– А нет его у тебя… Вернее, есть, но не такое, как у всех. Я попробовала узнать, да не разобрала.

– Ну что ты, баба Нинея, у моего отца сначала две девочки родились, а он все сына ждал, поэтому, когда я родился, он меня Жданом и назвал.

– Нет, не чувствуешь ты себя Жданом. Ты сам для себя Михайла, а когда в глубь себя заглядываешь, где и есть место родовому имени, ты себя опять Михайлой ощущаешь, только каким-то другим. Не понимаешь?

– Не понимаю, – честно признался Мишка. – Как это? Михайла, но не такой.

– Тебя в честь кого Михаилом крестили?

– В честь святителя Михаила митрополита Киевского.

– Он кем был?

– Первым митрополитом на Руси.

– Да нет, – Нинея досадливо поморщилась, – из какого племени?

– Болгарином был.

– Вот смотри: болгарин – человек чужого племени…

– Но болгары – тоже славяне!

– Не перебивай! Во-первых, болгары ближние родственники не нам, а булгарам, что на Каме живут. Они только язык и обычаи переняли, а кровь другая, хоть со славянской и перемешанная. Во-вторых, у них давно уже царство, наподобие греческого, то есть и обычаи они покорежили. В третьих, у них вера греческая, то есть они и веру пращуров отринули, что славянских, что булгарских. Что там от истинных славян осталось?

– Но язык-то один?

– Язык у нас и с чехами, и с ляхами один, а ты их своими считаешь?

– Так они латинскую веру приняли! Ну ладно, не только в этом дело. Нет, не считаю.

– А чем болгары лучше? Перебил ты меня… Что ж я хотела-то?.. Да! Михаил! Чужой нам человек принес нам чужую веру. А про то, что у христиан большая часть не своя, а ворованная, я тебе уже говорила. Так вот: сам чужой, веру принес чужую, а мы должны от всей своей прежней жизни отказаться и жить так, как он нам укажет. Да еще не своим умом укажет, а так, как ему из Царьграда велят. А кто не согласен, тех – огнем и мечом. Ты себя таким Михаилом видишь?

– Н-нет, пожалуй. – Подобные мысли никогда не приходили Мишке в голову. ТАМ он о таких вещах вообще не задумывался, а ЗДЕСЬ окружавшие его христиане никого огнем и мечом в свою веру не обращали. – Как-то у тебя, баба Нинея, все выходит… Полтора века уже прошло, неужели за это время не погнали бы христиан, если бы их вера в народе не прижилась?

– Да не о том я! Ты себя ощущаешь тем, кто пришел диким людям указывать: как надо жить, а как нет? Славян дикарями считаешь? Ну не всех, так хоть тех, кто крест не принял. Считаешь дикарями?

– Нет, конечно!

– А он считал! По его наущению княжий родич Добрыня приказал Новгород поджечь, когда туда попов не захотели пускать. Так со своими поступают? Вот ты бы мою деревню велел поджечь из-за того, что мы попов к себе не пустили?

– Да что ты говоришь! Нет, конечно!

– Но ты же святому, в честь которого назван, во всем подражать должен?

– Ну уж нет! Никого я жечь не собираюсь…

– Значит, первый Михаил, который на поверхности, – не ты. Но есть в тебе еще и другой Михаил, который к вере христианской относится… даже не знаю, как сказать… Проще говоря, не христианин ты, но и в славянских богов тоже не веруешь. Так посторонний человек на чужую брань смотрит, которая его не касается.

– Вот и нет! У меня душа болит и за тех, и за других, потому что и те и другие – свои. И брань эта их только ослабляет!

– Вот этого Михаила я и люблю, его по имени и зову. Понял теперь?

– Понял.

– А я – нет! Откуда ты такой взялся? – Выпад Нинеи был неожиданным и стремительным, как бросок змеи. – Не бывает таких детей!

– А ты, Нинея? Ты где училась? – парировал Мишка. – Библию на память знаешь, историю народов и государств ведаешь, дискутируешь, как богослов! Таких образованных княгинь или боярынь днем с огнем не сыщешь, а ты в деревеньке глухой сидишь… Ты-то откуда взялась? Не бывает таких деревенских старух!

– Вот и поговорили, Мишаня. Не бывает таких, как мы. Так, может, нас и нет?

– Ну, если ты сейчас еще и древнегреческих философов помянешь, то я точно поверю, что нас нет и все это мне только кажется.

– А сам-то кого из философов помнишь?

– Ну… Аристотеля, Геродота, Платона… погоди! Ты меня опять проверяешь?

– И много ты деревенских мальчишек видел, которые эти имена в разговорах поминают?

«Господи, не может быть! А почему не может? Максим Леонидович же не говорил, что мой предшественник мужчина!»

– Нинея Всеславна, а вы Максима Леонидовича не забыли еще?

– Кого?

– Ученого из Петербурга.

– Нашел все-таки, чем бабку уесть! – Нинея вовсе не обиделась, а поощрительно улыбнулась. Не знаю я ученого Максима, не слыхала даже. Из греков, что ли?

«Блин, обидно! А как было бы здорово!»

– Да, из греков. Он-то как раз славян дикарями не считал.

– Ну хоть один такой нашелся, и то – хорошо.

– И все же, баба Нинея! Меня-то отец Михаил учит, а тебя кто учил? Ну не Яга же тебе про Аристотеля рассказывала.

– У каждого свой отец Михаил есть… А Яга… Она такое знала, что твоему попу и не снилось. И запомни: мудрость славянскую греки с варягами еще не вытравили. Как знать, может, все еще и по-другому повернется… А насчет имени своего ты, мне думается, все понял. Не Ждан ты, а Михайла, только не христианский Михайла, а другой. Но для тебя это – хорошо. Если настоящее имя человека знать, можно ему большой вред причинить, а твоего настоящего имени никто ни узнать, ни понять не сможет. Если уж я не разобралась… Одно слово: везунчик ты, любят тебя светлые боги.

Потихоньку Мишка начинал тяготиться пребыванием у Нинеи, да и по дому соскучился сильно, а если уж совсем откровенно, то очень хотелось повидать Юльку. Как-то, после всей этой истории, Мишкино отношение к ней изменилось. Начиная с восхищения ее мужеством во время эпидемии и кончая сожалением, что она уехала, когда он спал. Не получилось даже ни попрощаться, ни поблагодарить.

Единственной отрадой оставались только вечерние посиделки с малышами. Мишка наконец-то сообразил, какое из литературных произведений ХХ века можно пересказать им с минимальной коррекцией – «Волшебник Изумрудного города».

Всего-то и пришлось, что переделать американский штат Канзас в Тридевятое царство да трусливого льва в трусливого медведя. По ходу дела, правда, и летучие обезьяны превратились в летучих собак, но это были уже второстепенные персонажи. Зато с Железным Дровосеком и Страшилой никаких проблем не возникло.

Сказка шла «на ура» в течение нескольких вечеров, а потом плавно перетекла в продолжение: «Филька-плотник и его деревянное воинство».

Нинея явно задумала каким-то образом сохранить деревню, лишившуюся жителей. Мишке, который старался, чем мог, помогать ей по хозяйству, она поручила раз в три дня протапливать печи в опустевших домах. Дрова, запасенные еще прежними хозяевами, подходили к концу, и Мишка все чаще задумывался о том, что Нинея собирается делать зимой. Дров на семнадцать домов, не считая единственного обитаемого, требовалась уйма. Кто их будет заготавливать?

Ответ на этот вопрос пришел, как ни странно, из Ратного. Однажды в пасмурный октябрьский день у ворот остановилась телега, в которой приехала старостиха Беляна в сопровождении двух холопов. Не позволив холопам распрягать, Беляна велела Мишке указать им делянку, на которой жители Нинеиной деревни заготавливали дрова, а сама, расцеловавшись со старинной подружкой, тут же завела разговор о здоровье и жизненных обстоятельствах многочисленных родственников и знакомых.

Торчать с холопами на делянке Мишке было ни к чему, а слушать старушечьи разговоры о том, кто женился, кто помер, у кого кто родился, кто чем болеет и прочее в том же духе, не хотелось совершенно. Просто зайти на минутку в дом, забрать самострел и уйти тренироваться тоже показалось невежливым, а просто так бродить на улице – глупым. Не зная, чем себя занять, Мишка решил пройтись по дворам и посмотреть, где сколько осталось дров и в порядке ли навесы над поленницами.