Острое лезвие ножа впилось под ее ребра…

– Готово! – вернувшись, доложили ушкуйники. – Даже не пикнул. Там и лежит, где ты сказал, отдыхает. – Матоня ухмыльнулся.

– Хорошо, – надменно улыбнулся Тисок. – Возьмите факелы, пойдем осторожно, посмотрим.

Дождавшись, когда схлынет толпа, Тисок и его люди свернули в узкую щель меж храмами. Тело в накидке из перьев лежало навзничь, золотая маска ягуара закрывало лицо.

– Сейчас мы узнаем, кто ты такой, предатель! – усмехнувшись, Тисок наклонился, срывая маску…

Страшный крик тоски и боли прорезал ночную тьму, рассеиваемую лишь дрожащим пламенем факела.

– Как же ты могла, Шошчицаль? Как ты могла? – опустившись на колени перед трупом, шептал Тисок. – Кто приказал тебе следить за мной, кто? Я узнаю, клянусь тебе, узнаю! И смерть его будет страшной… О, Шошчицаль!

Почти до утра простоял на коленях Тисок. По лицу его, всегда надменному, а нынче раскисшему и жалкому, текли слезы. А губы шептали:

– Шошчицаль…

Ужасное известие о смерти Шошчицаль достигло пленных новгородцев лишь на третий день, уже после похорон. У Гриши эта весть вызвала шок, он целый день просидел на своем ложе, тупо уставившись в разноцветное панно на задней стене. Яркими, красными, синими и желтыми красками на стене был нарисован блистательный бог солнца Тонатиу, сидящий на спине Огенного Змея. С обеих сторон сверкающего бога сопровождали полуобнаженные женщины-воительницы – сиуатетео. Одна из них настолько была похожа на Шошчицаль, что, казалось, художник писал ее именно с несчастной девушки. Однако стены были расписаны давно, еще при прежних тлатоани Ицкоатле и Моктекусоме. Но, кто знает, может быть, изображенная на стене женщина приходилась покойной принцессе родной бабкой?

Олег Иваныч, как мог, утешал Гришу, хотя и сам чувствовал себя довольно паршиво – ведь погиб их единственный друг и союзник. Несчастная Шошчицаль, полюбив Гришу, успела сделать для пленников многое, очень многое, и, главное – привела-таки к Ване! Вот теперь бы и выкрасть его из храмовой темницы и бежать, бежать, пока не поздно. Чувствовал Олег Иваныч, что их пребывание в столице теночков уж слишком затянулось.

После смерти принцессы положение пленников резко ухудшилось – была усилена охрана – знакомых воинов-«орлов» сменили их конкуренты воины-«ягуары», причем в удвоенном количестве. Пленников никуда уже больше не выпускали, фактически заперев в покоях дворца, свирепо раскрашенные воины не шли ни на какие разговоры – просто не открывали двери. Даже на террасу выход был запрещен – там тоже дежурили воины в пятнистых шкурах. Все они, естественно, были людьми Тисока, и Олег Иваныч терялся в догадках – чем же они вызвали немилость этого могущественного военачальника. А может, все это делалось по прямому приказу Ашаякатля? Был бы Майотлак, можно было б спросить у него, да вот беда – молодой тлакуил давно уже не появлялся.

– Что будем делать, Гриша? – усаживаясь рядом на ложе, Олег Иваныч положил приятелю руку на плечо. – Чувствую, сгущаются тучи.

Гриша реагировал вяло. Растянулся на ложе, подложив под голову руки, и бездумно смотрел в потолок мокрыми от слез глазами. Переживал. Олег Иваныч вздохнул и, решив перенести разговор на завтра, поднялся с ложа. Внезапный сквозняк вдруг сдул разбросанные на прикроватном столике рисунки, когда-то принесенные Майотлаком. Хлопнула входная дверь. Олег Иваныч насторожился.

Причиной сквозняка оказался Майотлак, которого Олег Иваныч встретил как самого долгожданного гостя. Даже, казалось бы, ко всему безучастный Гриша, приподнялся на ложе, в полголоса приветствуя молодого жреца.

– Плохи ваши дела, скрывать не стану, – сразу же сообщил Майотлак, впрочем, об этом можно было бы догадаться и без его слов. – Вас подозревают в смерти пилли Шошчицаль.

– Вот те на! – изумился Олег Иваныч, а Гриша вскочил с ложа. – И что же, для этого имеются достаточные основания?

– Военачальник Тисок утверждает, что вы странным образом исчезли… убежали… пропали с теокалли во время празднества, примерно в то же время была убита и Шошчицаль, – пояснил тлатуил. – И это еще не все! – Он заходил по комнате. – Рана, послужившая причиной смерти молодой пилли, нанесена не обычным ножом-теспатлем из обсидиана. – Остановившись посреди комнаты, Майотлак многозначительно поднял вверх большой палец. – Она глубока и узка – пилли умерла сразу. Известный вам Тускат говорит, что такие раны наносит только черное оружие белых.

– Однако, заявочки! – выслушав жреца, присвистнул Олег Иваныч. – У нас что, оружие при себе было?

– Не было, – пожал плечами Майотлак. – Но, говорят, могло быть.

– Постой, откуда могло-то? – не выдержал Гриша. – И что, у вас в Теночтитлане нельзя приобрести железный нож?

– Жел… Такое оружие вряд ли есть здесь у кого. Мы не настолько близко к Ново-Михайловскому селению. Хотя… – Молодой жрец замялся. – Я думаю, вся эта история высосана из пейотля, – заявил он, понизив голос. – Если кто-то и выиграл от смерти несчастной пилли, то это явно не вы. Говорят… – Он оглянулся и перешел на еле слышный шепот: – Говорят, сам военачальник Тисок стремился… набивался… напрашивался… в любовники к покойной пилли.

– И что? – Олег Иваныч посмотрел на молодого жреца наивными, чистыми, словно слеза, глазами. Гришаня отвернулся к стене.

– Как что? – усмехнулся Майотлак. – По дворцу давно уже ходят слухи о связи между Шошчицаль и моим уважаемым другом Григорием. Тисок тоже имеет уши. Думаете, зря вас теперь стерегут воины-«ягуары»?

– Думаем, что не зря, – кивнул Олег Иваныч и спросил напрямик, в лоб: – А зачем ты нам все это рассказываешь?

Майотлак снова замялся, огляделся по сторонам, даже, казалось, собрался заглянуть под столик и ложе, да постеснялся.

– Я… я долго… размышлял… раздумывал… думал. И не один я, – волнуясь, тихо проговорил он. – Помнишь, мы беседовали с тобой, Григорий, о Кецалькоатле, великом Пернатом Змее? Это правда, что жрецы изгнали его за отказ убивать людей. Значит, выходит, сам Кецалькоатль был против человеческих жертв, но мы ведь их приносим, правда, не часто! Жрецы других богов: Тонатиу, Тлалока, Тескатлипоки, особенно Асотль, жрец Уицилапочтли, упрекают нас за это. Говорят, что мы не любим своего бога. Это не так! Мы очень любим Кецалькоатля… но мы любим и всех людей, как Он завещал нам! Сейчас я скажу вам тайну. – Майотлак сглотнул слюну. – Жречество Уицилапочтли и многих других богов поддерживает Тисока в его стремлении стать тлатоани! Говорят, что наш нынешний тлатоани Ашаякатль стар и ленив. Говорят, что давно уже не было настоящей, хорошей войны, одни только войны цветов, давно уже ступени теокалли не делались скользкими от крови, а куашикалли – Сосуд Золотого Ягуара – не переполнялся еще живыми сердцами! – Молодой жрец вздохнул.

– Ты говорил о войнах цветов, – переспросил Олег Иваныч. – Что это?

Майотлак невесело улыбнулся:

– Это один из способов повысить количество жертв. Когда тлатоани приказывает одному из слабых, покорившихся теночкам, племен пойти войной на Теночтитлан, только вместо оружия – боевых палиц, копий и мечей-макуавитлей – использовать букеты цветов. Всех вражеских воинов тотчас берут в плен и сердца их попадают в Сосуд Ягуара. Не смотрите на меня так! – Майотлак замахал руками. – Не надо! Вовсе не все теночки такие кровожадные. Многие из моих друзей – тлакуилы, художники, зодчие – по-новому смотрят на учение Кецалькоатля и против излишней жестокости. Нас поддерживает сам Тлакаелель, управитель дворца, жаль только, что он далеко не молод, и пока нам трудно бороться с влиянием военачальников и жрецов. Вот и сейчас они требуют немедленно принести вас в жертву. Ашаякатль пока не сказал ни да, ни нет. Тлатоани вовсе не жесток и весьма просвещенный правитель, но искать ссоры с влиятельными военачальниками и жрецами – верный путь к гибели. Даже для тлатоани.