Заставив себя приподняться, я нашел контейнер с едой, не замеченный вчера. Я выпил остатки воды, больше проливая на пол, переводя дыхание, когда ледяная вода стекала по моей одежде. Полыхающее жаром тело вздрагивало от прикосновений этих холодных капель, словно они были пальцами на руке смерти, но я отчаянно продолжал пить, пока не осушил сосуд до дна. Мое горло не стало менее пересохшим, чем было до того.

Я поглядел на пол в кровавых пятнах. Крови стало больше, чем было здесь вчера вечером, насколько я помнил. Свежая кровь. Кровь, которая просочилась сквозь мои рваные брюки и куртку. Я с усилием поднялся на ноги, желая выбраться отсюда, желая больше не видеть крови и других напоминаний о том, что я сделал или что сделали со мной.

Я двинулся к люку и не то соскользнул, не то упал в него, ударившись о землю, расплавленную и почерневшую от крушения флайера. Я долго лежал, ожидая, пока красные круги боли отойдут в моем сознании на второй план, оставив пространство для каких-либо других мыслей, пока холодный острый аромат ветра не выгонит запах крови из моих легких.

Я подполз и прислонился к стенке флайера. Зачем я мучаю себя, неужели мне настолько хочется умереть на открытом воздухе? Я ненавидел открытые пространства с того времени, как покинул Старый город, подобно тому как кто-то, проживший всю жизнь запертым в клозете, будет ненавидеть открытую дверь. Подняв глаза к небу, я увидел распаханное поле облаков, плывущих ко мне со стороны далеких рифов, и подумал об ан лирр, вспомнил Мийю.

Интересно, глядела ли она когда-нибудь на облачных китов так, как я видел их через линзы Воуно? Будет ли у нее когда-нибудь возможность так посмотреть на них?

Мийа… Мне казалось, что в нагромождении облаков я вижу ее лицо. Неужели я увижу всю свою жизнь проигранной на сцене неба, если буду смотреть ввысь достаточно долго? Если проживу достаточно долго. Но и в облаках, и в моих мыслях было только лицо Мийи. Все остальное было смешано, превращено в хаос.

«Мийа, — мысленно позвал я ее, что было так же неразумно, как и прочие мои мысли. — Мийа. Я виноват». — Но в чем я был виноват, я не мог бы сказать.

Подчиняясь внезапному импульсу, я потянулся за линзами Воуно и приложил их к глазам. От движения у меня из горла вырвался хрип. Но когда линзы сфокусировались, я увидел, чем на самом деле были эти облака: ан лирр. Те самые, должно быть, посмотреть на которые вез Киссиндру Воуно. Я помнил, что он обещал это путешествие нам обоим вечность назад.

Облачные киты плыли как видение высшей правды — то, что всегда ускользало от меня и будет ускользать, пока я прикован цепью к мертвому грузу прошлого. Я видел, как их мысли падали с неба, мечты, наполненные чудесами, немыслимыми для замкнутого в себе сознания человека. Человечеству не дано понять этот дар творцов. Это наследие гидранов, и только их. Я смотрел, как лился, сверкая, чудесный дождь, как медленно плыли в светлой вышине громады облачных китов. Я почувствовал поцелуй ледяной капельки на своем поднятом вверх лице, и опустил ненадолго линзы, чтобы увидеть, как падает снег в мире, видимом для моих глаз.

Я открыл рот, чтобы падающий снег смягчил мои пересохшие губы и язык, во мне уже не было страха, он стал ненужным чувством. Я раскрыл свои мысли для ласкового касания водопада грез, не зная, засыпаю я или умираю.

Казалось, облака приближаются к земле, ползут по ней, окутывая меня беспокойным шевелящимся туманом. Призрачный огонь озарял разбитый корпус флайера, в тумане мерцали огоньки. Прогремел гром и, отразившись от далеких холмов, вернулся эхом, проникая мне в грудь. Мне казалось, что у меня нет кожи, нет ничего, отделяющего мои внутренние ощущения от окружающего меня моря энергии. В моей голове вспыхивали и бледнели образы, и я уже не знал, открыты или закрыты мои глаза. Мерцание обволакивало кончики моих пальцев, такое же призрачное, как снежные хлопья, тающие на моем горящем лице.

Мийа. Ее лицо колыхалось в мягкой стене тумана, скользило в моих мыслях, пока я точно не понял, что брежу. Ее губы беззвучно шептали мое имя, призывая к себе, уводя отсюда.

Воздух серебрился, окружал мое тело сиянием, разбивающимся на мерцающие причудливые силуэты, которые казались знакомыми мне, но их имен я не произносил никогда. Мозг, который невозможно представить, слился с моим, наполняя его секретами и тайнами. Единство. Намастэ…

— (Мийа.) Ее прикосновение, отливающее золотом, долетело до меня из сияния, унося меня в его покрытую рябью черноту с золотом, пока я не оказался невесомым, эфемерным, как мечта. Боль ушла, ушли все чувства, кроме изумления. Я поднимался, поднимался к свету…

— Где я? — спрашивал кто-то. Тот же глухой голос снова прошептал эти слова, а в это время синий-синий купол неба открылся над головой, такой же чистый и не потревоженный, как мир внутри меня. Там не было боли, и думать не надо было, не надо было ничего делать — только существовать. И не важно было, где я нахожусь, главное, что я сливаюсь с этим местом.

— Где я? — прошептал я снова, поскольку не верил в небеса.

«Со мной, — ответил голос. — С нами». — Слова звучали внутри меня. Прохладная рука коснулась моего лица мягко, как сон, мысль коснулась моего мозга, как крыло птицы.

Я попытался приподняться на локтях. И появилась боль, довольно сильная, такая, что у меня перехватило дыхание, и я выругался. Она доказала мне, что я все еще дышу. Я огляделся и понял, что лежу на циновке, укутанный бинтами и одеялами. Мийа лежала рядом со мной, под глазами у нее были синие тени, но улыбка лучилась светом, когда она смотрела на мое недоверчивое лицо. За ней спал Джеби, засунув в рот большой палец.

— Как… я сюда попал?

— Я перенесла тебя.

— Ты… нашла меня? Как? Я потерялся.

«Ан лирр». — Она потянулась ко мне, мягко поцеловала, боясь, что лишнее движение может причинить мне боль.

Мой мозг слился с ее мозгом, без слов, без усилий, чудесно, и я только тогда понял, что может значить для кого-то другого всего лишь то, что я остался в живых. Слезы побежали по моему лицу так неожиданно, как дождь в пустыне. Я по пальцам одной руки мог сосчитать, сколько раз я плакал за всю свою жизнь. До этого момента такого не случалось никогда: я был счастлив, или в безопасности, или просто жив, или был любим.

Я здоровой рукой привлек ее к себе, почувствовав ее беспокойство.

«Все в порядке», — подумал я, желая только, чтобы моя рука была свободна, чтобы прижимать Мийю к себе. Когда я коснулся ее тела, ее мозга, боль исчезла, словно все, чем мы делились друг с другом, делилось нами не только на словах: боль и удовольствие, слабость и сила.

— Ан лирр, — пробормотал я. То, что я принял за открытое небо, оказалось стенами. Стены из чего-то полупрозрачного, необыкновенно синего, подсвеченного светом дня снаружи. Я обвел стену взглядом и нашел окно, узнав его только потому, что в отдалении плыли облака. Только облака, ничего больше… Глядя на них и обладая вернувшимися ко мне чувствами Мийи, я мог быть уверен в этом так, как не может быть уверен ни один человек. Я заметил, как исчезли они, скрывшись за пределами окна, за стеной, совершенно чистой, подобной безоблачному небу.

Наконец я отвел взгляд от окна и посмотрел на Мийю.

— Тебя привели ко мне облачные киты?

Они кивнула, гладя спящего Джеби по голове.

«Я не знаю, что с тобой сделала Наох… кроме того, что я не сразу могла найти тебя. Так что я следовала Пути Молитвы, который показала мне ойазин, пока Всеобщая Душа не привела меня к ан лирр».

Они тоже были очень далеко, за пределами действия ее дара. Но каждое создание ан лирр составлено из миллионов мозгов и обладает большей мощью и более чувствительно, чем любой телепат. Они услышали ее молитвы — и ответили на них.

Я почувствовал у себя на запястье привязанный лекарственный мешочек Воуно, его потрепанную мягкую кожу. Уловив какое-то движение уголком глаза, я вскинул голову. Что-то пролетело в тени полутемной комнаты, за аркой двери и филигранной стеной. Таку. Их тела вносили некоторую неопределенность в четкий геометрический узор света в пространстве вокруг. И я не просто слышал и видел их, впервые я почувствовал их своим мозгом.