Глава третья
АФИНСКИЙ МАРСИЙ
Человек должен из себя развить, в себе найти, понять то, что составляет его назначение, его цель, конечную цель мира, он должен собою дойти до истины — вот мета, которой Сократ достигает во всем.
И, обманутые внешностью Сократа, бывало, не раз потешались над ним заезжие чужеземцы, а сириец Зопир, физиогном[56] и маг, по первому взгляду определил его как человека ограниченного и к тому же склонного к пороку, за что и был осмеян учениками Сократа. Сократ же сказал: «Да, именно таким я и был, Зопир: знаний ограниченных, а страстей безграничных. Но, видят боги, с помощью разума мне удалось обуздать свои пороки».
И, уязвленный славой афинского Марсия, пришел к нему юный отпрыск славного рода Солонов[57], Критий, учившийся у софистов философии и риторике, и, желая возвыситься в глазах афинян ниспровержением Сократа, спросил, найдя его с друзьями сидящим в тени смоковницы:
— Слышал я, будто Сократ внушает всем и каждому, что есть только одно благо — знание и одно только зло — невежество. Так ли это?
И Сократ сказал, жестом усадивши Крития напротив, на траву:
— Именно так, почтенный Критий.
— Значит ли это, почтенный Сократ, что причина всякого зла есть незнание?
— Точнее было бы сказать, что причина зла кроется в незнании.
— Пусть так. Тогда ответь, можно ли считать невеждами Писистратидов[58], Гиппия с Гиппархом? Ведь, унаследовав власть отца, они совершили не одно кровавое злодеяние…
— А разве Критий сомневается в невежестве Писистратидов?
И Критий сказал, насмешливо блести глазами:
— Не только не сомневаюсь, Сократ, но даже уверен, что уж в чем, в чем, а в невежестве их упрекнуть никто не сможет: ведь они правили Афинами семнадцать лет!
— Важно не сколько, а как править, Критий. А правили они, злодействуя, как сам ты только что признал, за что и поплатились: одного афиняне убили, а другого изгнали…
— Как же ты, Сократ, не понимаешь, что злодейство Гиппия и Гиппарха было разумным! Иначе с ними самими еще раньше расправились бы их противники! В чем же невежество Писистратидов? — И вновь у Крития глаза блеснули насмешкой.
Сократ же спросил:
— Скажи мне, Критий, назовем ли мы правителем того, кто носит скипетр, или того, кто правит умело?
— Того, кто правит умело, конечно.
— А не кажется ли тебе, что «править умело» — это значит благодетельствовать подданным своим, а не себе?
— Именно так…
— Можем ли мы тогда назвать невеждой правителя, не разумеющего этой истины?
— Как же еще его назвать?
— Но ведь Гиппий и Гиппарх как раз и не считались с этой истиной! Притесняя афинян, они обогащали себя и родных своих. Именно это и вызвало недовольство народа, на что Писистратиды ответили казнями и конфискацией имущества в свою пользу. Не вправе ли мы сказать теперь, Критий, что Гиппия и Гиппарха сгубило их невежество?
И Критий сказал задумчиво:
— Клянусь Гераклом, ты прав, Сократ!
Но, признавши правоту Сократа на словах, не признал ее Критий в душе, ибо смолоду был болен честолюбием и за место за столом у власти готов был заплатить любой ценой. Разум же его сказал ему: «Умен Сократ и мудр, и овладевший Сократовой мудростью быстрее достигнет цели, чем одним своим умом». И, следуя зову рассудка, пристал к ученикам Сократа Критий, учась у афинского Марсия искусству риторства и спора. Но едва проворный разум Крития схватил подход Сократа к сложению ораторских речей и к поискам истины в споре, возжаждал он в глазах сограждан помериться при случае умом с самим учителем. И когда Сократ, беседуя с друзьями все о той же справедливости, сказал:
— У кого научиться тому или другому ремеслу, это знают все и не знают более важного — к кому обратиться для изучения справедливости…
Критий перебил его, с насмешкой глядя на друзей и почитателей Сократа:
— Учитель, сколько можно говорить об одном и том же! Не пора ли тебе избрать другой предмет для спора? Все ведь слышали по многу раз рассуждения твои о справедливости и главное из них — «справедливо то, что законно»…
— Более того, Критий, — с улыбкой подхватил Сократ, — я не только об одном и том же говорю, но и одно и то же. А вот уж ты в силу своего многознания, наверно, никогда не выражаешься одинаково об одном и том же?
— Да, Сократ, уж я-то всегда стараюсь сказать что-либо новое о старом предмете.
— Что же, и относительно общепринятого, к примеру, в правилах грамматики или арифметики, ты отвечаешь каждый раз по-разному? Если тебя спросят, сколько букв в слове «Сократ» или сколько будет дважды пять, ты отвечаешь неодинаково?
— Э, нет! Здесь я, так же как и ты, говорю всегда одно и то же, но что касается справедливости, Сократ, то относительно ее я могу сказать нечто новое…
И, оборотись к ученикам своим, сидевшим рядом, под деревом, сказал Сократ лукаво:
— Что же, друзья, я думаю, мы с удовольствием послушаем Крития: ведь новое так редко приходит на ум! Так что ты, Критий, можешь нового сказать о справедливости?
И Критий изрек:
— Справедливым я считаю все, с помощью чего достигают блага!
— Блага для себя или для государства? — спросил Сократ.
— Конечно, для себя, Сократ! Каждый стремится к благу!
— Пусть будет так. И что же за «все» ты позволяешь стремящимся к благу? Украсть или ограбить в целях наживы, это ты тоже считаешь справедливым?
— Ни в коем случае, Сократ! Ясно, что под словом «все» я понимаю поступки, не вредящие всем остальным.
— И как же ты определяешь, Критий, какой из твоих поступков вреден людям, а какой безвреден?
И, рассмеявшись, Критий сказал:
— Какой же ты недогадливый, Сократ! Конечно, с помощью разума! Не ты ли нас учил во всем полагаться на разум?..
— Было бы прекрасно, Критий, если бы все люди руководствовались разумом, но ведь в жизни так не бывает…
И сказал смущенный Критий:
— В самом деле, Сократ, ведь на разум могут полагаться лишь сознательные граждане… Пожалуй, мое понимание справедливости надлежит дополнить словом «сознательный» или «разумный». Справедливо все, с помощью чего достигает блага разумный! Именно так, Сократ!
И тогда рассмеялся Сократ:
— Думаю, что совсем не так! Ведь и разумный не всегда полагается на разум, когда его одолевают страсти. Да и можно ли считать справедливым то, что подходит для одних и не подходит для других?
И, краснея, признался Критий:
— В самом деле, здесь я дал какую-то промашку, Сократ…
— Тогда подумай, Критий, и скажи: что всего надежнее предохраняет граждан от посягательств со стороны других людей? Молчишь? Так я тебе скажу: законы! Только они, законы, охраняют одних и удерживают других, разумных, не желающих прислушиваться к голосу разума, и неразумных, всех без исключения, от поступков, наносящих вред другим людям! Разве не так?
