Он родился через шестьдесят лет после того, как в России официальным языком стал английский. До этого была Индия, Сербия, потом вся Европа. Кто-то лишал народы их прошлого, их корней, их сути. Через десять лет, после введения английского в России, за разговоры на русском стали штрафовать, ещё через пятнадцать лет давать срок и исправительные курсы. И плевать бы ему на всё это, если бы не его отец, который был из тех, кто не хотел лишаться корней. Он обучил русскому и его. И теперь всю жизнь страх, опасение случайно вырвавшегося слова на русском, на работе, на улице, среди знакомых, и даже дома. Вслух. Ведь и вправду когда-то говорили, что и у стен есть уши. И ещё постоянная, непреодолимая тяга к этому языку, постоянная жажда. Но как её утолить? В сети ничего на русском нет, нигде нет. Но год назад, он через одного старика русиста, как их называло правительство, вышел на букиниста, на того, которого видимо уже схватили, пытают, или даже убили. Ведь они стреляли в меня. А если они его пытают, значит рано или поздно выйдут и на мою скромную персону. Алекс тряхнул головой. Нужно вести себя обычно, никаких подозрительных движений, никаких. Теперь решается вопрос его свободы, а возможно и жизни. Он снова принялся сортировать письма.

— Внимание, в сдании пошар! Фсем немедлено покинуть памешение — проговорило офисное радио на ломанном русском.

Алекс не улыбнулся. Даже ухмылка не коснулась его губ. Глупая проверка. Тупая проверка. Они рассчитывают, что те, кто знает русский, инстинктивно бросятся бежать. Вот уж придурки. Такие проверки проводятся через день, после предупреждающего сигнала. И во время их, сразу после противного гудка, служащим рекомендуется внимательно смотреть по сторонам. Наблюдать за реакцией соседей. Алекс покрутил головой, согласно инструкции. Всё нормально. Ни у кого никаких реакций.

Погрузившись в письма, он наконец-то отвлёкся от вчерашних переживаний, и уже под вечер всё что случилось, показалось ему каким то отдалённым, размытым, и уже не столь пугающим. Когда прозвенел звонок, вещающий об окончании рабочего дня, он медленно поднялся с кресла, и вместе с остальными двинулся к выходу.

Но домой он не пошёл. Ему нужно было забрать то, что он оставил в том подъезде, в той пахнущей сыростью кладовке. Ему нужно было забрать книгу, написанную на русском языке. Книгу, за которую он отдал деньги, накопленные за четыре года. Это был томик стихов Пушкина.

— Войду, обыкновенно. Никто не обратит на меня внимания. Открою замок, левая верхняя, потом два раза нижняя правая, и снова левая верхняя, заберу книгу и уйду — судорожно думал он на ходу — Дай бог. Если бы меня пасли, я бы уже сидел где-нибудь в кабинете, и давал показания. Всё чисто, Алекс. Ты везунчик.

Подбадривая себя, он подошёл к дому, в котором просидел всю прошлую ночь. Было семь вечера. Дверь открыта. Сделав каменное лицо, он вошёл в подъезд. Прислушался. По лестнице никто не опускался и не поднимался. Лифт тоже молчал. Алекс быстро, задрожавшими руками набрал код и дёрнул дверь. Там, в самом углу, под какой то ненужной тряпкой книга. В самом углу. Никто не должен найти. Он присел на корточки, и зашарил руками. Нащупал тряпку, схватил её, отбросил в сторону. Книги не было. Он почувствовал, как по спине пробежали мурашки, но судорожно зашарил снова. Не было. Может я ошибся? Может она в другом углу? Он потянулся вправо, но тут удар по затылку вырубил его.

Очнулся Алекс сидя на стуле. Голова безжалостно болела. Открыв глаза, он разглядел перед собой человека в форме, поднял голову, посмотрел на погоны. Подполковник. Значит дела его плохи. Очень плохи.

Он осмотрелся. Кабинет в серых, гнетущих тонах, минимум обстановки. Стол, два стула, на столе лампа. Чуть поодаль второй федерал. Всё, как в дурацких, штампованных боевиках.

— Эй, ты здесь? — спросил подпол на английском.

Что за дурацкий язык. Алекс слабо кивнул головой.

— Кто тебя научил?

— Сам — ответил Алекс.

— Ложь! — крикнул подпол — Кто твои ассоциаторы?

— Никто. Я сам — повторил Алекс.

Подпол залепил ему увесистую пощёчину. В ушах зазвенело.

— Кто?!

— Я же говорю, никто.

— Кто тебе сказал про продавца книги?

— Никто

Удар в скулу, через секунду в висок. Алекс застонал.

— Кто ассоциаторы?!

Алекс промолчал. Зачем говорить, когда не слушают. Серия ударов повалила его на пол. Но лежать ему не дали. Его грубо подхватили под мышки и вновь усадили на стул.

— Говори! — крикнул подпол.

— Я же говорю, никто. Я сам.

Подпол отошёл к столу. Второй федерал приблизился. После четвёртого удара Алекс провалился в темноту. Потом снова пришёл в себя, отчуждённо посмотрел на оскал подпола, вновь задающего свой вопрос, ничего не ответил, и с поломанным носом перевернулся вместе со стулом. Кто-то из них двоих вытащил стул из под него, и, размахнувшись, ударил им по спине. Одна из ножек отлетела в сторону. Алекс скрючился от боли, и глухо застонал. По щекам покатились слёзы.

— Кто твои ассоциаторы?! — заревел подпол.

— Никто. Я сам — беззвучно выдохнул Алекс.

Подняв с пола, его повели по коридору, заломив руки. Из носа бежала кровь, глаза почти полностью заплыли, лицо распухло. Если бы его сейчас увидела собственная мать, вряд ли она смогла бы узнать своего сына. А отец? Нет. Отец бы узнал его. По взгляду.

Алекс вспомнил, как отец учил его русскому. Устно. Только устно. Никаких книжек, тетрадок, азбук. Опасно. На самом деле опасно.

Его потащили вниз по лестнице. И он всё понял, и инстинктивно попытался освободить руки, но его тут же ударили по затылку. Вот и всё, подумал он. Исправительные курсы, срока, всё это чушь. На самом деле всё проще. Но разве он жалеет?

Он прислушался к себе, к своим мыслям, к сердцу. Нет, не жалеет. А о чём жалеть? О том, что остался русским? Он улыбнулся разбитыми губами. Нет. Никогда. Да, сейчас его убьют, как и отца. Он умер от туберкулёза в Магадане, это официальная версия. Но теперь всё объяснилось.

Его привели в полутёмный, сырой подвал, отпустили руки, и толкнули в спину. От неожиданности он пробежал несколько шагов, но не упал, удержавшись на ногах. Остановившись, он выпрямился.

— Гоу — прозвучал железный голос за спиной. Алекс шагнул вперёд.

Интересно, куда выстрелят? В голову? В спину, туда, где сердце? Страшно. Куда они там стреляют, чёрт бы их побрал? Страшно. И всё-таки жаль. Жаль, что он не успел прочитать Пушкина. В детстве, отец читал ему всего один стих, больше он и сам не знал. Пушкин был запрещён больше всех остальных русскоязычных литераторов вместе взятых. Алекс обернулся.

— Эй — проговорил он на английском — я хочу помолиться. Мне ведь можно помолиться?

В полумраке он разглядел недовольное лицо палача.

— О, кей — буркнул тот.

Алекс прикрыл глаза.

— Я помню чудное мгновенье — впервые за последние два года, после того, как умер тот старик русист, он заговорил по-русски вслух. И заговорил громко, ни боясь, ни дрожа, ни скрывая, того, чем владеет — Передо мной явилась ты…