— Огонь по кустарнику! — скомандовал португалец.

Картечь брызнула в кусты «живой изгороди», и отчаянные крики из чащи доказали, что не все выстрелы пропали даром. Однако секунду спустя уже целая толпа даяков, перебежав к стене палисада, принялась рубить столбы своими тяжелыми парангами. В то же время их миримы и лилы удвоили скорость стрельбы, чтобы помешать защитникам кампонга перебить тех из осаждающих, которые работали над проломом палисада.

В это мгновение на стенах показались восемь человек из числа защитников кампонга, вызванных сигнальным свистом Тремаль-Наика. Они тащили громадные котлы, от которых вокруг распространялся острый и удушливый дым. Янес, неосторожно вдохнувший порядочную порцию этого ядовитого снадобья, принялся одновременно и кашлять, и чихать без счету, со слезами на глазах, что вызвало общий хохот.

— Что за гадость? — закричал португалец, переводя дыхание. — Что тут такое?

— Сейчас увидишь, — ответил индус. — Но лучше отойди, дай место этим людям. Это завтрак для наших непрошеных гостей. Надеюсь, они останутся довольны.

— Однако они карабкаются по столбам палисадов.

— Ничего, Янес. Сейчас полезут вниз, как только получат свою порцию десерта. Это расплавленный, или, точнее, кипящий каучук, не больше и не меньше.

На головы и нагие тела копошившихся под стеной палисада даяков вдруг брызнули струи кипящей темной жидкости, напоминающей смолу. И через секунду у палисада раздались отчаянные вопли даяков.

Многие тут же падали и корчились на земле, другие откатывались от палисада. Третьи, ослепленные, с обожженными телами, побросав щиты и оружие, стремглав бежали от палисада под прикрытие «живой изгороди», но по дороге падали под меткими выстрелами людей с «Марианны» и яванцев Тремаль-Наика.

— Браво! — хлопал в ладоши Янес. — Твои повара — настоящие артисты, Тремаль-Наик!

Поражение штурмующих колонн оказалось полным.

Напрасно стрелки пилигрима пытались остановить беглецов, собрать их, заставить опять идти на приступ: даяки разбегались в разные стороны.

Две минуты спустя около кампонга виднелись только трупы убитых да тела нескольких раненых, у которых не хватало сил подняться.

Неудавшийся штурм существенно не изменил положения обитателей кампонга: даяки, понеся тяжелые потери при попытке взять кампонг прямым нападением, уже не решались повторять этот эксперимент, но зато предприняли правильную осаду кампонга, рассчитывая взять его защитников измором. Люди пилигрима, который не показывался на глаза, устроили четыре укрепленных траншеями лагеря со всех сторон кампонга, чтобы обезопасить себя от возможной вылазки его защитников. Проведенные осаждающими фортификационные работы неоспоримо указывали на деятельность таинственного хаджи, обнаруживая в нем опытного и знающего солдата.

Одновременно осаждающие при помощи параллельных траншей расположили свою артиллерию в непосредственной близости от кампонга, и хотя канонада лил и миримов еще не причинила осажденным существенного вреда благодаря неискусной стрельбе канониров пилигрима, тем не менее Тремаль-Наику и Янесу постоянно приходилось держать весь свой маленький гарнизон начеку, потому что в любой момент, пользуясь траншеями, осаждающие при поддержке пушек могли возобновить попытку взять кампонг приступом.

Так прошло пять дней, считая со дня первого приступа, и за это время даяки истратили огромное количество снарядов и наделали много шума. Единственным их успехом можно было считать только гибель сторожевой башенки: несколько выстрелов повредили ее настолько, что защитники кампонга сочли за лучшее снять с ее верхней платформы спингарду.

Янесу начинала смертельно надоедать эта история. Хотя по виду он был флегматик, на самом деле его натура требовала живой и непрерывной деятельности. Теперь же ему приходилось сидеть сложа руки по целым суткам. И даже излюбленные сигары, которые португалец за это время истреблял в неимоверном количестве, уже не успокаивали его.

На самом деле, по крайней мере пока, обитателям осажденного кампонга не приходилось жаловаться на особые лишения, вызванные осадой: всего было в изобилии.

Навесы сохраняли громадное количество габа — лучшего в мире риса, культивируемого яванцами и во много раз превосходящего своими качествами пресловутый рангунский рис. Сотни и сотни куропаток, заполнявших птичий двор, ежедневно давали превосходное свежее мясо. В плодах и фруктах и подавно недостатка не было. И, наконец, в погребах сохранялись огромные запасы освежающего и бодрящего превосходного напитка брама — ликера Малайзии и Полинезии, неведомого Европе. К услугам тех, кто хотел в часы досуга покурить, оставался почти нетронутый и казавшийся неистощимым запас тонких манильских сигар, а также папирос ророк, пользующихся большим спросом у яванцев, которые готовят его из табака мелкой крошки, завернутого в тонкие и сухие листы пипа.

— Что ты хмуришься? — допытывался Тремаль-Наик у Янеса. — Чего тебе в самом деле недостает? Право, я думаю, от сотворения мира ни один осажденный врагами гарнизон не располагал таким комфортом, как наш. А ты все скучаешь…

— Да, бездеятельность порождает в моей крови лихорадку, — отвечал португалец другу. — Скучно, когда вокруг все так тихо…

— Тихо? Слава тебе, Аллах, Брама и прочие боги! Все время гремят пушки даяков, их ядра сыплются на наши стены, а ты говоришь: слишком тихо.

— Стреляют без толку.

— А тебе хотелось бы, чтобы их выстрелы укладывали одного за другим наших бойцов? Странный вкус, признаюсь.

— Ах, не в том дело! — раздраженно отозвался португалец. — Пойми, тоска берет сидеть тут, как в мышеловке.

— Хочешь прогуляться? Поразмять кости? Ничего нет проще: прикажи спустить подъемный мост и отправляйся за палисад, — засмеялся Тремаль-Наик. — Но я на твоем месте все же предпочел бы погулять тут, в пределах нашего кампонга. Знаешь, друг, я думаю, твое недовольство вызвано главным образом отсутствием известий от Сандакана.

— Разумеется, и это играет роль, — живо откликнулся Янес. — В самом деле, ведь было бы очень интересно знать, как идут дела на Мопрачеме. Хотелось бы узнать о Каммамури.

— Ничего не поделаешь: надо ждать.

— Ведь если Каммамури вывернулся, у него было достаточно времени, чтобы вернуться в кампонг.

— Ты забываешь о тех препятствиях, которые должен был встретить на своем пути храбрец Каммамури. Но заберемся на верхнюю террасу: прежде чем зайдет солнце, поглядим еще раз на окрестности. Посмотрим, что поделывают даяки.

Друзья покинули комнаты павильона, где происходил этот разговор, и вместе с Дармой поднялись на платформу.

Там, наверху, находился небольшой отряд ночной стражи, состоявший из яванцев. Бронзоволицые дети знойного острова, таинственной Явы, сидя под зубцами парапета, с завидным спокойствием и еще более завидным аппетитом изготовляли и истребляли под пулями врагов замысловатые блюда своей оригинальной кухни: на плоских глиняных блюдечках перед воинами лежали кучки бласианг — чересчур ароматного для избалованного европейца кушанья, состоящего из крошечных морских полупрозрачных рачков и миниатюрных рыбок, консервированных в глиняных же горшках в собственном соку. За этим деликатесом, отравлявшим воздух запахом гнили, следовал уд-анг — своего рода пастила из сушеных раковин, измолотых в порошок вместе с их скорлупой. А некоторые наслаждались еще, поглощая ларон — высоко ценимое яванцами блюдо из личинок термитов.

Казалось, пребывание в осаде совершенно не отразилось ни на аппетите, ни, тем более, на настроении яванцев: они держались непринужденно и беззаботно пережевывали неизменный бетель своими острыми, напоминающими мелкие гвозди, совершенно почерневшими от ядовитого зелья зубами.

Когда Янес и индус взглянули на равнину с высоты платформы, они сразу обнаружили, что между даяками происходит какое-то необычное движение.