Данло ощутил, как неприятно ему пользоваться тем же компьютером, что и Хануман, и делить с Хануманом одно мыслепространство. Но тут, взглянув на песок снова, он увидел, что белая гладь сменилась миллиардами отдельных песчинок. Он видел каждую песчинку во всем ее сверкающем совершенстве, как будто вместо глаз ему вставили микроскопы. Они были как одинаково ограненные алмазики, как огромная сокровищница, которую насыпал для него компьютер Ханумана.

И все-таки это нереально, подумал Данло. Какой бы мощной ни была программа, компьютер бессилен сделать песок реальным.

Зачерпнув горсть, он поднес ее к глазам, и сплошная белизна уступила вдруг крупинкам полевого шпата, и морских ракушек, и черного как ночь базальта, и светлого кварца.

— Я знаю, Данло, симуляция несовершенна. Но она может стать настолько совершенной, насколько человек пожелает. И станет, когда Вселенский Компьютер будет достроен.

Данло пропустил теплый, мелкий, нереальный песок между пальцами, глядя на пенистые валы за отмелью и темно-зеленые прибрежные джунгли. Созданному Хануманом миру не хватало деталей, особенно в прорисовке деревьев и отдаленных ландшафтов. Программа способна была вносить коррективы в эту туманную аморфность, добавляя детали и усиливая четкость согласно фокусу внимания Данло, но воспроизвести в совершенстве целый мир она не могла. Для достижения такого чуда потребовался бы компьютер величиной с этот мир.

Так же обстояло дело и со всеми прочими Землями, расположенными вокруг этой: один эсхатолог как-то сказал Данло, что простейшая и в то же время полная модель вселенной — это сама вселенная.

Сама вселенная — вся вселенная. Вселенная может быть только одна.

Над изумрудной листвой джунглей на востоке вставал высокий холм, и на нем в вездесущем свете этого мира поблескивали беленые и мраморные дома. Хануман — или кто-то другой — выстроил этот город так, чтобы из него открывался широкий вид на океан.

— Не хочешь ли пройтись через лес до города? С берега туда ведет тропа.

Данло окинул взглядом стену джунглей и действительно увидел в ней просвет со змеящейся вдаль тропой. Он перевалил через дюны и вошел в лес. Под густым лиственным сводом он ожидал встретить сумрак, но не тут-то было — деревья и обвивающий их жасмин светились не хуже, чем камни и ракушки на берегу.

Странные джунгли, подумал Данло. Тропинка, идущая в гору, была вымощена глыбами белого мрамора, что делало подъем очень легким. Лианы не свисали с ветвей, и подлесок не мешал ходьбе. За короткое время Данло отмахал несколько миль, встречая на пути самую разнообразную растительность. Над ним высились стволы черного и железного дерева, и сикоморы, и кедры, и красное дерево, и тамаринд — видимо, Хануман перенес в этот зачарованный лес деревья из всех климатических поясов Старой Земли. Деревья и кустарники: здесь росли падуб, черника, индиго, горная сирень и другие виды, которые Данло затруднялся назвать.

Кое-какая флора происходила, видимо, с других планет — или из Хануманова компьютера. Почти вся эта буйная растительность либо цвела, либо плодоносила. Ветви сгибались под тяжестью пеканов, миндаля, папайи, гуавы, манго, лимонов и прочих разновидностей плодов, орехов и ягод. Данло никогда еще не наблюдал такого изобилия в природе; это были не джунгли, а какая-то кладовая, битком набитая вкусными вещами.

Здесь хватило бы еды, чтобы прокормить целый город — нет, десять тысяч городов.

А уж цветов в этом лесу хватило бы, наверно, на десять миллионов ваз. Лиственные завесы пестрели яркими мазками африканских фиалок и орхидей. Кроме них, здесь цвели розы, анютины глазки, жимолость и львиный зев. Мириады пчел и бабочек порхали с цветка на цветок, высасывая нектар, — весь лес вибрировал от их жужжания и трепета их крылышек.

Шагая дальше, Данло стал слышать и другие звуки: высоко на деревьях переговаривались обезьяны, кричали ара, какаду и другие птицы с ярким оперением. На каждом дереве обитало свое семейство белок, которые почему-то совсем не боялись змей, обвившихся вокруг веток. А между тем их стоило бы опасаться — Данло знал, что многие из этих змей, например, гадюки и аспиды, ядовиты. Но в этих джунглях, как видно, не было места страху. Даже если бы светящемуся телу Данло могло что-то грозить, он чувствовал, что никакая здешняя живность, даже кобры и огненные муравьи, не причинит ему вреда. Когда же он, следуя изгибам тропы, поднялся повыше на покрытый зеленью холм, ему предстало поистине удивительное зрелище. Под кустом сирени затаился, явно поджидая его, большой рыжий в черную полоску тигр. Однако, подойдя ближе, Данло увидел, что тигр не его караулит, а поедает то, что лежит y него между лапами.

— Агира, Агира, — прошептал Данло, — не может этого быть! Тигр ел не буйвола и не антилопу, как следовало ожидать, он терзал огромную гроздь бананов. В его добычу входили также гранаты и яблоки, и он лакомился всем этим с явным удовольствием, точно обезьяна.

— Я научил всех хищников этого мира питаться фруктами, Данло. Научил муравьев есть банановую кожуру и семечки, а москитов пить нектар вместо крови.

Тропа подвела Данло совсем близко к тигру, но тот не обратил на него никакого внимания. Тигр облизывал зажатый в лапах банан, мурлыча, как домашняя кошка, и выглядел ласковым и ручным, как собака.

Он живой, как и вся фауна этого леса, подумал Данло, но от анимаджии в нем и следа не осталось. У этого дикого зверя отняли всю его дикость. Этот тигр-вегетарианец, собственно говоря, утратил всю свою тигриную суть. Неужели Хануман этого не понимает?

Видел ли он когда-нибудь, как снежный тигр подкрадывается к шегшею, видел ли таинственный огонь в его диких золотых глазах?

Нет, не видел — ведь он всегда отворачивался от того единственного, что желал увидеть по-настоящему.

Прошагав около часу, Данло вышел из джунглей и оказался на широком лугу, ведущем наверх, к городу. Он уже хорошо видел городскую стену, обводящую вершину холма, и главные западные ворота. Зачем этому городу стена? И почему здешние люди живут в домах — ведь они могли бы поселиться в джунглях, не боясь ни темноты, ни москитов, ни тигров.