— Ах, сеньор Янес! — невольно засмеялась мужественная девушка. — Вы неисправимы. Я думаю, вы будете шутить и тогда, когда вам придется отправляться в страну теней.

— Может быть, — ответил Янес. — Но я должен тебе сказать, что и ты молодчина, девушка. И ты смеешься, хотя понимаешь, что нам всем, не исключая и тебя, грозит смерть.

— Рядом с отцом и с вами, сеньор Янес, я не боюсь ничего, — ответила серьезным тоном Дарма.

Грохот пушечного выстрела прервал разговор: даяки пустили в ход один из миримов. Но ядро со свистом перелетело через кампонг и упало, не причинив защитникам никакого вреда.

— Уходи, Дарма! — настойчиво потребовал Тремаль-Наик. — Сейчас твое присутствие тут совершенно бесполезно. Но обещаю, если нам понадобится лишний карабин, я прикажу позвать тебя. А пока оставайся внизу. Там тебе не будет грозить опасность.

Опять прогрохотали пушки. На этот раз, кроме тяжелых миримов, заговорили еще и маленькие лилы, громя стену, защищавшую кампонг.

— Иди, иди, Дарма, — понукал индус свою дочь спуститься в нижний этаж павильона. — Кстати, посмотри на кухне, чтобы не были загашены огни.

— Ты посылаешь ее на кухню? — удивился Янес, обращаясь к индусу, в то время как Дарма медленно спускалась по воздушной лесенке, не обращая внимания на проносящиеся над кампонгом ядра. — Разве ты, Тремаль-Наик, готовишь завтрак для милейших даяков?

— Да, да, — ответил индус. — Угощение. Но особого рода. Адское кушанье, которое заставит получивших его выть, как проклятых. Кстати, когда-то ты был первоклассным артиллеристом, Янес.

— Когда-то, когда-то любил я жизнь солдата, — засмеялся Янес. — Но теперь — стал я стар, стал я слаб… А впрочем, попробуем.

И он, швырнув в сторону окурок сигары, взялся за тонкую и длинную спингарду, стоявшую на подвижном лафете, которая могла обстреливать равнину по всем направлениям.

Должно быть, даяки получили и усвоили наставления таинственного пилигрима: они не бежали, как обычно, на приступ толпами, а, напротив, сформировав четыре боевые колонны, в каждой из которых насчитывалось от семидесяти до восьмидесяти человек, шли уверенно и в полном порядке, прикрываясь громадными квадратными щитами. Все воины этих четырех колонн были вооружены только парангами.

Зато пятая колонна в количестве около ста человек, поголовно вооруженных мушкетами, прикрывала нападающих: она растянулась цепью по опушке леса и оттуда осыпала осажденный кампонг пулями. Под прикрытием этих стрелков держались и артиллеристы даяков с их лилами и миримами, в свою очередь поддерживавшими беспрерывную канонаду по кампонгу Тремаль-Наика.

— Сразу видно, что наш друг, комедиант и пилигрим, потомок Магомета и шарлатан, сознаюсь, недурно показывающий фокусы, в то же время неплохой солдат в современном смысле этого слова, — сказал португалец, наблюдая за маневрами даяков. — Но вес экс сомневаюсь, чтобы он имел особый успех и заслужил общее одобрение почтеннейшей публики. Ведь остальные артисты никуда не годятся. Сейчас идут стройно. А как начнется приступ — поддадутся своим инстинктам, и тогда — пиши пропало. Но музыка начинается. Боже, какая какофония!

В самом деле, «музыка» гремела: трещали мушкеты, коротко и сердито рявкали пушки.

— Самбильонг взялся за работу, — проворчал Янес, видя, как старый боец направил дуло своей спингарды на колонну, спешившую к подъемному мосту.

— Есть! — сказал он через секунду, когда ядро из пушки, поставленной Самбильонгом, врезалось в самую гущу даяков.

Пушки кампонга не могли состязаться в силе и дальнобойности с артиллерией даяков. Но зато, во-первых, кампонг был отлично защищен палисадами из тикового дерева, крепкого, как железо, а, во-вторых, все внутреннее пространство за палисадами было покрыто большими деревьями, ветви и густая листва которых представляли отличное убежище для отборных стрелков. Поэтому с первого же момента приступа, направив все свои пушки на приближающиеся штурмовые колонны, защитники кампонга поддерживали непрерывный огонь, нанося даякам огромный урон и расстраивая их ряды. Не молчали, конечно, и карабины, пули которых соперничали с небольшими ядрами и бомбами спингард в дальности полета.

Янес не терял ни секунды. Пока канониры заряжали спингарду, сам он стрелял по даякам из карабина. Бросив карабин кому-нибудь для перезарядки, он брался за спингарду, а потом, разрядив пушку, опять прицеливался из карабина. И буквально каждый его выстрел сваливал по меньшей мере одного из осаждавших.

Каждый удачный выстрел португальца вызывал крики восторга со стороны осажденных и злобные вопли со стороны даяков.

Последние не особенно полагались на собственную артиллерию, которой недоставало хороших наводчиков, и на стрелков, которые оказались более привычными к метанию стрел, чем к упражнениям с ружьями, поэтому старались как можно быстрее перебежать подвергавшееся обстрелу поле до стен кампонга. При этом они подбадривали самих себя свирепыми, воинственными криками.

На бегу даяки тщательно прикрывались огромными щитами, но это очень мало помогало против пуль индийских карабинов, достаточно сильных для того, чтобы пробуравить щит и уложить воина.

Однако, хотя все четыре штурмовые колонны несли огромные потери и быстро таяли, даяки еще не выказывали намерения отказаться от приступа и приближались к палисаду.

Их колонны по-прежнему сохраняли относительный порядок, моментально смыкая расстроенные ряды.

— Картечью их! — распорядился, наблюдая за ходом сражения, Янес. — И целься пониже. По ногам.

Опять загремели спингарды, на этот раз посылая в ряды врагов мелко изрубленный свинец, гвозди, пули вместо ядер. Потери даяков быстро росли, но, однако, нападающим все-таки удалось перейти наиболее опасную зону, и значительная часть их добралась до близких к палисадам кустарников, в гуще которых они и скрылись. Теперь по ним уже нельзя было стрелять из пушек, но зато прибавилось работы у карабинов.

— Становится немножко жарко, — сказал Янес. — Из даяков, оказывается, можно приготовить великолепный боевой материал. Я, например, никак не ожидал, что им удастся добраться до кустов. Но до приступа им все же довольно далеко. Жаль, однако, что спингардам придется теперь помолчать.

— Не очень жалей, — отозвался Тремаль-Наик. — Я приготовил для нападающих недурной сюрприз. Нечто такое, что более действенно, чем рубленый свинец и картечь. Палисады крепки, и даяки со своими парангами скоро увидят, что не так легко пробиться внутрь.

— Но меня начинает беспокоить их артиллерия.

— Напрасно. Стреляют прескверно. Пилигрим не успел научить их стрельбе в цель.

— Но что же они делают? Я ничего не слышу и не вижу!

— Пробираются поближе к стенам по кустарникам.

Даяки в самом деле довольно успешно осуществляли план штурма: в то время как лилы и миримы своими неточными, но все же изредка достигавшими цели выстрелами причиняли определенный вред палисадам, пробивая здесь и там небольшие отверстия, колонна стрелков, цепью перебегая с места на место и пользуясь каждым естественным прикрытием, тоже приближалась к кампонгу. Однако штурмующим пришлось преодолевать еще одно препятствие по пути к стенам и рвам кампонга: им надо было пробиться сквозь кустарник, сплошь состоявший из колючих растений» И вот, как только первые ряды даяков врезались в эти «живые изгороди», оттуда понесся гул, вернее сказать, яростный вой сотен голосов: колючки терзали нагие тела даяков, действуя не хуже картечи.

— Недурно для начала, — злорадно пробормотал Янес, выглядывая из-за спингарды. — Я ничего не имею против того, чтобы эти черти, так яростно стремящиеся перерезать нам глотки, оставили на колючках все свое мясо…

— Да, но они проберутся, — ответил следивший за приближением осаждающих индус. — Вот смотри. Один уже вырвался из колючек и бежит к стене палисада.

— Но он ничего не расскажет своим товарищам о том, по вкусу ли ему крепостная стена, — отозвался Янес, вскидывая карабин. Прогрохотал выстрел, и даяк, с диким криком бежавший от «живой изгороди» к палисаду, вскинул руки, упал на колени, а потом лег ничком.