Губы Моргаузы изогнулись в улыбке.

— Возможно, нам очень повезло, что у Игрейны недостало силы воли настоять на своем.

Под влиянием внезапного порыва Моргейна поднялась на ноги и вышла вместе с ними. Лот и Моргауза учтивым жестом пропустили ее вперед. На колени она не встала, лишь чуть наклонила голову.

— Я приветствую тебя от Авалона, лорд мой Артур, и от имени тех, кто служит Богине. — Позади нее недовольно зашептались священники, там, среди облаченных в черное сестер-монахинь, стояла и Игрейна. Девушка отлично слышала мать: так, как если бы та высказалась вслух: «Дерзкая гордячка, всегда была упрямицей, с самого детства!» Усилием воли Моргейна приказала себе не слушать. Она — жрица Авалона, она — не из этих домашних Господних куриц!

— Приветствую тебя ради тебя самой и в твоем лице — Авалон, Моргейна. — Артур взял ее за руку и заставил встать рядом с собою. — Принимаю тебя с почетом, коего заслуживает единственное, помимо меня, дитя моей матери и герцогиня Корнуольская в своем праве, дорогая сестра. — Артур выпустил ее руку, девушка потупилась, молясь о том, чтобы не потерять сознания: мысли ее мешались, перед глазами все плыло. «Ну, почему на меня накатило именно сейчас? Артур во всем виноват. Нет, не он, это рука Богини. Это ее воля, не наша».

Лот выступил вперед и преклонил перед Артуром колени. Артур заставил его подняться.

— Добро пожаловать, дорогой дядя.

«Этот дорогой дядя, — думала про себя Моргейна, — если только я не ошибаюсь, охотно умертвил бы тебя во младенчестве».

— Лот Оркнейский, обещаешь ли ты оборонять свои берега от северян, обещаешь ли прийти мне на помощь, если под угрозой окажется британский берег?

— Обещаю, родич, обещаю и клянусь.

— Тогда владей землей Оркнеев и Лотианом в мире, никогда не потребую я ее у тебя и не стану пытаться отбить ее силой, — промолвил Артур и, нагнувшись, поцеловал Лота в щеку. — Пусть ты и госпожа твоя правят на севере долго и счастливо, родич.

— Прошу позволения представить тебе рыцаря для твоей дружины и умоляю ввести его в число твоих соратников, лорд Артур, — проговорил Лот, поднимаясь. — Мой сын Гавейн…

Гавейн оказался дюжим, высоким, крепко сложенным юношей — мужской вариант Игрейны и самой Моргаузы. Голову его венчала шапка рыжих кудрей, и, будучи немногим старше Артура — даже, наверное, чуть младше, подумала Моргейна, ведь Моргауза вышла замуж за Лота уже после рождения Артура, — он уже вымахал в молодого великана ростом под шесть футов. Гавейн преклонил колени перед королем; Артур поднял его и обнял.

— Добро пожаловать, кузен. С радостью назначаю тебя первым из моих соратников, надеюсь, ты не откажешься и встретишь добрый прием у ближайших моих друзей, — промолвил он, кивнул на троих стоящих рядом юношей. — Ланселет, Гавейн, наш кузен. Это — Кэй, а вот — Бедуир, это мои приемные братья. Вот теперь и у меня есть соратники, прямо как у греческого Александра.

На протяжении всего дня Моргейна стояла рядом с Артуром и наблюдала за тем, как лорды со всех концов Британии приносили клятву верности перед троном Верховного короля, обещаясь вставать под его знамена в сражении и защищать свои берега. Светлокудрый король Пелинор, правитель Озерного края, вышел вперед, преклонил перед Артуром колени и попросил о дозволении отбыть до окончания торжественного пира.

— Как, Пелинор? — рассмеялся Артур. — Ты, в ком я надеялся обрести преданнейшего из сподвижников, уже бросаешь меня на произвол судьбы?

— Мне пришли вести из родных земель, лорд, что там свирепствует дракон, я хотел бы принести клятву преследовать зверя, пока его не убью.

Артур обнял его и вручил ему золотое кольцо.

— Ни одного вождя не стал бы я удерживать вдали от его народа в час нужды. Так ступай и позаботься об истреблении дракона да привези мне его голову, когда убьешь чудище.

Лишь на закате наконец-то закончилась длинная череда знати, что съехалась принести клятвы верности своему Верховному королю. Артур был еще совсем мальчиком, держался на протяжении всего этого бесконечно долгого дня с неизменной учтивостью и с каждым гостем говорил словно с первым по счету. Одна только Моргейна, обученная на Авалоне читать лица, различала следы усталости. Но наконец все закончилось, и слуги начали накрывать на стол.

Моргейна ожидала, что Артур усядется за трапезу в кругу юношей, назначенных им соратниками; день выдался длинный, король юн и долг свой выполнял исправно, ни на миг не отвлекшись, в течение всех этих часов. Но вместо того Артур занял место среди епископов и советников своего отца: Моргейна с удовольствием отметила, что среди них — мерлин. В конце концов, Талиесин — его родной дед, хотя вряд ли Артуру о том ведомо. Поев (а уплетал Артур за обе щеки, точно проголодавшийся мальчишка, еще не переставший расти), король поднялся и прошел между гостей.

В своей простой белой тунике, украшенный лишь тонким золотым венцом, он выделялся среди разряженных лордов и знати, точно белый олень в сумраке леса. Рядом с королем встали его соратники: дюжий молодой Гавейн, Кэй — темноволосый, с римским ястребиным профилем и сардонической улыбкой, когда он подошел ближе, Моргейна разглядела в уголке его рта шрам, страшный, еще толком не заживший, благодаря ему на лице Кэя застыла безобразная ухмылка. Девушка не могла ему не посочувствовать, прежде он, верно, был очень хорош собой. Рядом с ним Ланселет казался хорошеньким, точно девушка, нет — воплощением яростной, мужественной красоты, дикая кошка — вот на кого он походил. Моргейна так и ела его глазами.

— Моргейна, а кто этот молоденький красавчик — ну, вон тот, в красном, рядом с Кэем и Гавейном?

— Твой племянник, тетя, — рассмеялась Моргейна. — Сын Вивианы, Галахад. Но саксы прозвали его Эльфийская Стрела, так что теперь его знают по большей части под именем Ланселет.

— И кто бы мог подумать, что невзрачная Вивиана родит такого пригожего сына! Ее старшенький, Балан, — совсем не таков, нет, дюжий, крепкий здоровяк и преданный, что старый пес, — вот он пошел в мать. А Вивиану красавицей никто бы не назвал!

Эти слова ранили Моргейну в самое сердце: «Говорят, я как две капли воды похожа на Вивиану, стало быть, все считают меня безобразной? Как сказала та девчонка: маленькая и страшная, как фэйри».

— В моих глазах Вивиана настоящая красавица, — холодно возразила она.

— Сразу видно, что воспитывалась ты на Авалоне, в полном затворничестве — куда там монастырям! — хихикнула Моргауза. — Откуда тебе знать, что мужчинам желанно в женской красоте!

— Ну, право, полно вам, — примирительно молвила Игрейна. — Красота — не единственное достоинство. У этого вашего Ланселета глаза его матери, а никто никогда не отрицал, что у Вивианы на диво красивые глаза, притом у Вивианы столько обаяния, что никто уж и не разберет, хороша она или нет; да людям и дела нет до этого, довольно им Вивианиного чарующего взгляда и мелодичного голоса.

— Ах, вот и ты, Игрейна, тоже не от мира сего, — возразила Моргауза. — Ты — королева, а в королеве любой разглядит красавицу. Кроме того, ты вышла замуж за любимого. Большинство женщин такой удачей похвастаться не могут, так что отрадно сознавать, что другие мужчины не слепы к твоей красоте. Проживи ты всю жизнь со стариком Горлойсом, небось и ты бы порадовалась своему пригожему личику и роскошным волосам и постаралась бы затмить женщин, у которых нет ничего, кроме обаяния, красивых глаз и нежного голоса. Мужчины — они что младенцы: видят лишь первое, что им нужно — тугую грудь…

— Сестра! — воскликнула Игрейна. Моргауза иронически улыбнулась.

— Да ладно, тебе, сестра, добродетель хранить нетрудно, ведь возлюбленный тобою мужчина оказался королем. Не всем из нас так повезло.

— Разве спустя столько лет ты не любишь Лота, Моргауза?

Моргауза пожала плечами.

— Любовью развлекаются в беседках и зимой у очага. Лот во всем со мною советуется, в военное время оставляет на меня дом, а ежели привозит из похода золото, драгоценности или роскошные одежды, первой выбираю я. Так что я ему признательна, и у него никогда и тени сомнения не было в том, что он якобы воспитывает чужого сына. Но это вовсе не значит, что мне должно быть слепой, если юноша, пригожий собой и плечистый, точно молодой бык, вдруг заглядится на свою госпожу.