Улыбка Вивианы посуровела.

— Вот уж не думала услышать такое от Игрейны.

— Вивиана, не след винить ее даже в мыслях за то, что содеяла ты сама. Авалон изгнал ее, когда она отчаянно нуждалась в Острове, станешь ли ты осуждать девочку за то, что она обрела утешение в вере более простой, чем наша?

— Не сомневаюсь, что ты прав… ты — единственный человек во всей Британии, способный назвать королеву девочкой!

— В моих глазах, Вивиана, даже ты порою кажешься маленькой девочкой — той самой малышкой, что взбиралась, бывало, ко мне на колени и трогала струны арфы.

— А ныне я почти и не играю. С годами пальцы мои утратили гибкость, — посетовала Владычица.

Мерлин покачал головой.

— Нет-нет, милая, — возразил он, демонстрируя свои собственные, исхудавшие, шишковатые старые пальцы. — В сравнении вот с ними твои руки молоды, однако я всякий день беседую ими со своей арфой, да и ты могла бы. Просто ты предпочла держать в руках власть — а не песню.

— А что бы сталось с Британией, сделай я иной выбор? — вспыхнула Владычица.

— Вивиана, — промолвил мерлин, посуровев, — я тебя не упрекал, я всего лишь сказал то, что есть.

Владычица вздохнула и подперла рукою голову.

— Права была я, говоря, что нынче ночью мне нужен отец. Итак, оно пришло, настало то, чего мы страшились и к чему мы стремились все эти годы. Так что Утеров сын, отец мой? Он готов?

— Он должен быть готов, — отвечал мерлин. — Утер не доживет до середины лета. К нему уже слетаются вороны, пожиратели падали — точно так же, как некогда к смертному одру Амброзия. А что до мальчика… ты его видела?

— Иногда я мельком вижу его образ в магическом зеркале, — отозвалась Вивиана. — На вид он здоров и силен, но это ничего ровным счетом мне не говорит, кроме разве того, что он сможет выглядеть как король, когда пробьет его срок. А ты его навещал, верно?

— По воле Утера я то и дело ездил поглядеть, как он растет. Я позаботился о том, чтобы у мальчика были те же книги на латыни и греческом, по которым твой сын так хорошо выучился стратегии и военному делу. Экторий — римлянин до мозга костей, и победы Цезаря и подвиги Александра — часть его души. Он — образованный человек и обоих своих сыновей готовит для войны. Юный Кай в прошлом году прошел боевое крещение; Артур злился, что его не взяли, но он — послушный сын Экторию и поступает как велено.

— Если он настолько римлянин, согласится ли Артур стать подданным Авалона? — спросила Вивиана. — Ибо, как ты помнишь, ему должно править и Племенами, и народом пиктов.

— Я позаботился и об этом, — отозвался мерлин, — я свел его с маленьким народом, говоря, что это — союзники Утеровых воинов в войне за наш остров. С ними он обучился стрелять кремневыми стрелами, бесшумно пробираться сквозь вереск и болота, и… — Мерлин помолчал и со значением произнес:

— Он умеет выслеживать оленей и не боится оказаться среди них.

Вивиана на мгновение прикрыла глаза.

— Он совсем юн…

— В вожди для своих воинов Богиня неизменно выбирает самого юного и могучего, — возразил Талиесин.

Вивиана склонила голову.

— Да будет так, — промолвила она. — Он пройдет испытание. Привези его сюда, если сумеешь, прежде чем Утер умрет.

— Сюда? — Мерлин покачал головой. — Не раньше, чем испытание завершится. Только тогда мы сможем показать ему дорогу на Авалон и два королевства, над которыми ему предстоит править.

И снова Вивиана склонила голову.

— Значит, на Драконий остров.

— Древний поединок, да? Утера на коронации так не испытывали…

— Утер был воином, этого ему оказалось достаточно, чтобы стать повелителем дракона, — промолвила Вивиана. — Этот мальчик юн и крови еще не пролил. Его должно испытать и признать достойным.

— А если он потерпит поражение…

Вивиана стиснула зубы.

— Он не должен потерпеть поражение!

Талиесин выждал, пока Владычица вновь не встретилась с ним взглядом, и повторил:

— А если он потерпит поражение…

— Вне всякого сомнения, если это случится, то Лот вполне готов, — вздохнула Вивиана.

— Надо было тебе забрать одного из сыновей Моргаузы и воспитать его здесь, на Авалоне, — посетовал мерлин. — Вот Гавейна, например. Вспыльчивый, задиристый — бык там, где Утеров мальчик — олень. Но в Гавейне есть задатки короля, сдается мне, и он тоже рожден Богиней; Моргауза — дочь твоей матери, и в ее сыновьях течет королевская кровь.

— Я не доверяю Лоту, — проговорила Владычица, — а Моргаузе доверяю еще меньше.

— Однако у Лота есть родичи на севере, и, сдается мне, Племена его примут…

— Но те, кто держится Рима, — никогда, — возразила Владычица, — и тогда Британия распадется на два непрестанно враждующих королевства, и ни у одного недостанет сил сдержать саксов и диких северян. Нет. Это должен быть сын Утера, ему нельзя проиграть!

— Это уж как угодно Богине, — сурово произнес мерлин. — Смотри, не принимай собственные желания за ее волю.

Вивиана закрыла лицо руками.

— Если он проиграет… если потерпит поражение, значит, все было ни к чему, — яростно воскликнула она. — … Все, что я сделала с Игрейной, все зло, что я причинила тем, кого люблю. Отец, ты прозреваешь, что он погибнет?

Старик покачал седовласой головой. В голосе его звучало сострадание.

— Богиня не явила мне свою волю, — промолвил он, — и кто, как не ты, провидела, что этот мальчик обретет силу и власть над всей Британией? Я предостерегаю тебя против гордыни, Вивиана, — ты думаешь, будто знаешь, как лучше для всех живущих, для каждого из мужей и жен. Ты хорошо правила Авалоном…

— Но я стара, — проговорила она, поднимая голову и читая в глазах мерлина жалость и сочувствие. — И однажды, вскорости…

Мерлин склонил голову, и он тоже покорялся тому же закону.

— Когда час пробьет, ты поймешь; но время еще не пришло, Вивиана.

— Нет, — промолвила она, борясь с внезапно накатившим отчаянием, — последнее время такие приступы случались то и дело, лихорадя тело и терзая разум. — Когда час пробьет, когда я не смогу больше видеть, что ждет впереди, вот тогда я пойму, что пора передать правление над Авалоном другой жрице. Моргейна еще слишком молода, а Врана, которую я люблю всем сердцем, принесла обет молчания, став голосом Богини. Время еще не пришло, но если придет слишком рано…

— Когда бы оно ни пришло, Вивиана, все случится в должный срок, — отозвался мерлин. Он встал, высокий и статный, однако на ногах он держался нетвердо; Вивиана видела, как тяжко опирается он на посох.

— Значит, я привезу мальчика на Драконий остров в весеннюю оттепель, и мы увидим, готов ли он стать королем. И тогда ты вручишь ему меч и чашу в знак нерушимой связи между Авалоном и внешним миром.

— По меньшей мере меч, — отозвалась Вивиана. — Что до чаши… я не знаю.

Мерлин склонил голову.

— Здесь я полагаюсь на твою мудрость. Ты, а не я, глас Богини. Однако для него Богиней станешь не ты…

Вивиана покачала головой.

— Он встретит Мать, когда одержит победу, — проговорила она, — и из ее рук примет меч победы. Но сперва он должен доказать, что достоин, сперва ему надо встретиться с Девой-Охотницей… — По лицу ее скользнула тень улыбки. — И что бы уж ни произошло после, — промолвила она, — мы не станем полагаться на случай, как с Утером и Игрейной. Нам нужна королевская кровь, к чему бы уж это в итоге ни привело.

Мерлин давно ушел, а Вивиана все сидела, следя за картинами в пламени, рассматривая лишь прошлое и не пытаясь заглянуть сквозь туманы времени в будущее.

И она тоже много лет назад — столько, что сейчас уже и не сочтешь, — отдала свою девственность Увенчанному Рогами Богу, Великому Охотнику, Владыке спирального танца жизни. О девственнице, что сыграет ту же роль в предстоящей церемонии коронования, Вивиана даже не задумывалась, мысли ее блуждали в прошлом, возвращаясь к тем временам, когда она выступала Богиней в Великом Браке.

… Для нее это всегда было не больше чем долгом, иногда отрадным, иногда неприятным, но всегда — навязанным, всегда — под властью Великой Матери, что распоряжалась ее жизнью с тех самых пор, как Вивиана впервые попала на Остров. И внезапно Владычица позавидовала Игрейне, и некая беспристрастная часть ее сознания не преминула удивиться: с какой стати завидовать женщине, потерявшей всех своих детей, что либо умерли, либо воспитываются вдали от нее, а теперь вот ей суждено овдоветь и окончить жизнь за монастырскими стенами.