, чтобы голос звучал бесстрастно, — она превосходно освоила искусство скрывать свои мысли, — но как только юноша исчез, позволила себе изумленно нахмуриться.

Она позвала прислужниц и велела принести ей не обычный скудный ужин, но снедь и вино для мерлина и заново развести огонь.

Спустя какое-то время за дверью послышались его шаги, войдя, гость направился прямиком к огню. Ныне Талиесин был согбен годами, волосы и борода его совсем побелели, в зеленом облачении ученика барда он смотрелся несколько нелепо — платье оказалось ему слишком коротко, так что из-под нижнего края торчали костлявые лодыжки. Вивиана усадила старика у огня — он все еще дрожал — и поставила рядом с ним блюдо с едой и чашу с вином — доброе яблочное вино с самого Авалона в чеканной серебряной чаше.

Сама она присела рядом на низкий табурет и, глядя, как гость ест, тоже подкрепилась хлебом и сушеными фруктами. Когда же мерлин отодвинул блюдо и пригубил вина, она промолвила:

— Теперь расскажи мне все, отец.

Старик улыбнулся собеседнице.

— Вот уж не ждал услышать от тебя такое обращение, Вивиана. Или ты думаешь, что я, впав в старческое слабоумие, принял духовный сан?

Владычица покачала головой.

— Нет, — промолвила она, — но ты был возлюбленным моей матери, которая носила титул Владычицы до меня, и ты стал отцом двух моих сестер. Вместе служили мы Богине и Авалону столько лет, что мне уж и не счесть, и, как знать, может, нынче ночью я тоскую по утешению отцовского голоса… сама не знаю. Нынче ночью я чувствую себя совсем старой, оте… Талиесин. А что, по-твоему, я слишком стара, чтобы быть тебе дочерью?

Старый друид улыбнулся:

— Что ты, Вивиана. Над тобою время не властно. Я знаю, сколько тебе лет, но ты и по сей день для меня — лишь девочка. Даже теперь ты могла бы избрать столько возлюбленных, сколько пожелала бы, захоти ты только.

Вивиана досадливо отмахнулась.

— Будь уверен, за всю свою жизнь я не встречала мужчины, что значил бы для меня больше, нежели необходимость, или долг, или удовольствие одной ночи, — промолвила она. — И только раз, сдается мне, я столкнулась с мужчиной, почти равным мне по силе, — не считая тебя, конечно. — Владычица рассмеялась. — Хотя, будь я десятью годами моложе… как, по-твоему, смотрелась бы я на троне рядом с королем. А сын мой годится на роль наследника?

— Не думаю, что Галахад — или как он там себя теперь называет? Ланселет, кажется? — не думаю, что он — из того материала, из которого делаются короли. Он — мечтатель, тростинка, колеблемая ветром.

— Но если бы отцом его стал Утер Пендрагон…

Талиесин покачал головой:

— Он — из тех, кто идет следом, Вивиана, он — не вождь.

— Именно так. В силу того, что он рос при дворе Бана как бастард. А вот будь он воспитан как королевский сын…

— И кто бы правил Авалоном все эти годы, избери ты корону запредельных христианских земель?

— Если бы я правила там рядом с Утером, эти земли не были бы христианскими. Я надеялась, Игрейна получит над ним достаточную власть, чтобы воспользоваться ею ради Авалона…

Мерлин покачал головой.

— Без толку горевать о прошлогоднем снеге, Вивиана. Я ведь об Утере и приехал поговорить. Он умирает.

Владычица вскинула голову и во все глаза уставилась на собеседника.

— Итак, время пришло. — Сердце ее учащенно забилось. — Но он слишком молод, чтобы умереть…

— Он водит в битву своих воинов, в то время как правитель более мудрый в его годы предоставил бы это своим полководцам; он был ранен, началась лихорадка. Я предложил свои услуги целителя, но Игрейна воспротивилась, и священники — тоже. Впрочем, мне все равно ничего бы не удалось сделать: час Утера пробил. Я прочел это в его глазах.

— А какова Игрейна в роли королевы?

— Такова, как можно было предвидеть, — отозвался старый друид. — Она красива, исполнена достоинства и благочестия, непрестанно носит траур по умершим детям. На день всех святых она родила еще одного сына, он прожил лишь четыре дня. А замковый капеллан убедил королеву, что это — кара за ее грехи. С тех пор как Игрейна вышла замуж за Утера, ее не коснулась и тень злословия — если не считать того, что ее первый ребенок родился раньше срока. Но и этого хватило. Я спросил Игрейну, что станется с нею после смерти Утера, и, всласть выплакавшись по этому поводу, она сказала, что удалится в монастырь. Я предложил ей приют на Авалоне, где живет ее дочь, но Игрейна объявила, что христианской королеве сие не подобает.