– Мама, конечно, права, но я понимаю, что ты имеешь в виду, Дерек. Так много великих актеров уже умерли или оставили сцену.

– Очень печальная мысль, моя дорогая, – ответил Дерек. – Но я должен признать, что мне очень недостает многих из них. Лоуренс Оливье, Джек Хоукинс, Дюк Уэйн, Билл Холден… Но больше всего я тоскую по Ричу. Боже, что мы пережили с ним! Какое волшебное время! Он был необыкновенным человеком и потрясающе талантливым. Я помню, каким он был в «Гамлете» в пятидесятых. Кажется, это был пятьдесят третий год. Рич в роли принца Гамлета вместе с Вик Клэр, играющей Офелию, – это был незабываемый дуэт. Чтобы посмотреть на них, я ездил в Эдинбург. Рич был чертовски хорош. Потрясающе. – Дерек задумался и тихо прибавил: – Знаете, я всегда завидовал его голосу.

– Ты завидовал? – Майлс был просто поражен. Он смотрел на Дерека широко открытыми от удивления глазами. – Но ведь у тебя потрясающий голос! Все только и говорят об этом, Дерек!

– Спасибо, Майлс. Но мой голос нельзя и близко сравнить с голосом Рича, наверное, самым завораживающим на английской сцене. Он зачаровывал слушателей и был более звучным и выразительным, чем у Оливье, по крайней мере я так считаю. В нем было что-то кельтское. Мы, уэльсцы, любим слова ради них самих. Как всегда говорили в наших родных долинах, у него был колокольчик в каждом зубе. Обычно так отзываются о голосах певцов, но это определение применимо и к драматическим актерам. Во всяком случае, когда речь идет о Риче. В его голосе эмоции звенели, я мог слушать его часами.

– Как и мы все, – напомнила Блер.

– Я вас покину, – поднялась Стиви, – мне нужно проверить, как у Каппи дела с обедом, – и она поспешила на кухню. – Посмотрю, что там происходит, может быть, требуется моя помощь.

– Я пойду с тобой, дорогая, – сказала Блер и последовала за дочерью.

– Ма! Я тебе нужна? – закричала Хлоя.

– Нет, детка, мы справимся, – ответила Стиви, исчезая в кухне.

Дерек прошел к столику с напитками и, указав Майлсу на бутылку белого вина, предложил:

– Не хочешь поднять настроение?

– Нет, спасибо, Дерек, мне и так хорошо.

Дерек налил себе бокал вина и вернулся к камину.

Устроившись на софе рядом с Хлоей, он обратился к Майлсу:

– Как движется оформление в твоей постановке?

– В целом неплохо. Пьеса будит воображение, и я дал себе полную свободу. Колокола в храмах, статуи Будды, слоны, экзотические ткани, золото, серебро. Драгоценности. Яркие, живые краски. Все это помогло воссоздать дворец в Сиаме. На сцене это производит сильное впечатление. И должен сказать, что костюмы просто восхитительны, особенно костюмы Анны. Все эти колышущиеся кринолины…

Дерек вопросительно поднял бровь.

– А как тебе Мартин Мейсон в роли Анны?

– Она очень хороша, Дерек. И Бен Трэснер тоже неплохой король. Может быть, он и не Юл Бриннер, а Мартин не Дебора Керр, но, думаю, это выигрышная пара.

– Значит, спектакль будет иметь успех.

– Хоть бы так и было! – возбужденно воскликнула Хлоя.

Мужчины обменялись взглядами и рассмеялись. В холл вплыла Каппи и позвала Хлою на кухню:

– Твоя мама хочет, чтобы ты пришла и помогла нам. Лишняя пара рук не помешает.

– Я не возражаю, даже если придется сделать что-нибудь самое ответственное, ты же знаешь, я все умею, – ответила Хлоя и побежала через холл к кухне.

На пороге девушка остановилась и обратилась к Майлсу и Дереку:

– Прошу прощения, я совсем ненадолго, и не говорите обо мне, пока меня не будет.

Мужчины снова рассмеялись, и Дерек сказал:

– Обещаю тебе, девочка!

Как только они остались одни, прежде чем начать разговор, Майлс поднялся и подвинул свое кресло ближе к Дереку.

– Я хочу спросить у тебя кое-что, пока мама не вернулась из кухни.

Дерек удивленно посмотрел на внука, пытаясь догадаться, что у того на уме.

– Выкладывай, Майлс. Я тебя слушаю. Что тебя беспокоит? Я вижу, что дело серьезное, по крайней мере об этом говорит выражение твоего лица.

– Да, я серьезно обеспокоен. Дело касается Гидеона.

– Да? – Дерек выпрямился и стал серьезным.

– Я знаю, что ты видел Гидеона, когда он три недели назад прилетал по делам в Лос-Анджелес, и хотел спросить, как он тебе показался. То есть… – Майлс подумал и продолжил: – Я имею в виду, ты не заметил ничего необычного в его настроении или поведении?

Дерек ответил не задумываясь:

– Он показался мне таким, как всегда. Но к чему ты ведешь?

– Я виделся с ним на прошлой неделе, когда на пару дней летал в Лондон, и, честно говоря, он был просто на себя не похож.

– Нет, Майлс, я ничего такого не заметил. Хотя нет, пожалуй, я не прав. Он и вправду был рассеян во второй вечер, когда мы встретились за ужином. Я даже спросил его, не случилось ли чего. И сейчас припоминаю, похоже, он был расстроен или даже встревожен. Словно витал где-то…

– Когда я с ним виделся, он был явно расстроен, даже мрачен, – обеспокоенно сказал Майлс.

– Он всегда был довольно угрюмым, Майлс, даже когда был ребенком, – напомнил Дерек. – Хотя вы очень похожи внешне, характеры у вас совсем разные.

– Я знаю. Но сейчас он вообще не похож на себя. Разве ты этого не заметил? – продолжал настаивать Майлс.

Дерек отрицательно покачал головой.

– Нет, и Блер тоже не заметила ничего особенного. По крайней мере, мне она ничего не сказала. Пожалуй, Гидеон действительно был рассеян, как будто его мысли были далеко. Теперь мне кажется, что он напряженно решал какую-то проблему. Но не более того. – Дерек нахмурился. – Скажи, а почему ты не хотел, чтобы наш разговор слышала Стиви?

– Ты же знаешь, она все принимает близко к сердцу. И сразу начинает волноваться.

– Это так, но Стиви справляется со всем, что на нее сваливается. И блестяще выходит из любого положения.

– Правда. Но мне не хотелось заводить разговор о Гидеоне сегодня, в День Благодарения. Ты же знаешь, это мамин любимый праздник. Я не хочу его портить.

Дерек кивнул.

– Я знаю, что это любимый праздник Стиви. И вся наша семья в этот день собирается, как солдаты при сигнале общего сбора. Всегда. Я съел столько индейки за эти годы, что не хватит воображения представить, а ведь это не самая любимая моя еда. Я предпочел бы утку, фазана или куропатку. Но она никогда не слушает меня, по крайней мере, когда речь идет о ее священной индейке.

Улыбаясь в ответ на эту страстную, хорошо сыгранную тираду, Майлс пытался решить вопрос, стоит ли говорить с Дереком о старшем брате. Многолетняя привычка не скрывать своих проблем от человека, который много лет заменял ему отца, взяла верх. Он тихо спросил:

– Скажи, мама говорила с тобой о Найгеле?

– Нет. Но мы с Блер почти и не видели ее в Нью-Йорке. Мы всего пару дней назад вернулись из Лос-Анджелеса, а Стиви была слишком занята предпраздничной торговлей в «Джардин». А что, ты считаешь, что у Найгела есть какие-то проблемы?

– Нет, я ничего об этом не знаю, но мама несколько раз говорила, что он будто что-то замышляет. – Майлс поколебался и добавил: – Похоже на интриги или вроде того.

– А, понятно. – Последовала драматическая пауза, затем Дерек спросил: – Борьба за корону?

– Да, что-то вроде этого.

Лицо Дерека стало задумчивым. Помолчав, он тихо спросил:

– А ты сам веришь, что он может действовать за ее спиной, Майлс?

– Я? Ну я не знаю.

– Зато я хорошо знаю Стиви. Она никогда не отличалась болезненным воображением. Стиви – большая реалистка, и вряд ли она станет выдумывать заговоры. Поэтому, если она решила, что он что-то замышляет, значит, так оно и есть. Хотя, если говорить откровенно, я не понимаю, зачем ему это нужно. В конце концов, ведь фирма в один прекрасный день будет принадлежать ему.

– Может быть, он стремится приблизить этот день.

– Да, но зачем?

– Мне тоже это непонятно, Дерек. Актер вздохнул.

– Честолюбие. Жадность. Жажда власти. Сколько кровавых преступлений, предательств вызвали эти страсти. Вспомни английские королевские династии Плантагенетов и Тюдоров. – Дерек покачал головой. Его красивое лицо стало печальным. – Должен тебе признаться, Майлс, Найгел всегда был для меня загадкой. Я никогда не понимал его до конца, даже когда он был ребенком. Да и подростком он был очень непростым. Но то, что происходит сейчас, это ведь совсем особая история, правда?