В то утро Тихон проснулся в маленькой краинской избе от жутких непонятных криков.

Поначалу княжий племянник спросонья решил, что на Киев снова напали мериканцы. Но, к счастью, он здорово заблуждался.

Накинув одежку и повесив на пояс ратный меч, Тихон осторожно выглянул в оконце и тут же облегченно вздохнул.

Дикие крики издавали четверо привязанных к пушкам казаков, которых неистово порол нагайкой раскрасневшийся на морозе Богдан Шмальчук.

Русичи с одобрением наблюдали за поучительной экзекуцией. Бичуемые казаки ревели на весь град Киев похлеще застрявших в нечищенном дымоходе домовых.

— Получайте, стервецы! — приговаривал краинский гетман, вовсю работая славной половецкой нагайкой. — Я вам покажу, как мои приказы нарушать, я вам устрою небо в алмазах, а задницы в полоску…

— Пощади, батька! — выли казаки. — Не по собственной воле злодейство измыслили, навьи силы темные нас попутали…

— Скорее уж зеленый змий, нежели нечисть какая, — рассмеялись столпившиеся у места экзекуции русичи.

Позор провинившихся казаков был вдвойне ужасен. Мало того, что их здорово пороли, так еще и при всем честном народе.

Честной народ радостно улыбался, а некоторые даже строили мученикам обидные рожи.

— Будете еще супротив атамана своего идти? — вопрошал Шмальчук, полосуя красные ягодицы.

— Нет… не будем, пощади нас… ой… ой… — ревели казаки, и не было этому позору конца.

«Видно, и впрямь что-то серьезное учудили», — подумал Тихон и, подойдя к громко ржущему немолодому воину, тихо спросил:

— Послушай, брат, а за что это гетман своих так охаживает?

— Да за дело, дружище, — доброжелательно ответил воин. — Они секретное задание давеча получили во вражеский лагерь пробраться, а вместо этого вусмерть напились. Хорошо еще, что атаман их не сплоховал и все чин чином исполнил. Такие вот дела.

— Ну-ну, — покачал головой дружинник, думая о том, что князь Всеволод за такое наверняка бы посадил своих подручных на кол.

— Пощади-и-и-и… — ревели казаки, — мы больше не будем…

Шмальчук удовлетворенно осмотрел горящие огнем полосатые зады, после чего с некоторым сожалением стал сворачивать нагайку.

— А гетман у краинцев что надо, — прошептал на ухо Тихону разговорчивый воин, — нагайка-то у него слабенькая, без вплетенных в кожу железяк. Такая стегает больно, но рубцов на коже не оставляет.

— Это было последним предупреждением! — бросил привязанным к пушкам казакам суровый гетман. — Не знаю, простит ли вас атаман. Я приказывать ему не волен. Так что сами у него прощение вымаливайте.

И, заложив руки за спину, Шмальчук чинно направился к возвышавшейся неподалеку каменной резиденции.

Тихон поразмыслил малость и не спеша двинулся следом.

Свое важное решение княжий племянник принял сегодня ночью. Конечно, Всеволод был вправе его не отпускать. Момент для отлучки дружинник выбрал действительно не самый удачный. Не сегодня-завтра начнется новая битва. И кто знает, как оно там повернется?

Хотя, по правде говоря, пользы от Тихона немного.

От горынычеплана его заранее мутило. Корабельные стрельцы, ежели что, и без него справятся. А пушка на носу все равно неисправна, так что дружиннику делать на борту воздушного корабля вроде как нечего.

С этими мыслями княжий племянник вошел в огромный кремль, предварительно сняв с головы припорошенный снегом шлем.

Всеволод Ясно Солнышко, как водится, сидел в хоромах на втором этаже, уткнувшись в берестяную карту Руси. Прочие князья с аппетитом завтракали. Весьма довольный собою Шмальчук сбросил с плеч кафтан и во всеуслышание заявил:

— Ох, и всыпал же я сейчас этим поганцам…

— Ага, мы все слышали! — подтвердили князья.

— Мало дал! — пробасил батька Лукаш. — Мои седорусы на подобные непотребства в жизни бы не пошли.

— Так то ж седорусы, — усмехнулся Шмальчук, — а енто мои казаки. Знаете, братья, честное слово, мне иногда самому стыдно за своих же соплеменников. Такое порой учудят, что волосы дыбом становятся.

— Ничего, Богданыч, — ободряюще сказал Вещий Олег, — ты их перевоспитаешь, я в тебя верю.

Всеволод обернулся, заметив в дверях трапезной переминающегося с ноги на ногу Тихона.

— Ну, чего уже там тебе?

Племянник смущенно кашлянул.

— Ну, заходи, раз пришел!

Тихон вошел, пряча глаза.

— Деньжата нужны али что? Выкладывай давай.

— Неспокойно мне, князюшка, за судьбу брата пропавшего. Всю ночь вот не спалось.

— Так! — Всеволод строго посмотрел на непутевого племянника. — Говори далее.

— Отпустил бы ты меня, князюшка, за Григорием. Я быстро. Одна нога здесь — другая там. А ежели лошадку отрядишь, так я и того шибче управлюсь. Долина Горячих Камней ведь недалеко, несколько часов конного пути.

— Ах, вот оно что, — кивнул Ясно Солнышко, — вот, значит, где Григорий запропастился. Что ж, ступай. В тяжкий момент тебя отпускаю, однако негоже бросать на произвол родного брата. А о лошадке не беспокойся, лучшую тебе выдам. Только смотри в лапы к врагу не угоди. Проведают, что ты мой родственник, выкуп потребуют, а то и обмен пленными. Нам сейчас сие ни к чему.

— Спасибо, князюшка! — Тихон еле сдерживал радость: и коня ему пообещали, и благословение на дело доброе дали.

Вот так удача.

— Ну, ступай, ступай, — улыбнулся Всеволод, — в таких делах спешка никогда не помешает.

— И то правда! — пробасил прислушивавшийся к разговору батька Лукаш, плутовато подмигивая смущенному молодцу.

Передышка в войне нужна была русичам как воздух.

Последние две битвы здорово измотали витязей, хотя крупных потерь среди них не было. Ранений вот много. А все Буй-тур Всеволод мудрая головушка. Правильно стратегию разработал, ну и прочие князья, ясное дело, ему помогли.

Всеволод всеми силами старался свести людские потери на нет.

Но легко сказать, да трудно сделать.

Перво-наперво Ясно Солнышко посылал в бой российские воздушные силы, которые здорово трепали наступающего противника. Затем на врага набрасывались боевые избушки с полным боекомплектом, после чего агрессор попадал под огонь тульской артиллерии. И уж затем в бой шли основные силы, лучшие воины Руси, последний оплот и защита родных земель. Конечно, немного их было, но каждый стоил нескольких десятков.

Сила же врага была и в оружии, и в численности.

На русичей наступали профессиональные отборные войска, числом ни в какое сравнение не шедшие с немногочисленными отрядами храбрых витязей. Храбрость, конечно, берет города, но когда на тебя надвигается черная бурлящая лавина, тут никакой доблести не хватит, сметут аки соломинку и тут же затопчут.

Ежели обдумать итоги последних двух битв, то видно, что обернулись они для Руси отнюдь не победами. Это были всего лишь короткие отсрочки, отсрочки скорого сокрушительного поражения, которое, казалось, было теперь неизбежно.

Все это понимали, и князья, и прочие, кто за судьбу земли-матушки радел. Понимал это и Иван Тимофеевич, великий оружейный затейник. Русь и так была многим ему обязана. Да уже только за одно то, что он Илью Муромца породил, народ готов был старику в каждой избе первач лыковый выставлять. Илья ведь считался знаменитым российским заступником, национальным символом силы и доблести удалой молодецкой. Многие витязи шли в бой с именем Муромца на устах.

Среди народного ополчения ходили слухи, что Илья Муромец перед самым вторжением один на один супротив силы вражеской вышел. Никого не боялся славный богатырь. Твердо стоял он, опираясь на верный двуручный меч, посреди чистого поля, спокойно ожидая противника. Гневно сверкали ясные очи, красиво развевался на ветру атласный, расшитый золотом плащ. Таким вот он многим и запомнился, хотя и половцу ясно, что никто его и в глаза не видел. Твердили, поглотила героя вражья сила. Наверняка дорого обошлась врагу его гибель.