У крайнего дома, в котором, по рассказу Нинеи, повесился хозяин, Мишка неожиданно для себя увидел еще одну телегу. Лошадь не была распряжена, но на морде у нее висела торба с овсом. Похоже, что хозяин телеги не собирался оставаться, а был намерен, сделав какие-то свои дела, отправиться в обратный путь. Тут же пришла мысль напроситься в попутчики до Ратного, но сначала Мишка решил узнать у старостихи, кто это прикатил вместе с ней, да и у Нинеи следовало попросить разрешения на возвращение домой.
– Ну что, охотничек, зажили ребра? – встретила его вопросом Беляна. – Впредь наука будет, выпороть бы тебя, чтоб глупостей больше не творил. Ишь чего удумал: из дому сбежать!
– Пороли уже, как раз перед тем…
– Значит, мало пороли, если в разум не привели!
– Куда уж больше, и так – до беспамятства. Если еще больше, так уж до смерти, а от этого ума не прибавляется.
– Значит, неправильно пороли, порка не для увечья, а для вразумления, а ты, сопляк, язык придержи, когда с тобой старшие говорят! Спросят – ответишь, а пока не спросили, помалкивай.
«Средневековая педагогика во всей красе! Послать бы тебя, кошелка старая… Ладно, изгаляйся, собака лает – караван идет. В гробу я твои поучения видел, в ритуальной обувке белого цвета. Блин, не учуяла бы моего настроения Нинея, мысли она, конечно, не читает, но эмоции улавливает только так. Глаза, что ли, потупить, как почтительному отроку надлежит?»
– Ты чего вернулся? Я тебе велела за холопами присмотреть, а то они без пригляда наваляют.
– Ты велела только делянку указать…
– А сам сообразить не мог? Ступай назад! Скажешь, чтоб сюда пока не возили, пусть разделывают на месте. Шевелись, шевелись, что столбом встал?
– Я спросить хотел насчет второй телеги. Может, Нинея Всеславна меня отпустит, так я бы до дому с ними…
– Какой второй телеги? – тут же насторожилась Нинея. – Беляна, ты кого еще привезла?
Ох как не понравился старостихе вопрос о попутчиках! Мишка только тут и сообразил, что и его Беляна выпроваживала, и Нинею разговорами занимала для того, чтобы никто вторую телегу не заметил.
– Никого я не привозила, он сам увязался.
– Кто увязался?
– Поп. Сказал, что место самоубийства очистить надо, святой водой окропить…
– Да как он смеет?!!! Ну, выродок киевский…
Нинея легко, словно двадцатилетняя девушка, вымахнула из-за стола и, не одеваясь, только захватив теплый платок, метнулась из дома.
– Черти тебя принесли, Минька! – напустилась на Мишку Беляна. – Ну что ты за заноза такая… Господи, ведь убьет же или разума лишит. – Старостиха торопливо одевалась, видимо собираясь как-то вмешаться в конфликт. – Предупреждала же я его, так нет… все умные, все своим умом, что старый, что малый… Только одни старухи у них дуры, а потом вытаскивай умников с того света…
Дело, похоже, принимало серьезный оборот – о боевых навыках ведуньи можно было только догадываться, но, судя по тому, как перепугалась Беляна… Выбежав со двора, Мишка, сам еще не зная, что будет делать, припустил к дому Велимира.
Отец Михаил как раз вышел со двора самоубийцы, сделал несколько шагов и словно наткнулся на невидимую стену, его, как показалось Мишке, даже слегка пошатнуло. В нескольких шагах перед ним стояла Нинея, но какая Нинея! Старуха исчезла, вместо нее Мишка увидел зрелую женщину, очень сильную и не на шутку разгневанную. Спина распрямилась, посадка головы сделалась гордой, даже надменной, морщины не исчезли совсем, но стали как-то незаметней, сброшенный на плечи платок открыл высокий лоб, глаза… знал Мишка, как можно утонуть в этих глазах.
Только сейчас он понял, что в молодости Нинея была настоящей красавицей. Нет, никаких штампов. Ни роковой дамы в стиле «вамп», в которую в фильмах обычно преображаются старухи колдуньи, ни обворожительной блондинки феи Мишка не увидел. Дорогу священнику заступила РУССКАЯ ЖЕНЩИНА, та самая, которая «коня на скаку остановит», да только не схватив за узду, а лишь одним повелительным взглядом. Владычица, заставшая в своих владениях мелкого злодея и снизошедшая до того, чтобы покарать его своей собственной рукой.
Отец же Михаил выглядел плохо. Видимо, и его не миновала болезнь, которой переболели почти все жители Ратного, а он наверняка не отлеживался в постели, а ходил с температурой напутствовать умиравших, исповедовал, причащал Святых Тайн, потом отпевал, преодолевая собственный недуг. Постарел, ссутулился, появились седые волосы. И путь сюда, скорее всего, дался ему нелегко, не только физически, но и духовно – наверняка представлял себе, с какой силой схлестнется. Но… «Делай то, что должен, и будет то, что будет».
Нинея приподняла правую руку и развернула кисть ладонью в сторону отца Михаила, того снова пошатнуло, он схватился рукой за крест и что-то зашептал. Все сразу стало понятно: ни о какой атаке не могло быть и речи – отец Михаил только оборонялся. Нинея слегка подалась вперед, вперилась взглядом в священника, лицо Михаила посерело, казалось, на нем остались одни горящие фанатическим огнем глаза, рот приоткрылся, губы перестали шевелиться, теперь он произносил молитвы только мысленно. Сколько времени это длилось, Мишка сказать не смог бы, но в какой-то момент почувствовал, что Нинея прорывается сквозь барьер священных текстов и вот-вот сомнет волю противника. Но отец Михаил не отступал. Понимал, что проигрывает, уже проиграл, однако готов был умереть, но не сдаться!
– Нинея!!! Не убивай его!!!
Мишка кричал так, как никогда в жизни. Не голосом – сам не знал чем. И так же, сам не понимая как, внес какую-то дисгармонию в незримую связь, сформировавшуюся между Нинеей и отцом Михаилом. И… все кончилось. Нинея опустила руку и расслабилась, отец Михаил, словно не замечая никого вокруг, повернулся и поплелся к телеге, шаркая ногами, как древний старец.
– Собирайся, он за тобой приехал!
Нинея обронила слова, шествуя (именно – шествуя) мимо Мишки, и он вдруг почувствовал себя маленьким и жалким, мелко нагадившим Великой Владычице, намеревавшейся свершить справедливую кару. Не теряя величественности осанки, Нинея пошагала к своему дому, не обратив ни малейшего внимания на то, как отшатнулась с ее пути старостиха Беляна.
«Что это было? Я же что-то такое почувствовал. Стоп, ну-ка – все по порядку. Сначала было беспокойство, передавшееся мне от Беляны, потом… потом было удивление от преображения Нинеи и сочувствие Михаилу. Потом… да! Потом было восхищение ими обоими: ее величием и его мужеством! Нет, не мужеством, он явно испугался, но не отступил. Не мужеством – самоотречением! И вот тут-то я и почувствовал… Что? Не знаю, словами не опишешь. Мощнейшее эмоциональное напряжение, восторг. Да, именно – восторг! Восторг, обращенный к ним обоим, и образовавшуюся между ними связь. Это сделало меня третьим элементом образовавшейся системы и позволило вмешаться. Значит, если бы мои эмоции касались бы только кого-то одного из них, ничего бы не вышло?
Блин, знаний не хватает катастрофически… Что за связь образовалась между Нинеей и отцом Михаилом? Резонанс биополей, что-то еще? Неважно, все равно научного названия этому наверняка нет. Она каким-то образом создала из двух живых систем одну, но под своим контролем, а я, сам не знаю как, подстроился, и меня туда втянуло еще одной подсистемой, третьим элементом.
Но я оказался элементом деструктивным. Почему? Очень просто: раз я стал элементом системы, значит, образовались связи со всеми остальными элементами. Нинея выстроила систему, в которой она была субъектом, а Михаил объектом управления. Проще говоря, она давила, а он сопротивлялся. Она насильственно внедряла в него поток управляющей информации, а он, не будучи способным этот поток пресечь, пытался его заглушить, читая молитвы.
И тут – я, со своим восторгом. Нинея Михаилом конечно же не восхищалась, он Нинеей, разумеется, тоже. А я восхищался обоими – информационные потоки, несущие взаимоисключающую информацию, гасят друг друга, связи разрушаются, система распадается. Вот и все волшебство – никакой мистики!
