Когда следующим вечером она вернулась на ранчо, он был там. Он был без рубашки, и его обнаженная грудь лоснилась от пота и, казалось, светилась на солнце, когда он ворочал столбы загородки.

Чэд, усевшись на одну из починенных перекладин и осторожно держа руку на колене, наблюдал, как Джесс очень ловко установил перекладину на место и привязал ее проволокой. С каждым движением мышцы перекатывались по всему его телу, и Уиллоу подумала, что никогда еще не видела такого великолепного совершенства. Подобно греческой статуе на иллюстрации к одной из ее книг.

Ей вдруг беспричинно подумалось, что он — сама поэзия, выраженная в движении.

Когда она подъехала, он глянул в ее сторону, потом продолжал работу с непроницаемым, как всегда, выражением. Близнецы мячиками прыгнули с тележки и побежали смотреть. Даже Эстелла смотрела с крыльца с интересом, хотя и с опаской тоже.

Уиллоу подождала, пока он закончил с последней перекладиной, потом подошла ближе. Он снял перчатки, и кисти его рук все еще были покрасневшими и распухшими. Но по тому, как он обращался с инструментом, она не могла поднять, болели они или нет.

Он последний раз с очевидным удовлетворением оконченной работой осмотрел загородку и, натягивая пару новых перчаток, пошел к лошади. Уиллоу изменила направление так, чтобы их пути пересеклись, он остановился за мгновение до того, как с ней столкнуться.

Она взяла его за руки, пока он не успел надеть перчатки, и легкими движениями ощупала их, поворачивая каждую кисть то так, то этак, чтобы увидеть, как они заживают.

Лобо рассчитывал уехать раньше, чем она вернется. Он хотел пройти дальше, но ее прикосновение было подобно прохладному бризу на коже его рук, успокаивало заново вызванную физическим усилием жгучую боль. Он заметил, что несколько волдырей лопнули, но не обращал на них внимания в стремлении побыстрее закончить работу и убраться ко всем чертям из Ньютона. Он дал обещание мальчишке, и кто знает, что бы тот натворил, не закончи он работу. Лобо должен был бы гнать их всех отсюда, а не помогать остаться. Но что-то было такое в чертовом мальчишке с доверчивым взглядом. Лобо еще не готов был сознаться самому себе, что что-то такое было в женщине тоже.

— Пожалуйста, зайдите в дом, — пригласила Уиллоу, — я хочу с вами поговорить.

Он стоял в нерешительности. Что ему хотелось — так это побыстрее смыться.

Вместо этого, к собственному удивлению, он кивнул.

Зайдя в кухню, они обнаружили последовавшую за ними вереницу детей. Улыбаясь, Уиллоу оглядывала одну очаровательную физиономию за другой, потом решительно выставила их из кухни.

— Вы тоже, — сказала она отошедшей в сторонку Эстелле. Когда все любопытные уши удалились, она серьезно посмотрела на него изучающим взглядом.

— Я хочу вам кое-что предложить, — начала она. Он приподнял бровь.

— Я… — она была в нерешительности. Бровь приподнялась еще, но в глазах, как всегда, ничего нельзя было прочесть

— Я… с этими руками надо что-то делать, — неловко продолжила она, не уверенная, говорить ли о том, что намеревалась ему предложить.

— Это не требуется.

— Я…

— У меня были ожоги похуже, — сказал он.

— Но не по моей вине, — возразила она.

— Вы тут ни при чем. Не люблю, когда скотина зря пропадает. Но если бы я знал, что это из-за Брэди, я бы оставил его там.

Это прозвучало приговором, и она содрогнулась от его резкости. Она подозревала, что это не правда, но его взгляд требовал этому верить. Он хотел, чтобы она приняла это за истину.

Его лицо могло служить образцом безразличия. Оно казалось непроницаемым, но она вспомнила прошлый вечер и как он смотрел на Чэда, прежде чем спохватиться. В этом взгляде было сочувствие и понимание. И Уиллоу знала, что это ей не почудилось.

Воспоминание придало ей смелости.

— Я… мы… думали, что, может, вам нужна работа.

Он озадаченно уставился на нее. Она торопливо продолжала:

— Я не могу платить много, а теперь и расположиться негде, когда сарай сгорел, но вы могли бы спать у мальчиков в комнате, и получать еду, и…

«Вы нам нужны». Эти слова не были сказаны вслух, но они висели в воздухе.

В его глазах мелькнула насмешка, потом они снова застыли и он нахмурился.

— Хотите сказать, что вы все-таки собираетесь остаться здесь. Послушайте, леди, есть у вас хоть капля соображения?

Она, казалось, была глубоко уязвлена этими словами.

— Я вам сказала вчера, что не могу не остаться.

Он раздраженно скрипнул зубами, прежде чем ответить.

— А как насчет детишек? Вам, черт побери, все равно, что с ними будет?

— Прошлым вечером мы устроили голосование. Все хотят остаться.

— Голосование? — Уиллоу съежилась от его пораженного тона. — Леди, вы психованная хуже вашего чертова быка, — продолжал он.

— Уиллоу, — поправила она, — зовите меня Уиллоу.

Он тяжело вздохнул, как будто имея дело с сумасшедшей.

— Зачем же вы чинили изгородь, если думали, что мы не останемся? — неожиданно спросила она.

Будь он проклят, если знал зачем, сознался он сам себе. Должно быть, сумасшествие заразно как холера, и не менее опасно.

— Я обещал мальчишке, — коротко ответил он. — Я не хотел, чтобы он опять сам занялся этим. Но какого черта, я думал у вас хватит соображения перестать упрямиться после всего, что случилось.

— Вот поэтому вы нам и нужны, — сказала она, улыбаясь самой милой и доверчивой улыбкой, какую он когда-либо видел.

У него все кишки перевернулись.

— Почему вам так надо остаться? — наконец спросил он.

— Я расскажу, пока буду заниматься вашими руками, — ответила она.

Он уставился на нее жестким ледяным взглядом. Потом кивнул, но так неохотно, как будто, подумала она, для него принять помощь было гораздо труднее, чем спуститься в полный змей колодец или вытащить сопротивлявшегося быка из горящего сарая.

— Сядьте, а я схожу за мазью, — приказала она, кивая на табуретку рядом с большим кухонным столом.

Он сам был удивлен, что послушался. Когда она исчезла, он оглядел кухню. На плите стоял большой котел, от которого шел странный аромат. Он сморщил нос, пытаясь понять, чем пахнет, но так и не понял. Кухня была уютной, с занавесками в цветочек на окнах и пестрым плетеным ковриком на полу. На стене было множество рисунков, очевидно, детских. На вбитых в стену колышках висели начищенные сковородки. Кухня была загромождена книгами и одеждой, не такая аккуратная, как его комната в Денвере, но пол был вымыт до блеска, и пахло чистотой и свежестью. Здесь было тепло и уютно, и… у него возникло странное пьянящее ощущение возвращения домой.