Всё это окончательно сбило Читрадриву с толку. Ну что за отвратительная привычка прятаться?! Поступки принцессы удивительно напоминали поведение Готлиба в садовой беседке. Кроме того, Читрадрива не знал, интересуется ли принцесса предметом разговора вообще. Его несказанно раздражала бесцеремонная, истинно женская манера слушать только себя и перебивать собеседника, не дав ему высказаться до конца. И потом, что за резкие изменения темы?

Катарина вновь потянулась за гладкокожим персиком, но теперь не смогла остаться в тени, а на короткое время попала в полосу света. За эти мгновения Читрадрива успел разглядеть её получше. Волосы у принцессы были густые, пышные и чёрные, как вороново крыло, кожа – матово-бледная. А лучистые нежно-голубые глаза горели холодным огнем. Читрадрива постарался припомнить, у кого из встреченных за последнее время людей были такие же ангельски чистые, василькового оттенка глаза. Вспомнить мешал исходивший из курильницы дым. Его седые слои заполнили комнату, Читрадрива утопал в них, задыхался, захлёбывался благовонным ароматом… Но всё же…

Но всё же, само сочетание чёрных волос со светлыми глазами… И аромат… Как всё смешалось… До чего прекрасны эти глаза!!! Даже в темноте видно, как они светятся из-за дымных занавесей и распускаются, словно два очаровательных цветка. Не, не два – четыре, шесть… Вся комната наполнена глазами!!! Катарина везде…

Читрадрива не сразу понял, о чём спрашивает его принцесса. Когда же, приложив неимоверные усилия, наконец собрался с мыслями, вся беседа от начала до конца представилась ему в несколько неожиданном свете. Это же настоящая детская игра! Словно сидят два малыша и уговариваются: давай рассказывать друг другу сказки; только кто первый скажет «дракон», тот проиграл. А он не ребёнок. Он взрослый мужчина! И не желает развлекаться всякими там глупостями. Когда встречаются мужчина и женщина… Нет, не то. Когда встречаются взрослые люди… Нет, два «колдуна»!..

И перешагнув через какой-то внутренний барьер (а мятущееся подсознание изо всех сил вопило вконец помутившемуся рассудку: «Остановись, безумец!»), Читрадрива еле выдавил из себя:

– А не скажете ли мне, ваше высочество, на кого вы похожи: на отца или на мать?

Ему почудилось, что принцесса ощутимо вздрогнула. С некоторым запозданием Читрадрива понял, что прозевал момент, когда можно было попытаться поглубже проникнуть в сознание Катарины. Теперь уже поздно. С холодным смешком принцесса спросила:

– А зачем вам это знать?

– Да так…

– Но всё же? – мягко настаивала Катарина.

– Поверьте, ваше высочество, я спросил просто так.

– Синьор Андреа, отказывая даме в ответе, вы поступаете невежливо. Неужели вы рискнёте предстать передо мной в невыгодном свете?

Принцесса встала со своего места, медленно обошла стол и остановилась за спиной Читрадривы. Ждёт. Но в самом деле, не рассказывать же ей историю своего появления на свет! Чёрт, до чего неловко вышло. Если бы не густой аромат благовоний, он бы сообразил, о чём говорить, как оправдаться… Аромат волновал кровь и словно бы стеснял горло. Теперь Читрадрива дышал с трудом, прерывисто. Время от времени мелкая дрожь пробегала по обмякшему телу, кровь мерными толчками ударяла в голову, перед глазами вспыхивали и гасли яркие искорки, сознание мутилось.

– Я жду, – донеслось сзади. В голосе Катарины появилось лёгкое раздражение.

Читрадрива совсем не хотел злить принцессу, вернувшую ему свободу. Чтобы замять неприятный инцидент, он попытался выразиться в том смысле, что покорно благодарит её высочество за проявленное сочувствие к чужеземцу. Как вдруг сказал совсем не то, что хотел:

– А вы не боитесь оставаться со мной наедине в столь поздний час?

Это ещё что за бестактность?! И как такое с языка сорвалось!..

Звонкий смех показал, что принцесса по достоинству оценила ловушку, в которую гость загнал себя с поразительной неловкостью, и намерена сейчас же воспользоваться его просчётом. У Читрадривы осталось единственное желание – покинуть эту ненавистную душную комнату, но и оно утонуло в недрах угасающего рассудка, сгорело вместе с телом, которое было объято невидимым огнём. Читрадрива чувствовал на себе ласкающий, но в то же время властный взгляд необычных, до боли знакомых глаз Катарины. Никогда он не испытывал столь упорной борьбы рассудка и роковой силы женского колдовства, ломавшего его волю. Отчаявшись, Читрадрива в последний раз попытался вырваться из липкого плена густого как мёд аромата, давившего на мозг свинцовой тяжестью, и залепетал:

– Пощади…

Две огненно-горячие змеи поползли по плечам. Читрадрива вжался в спинку стула и тут понял, что это всего лишь руки принцессы.

– Не увиливайте, синьор Андреа. Не надо.

Он со страхом следил за змеями, подбирающимися к горлу.

– А бояться? – продолжала она. – К чему! Это вы должны меня бояться. Ведь я колдунья, не правда ли?

Катарина заглянула сверху вниз в его голубые глаза. Её пронзительный взгляд жёг Читрадриву, но в то же время привлекал его, манил. Он постепенно растворился в голубизне этих пьянящих глаз. А змеиные головы расщепились на части, и десять обжигающих головешек стали подниматься по щекам и вискам к макушке, перебирая и ероша волосы.

– Главное, мой милый Андреа, не бойся. Страх – плохой советчик. А я не такая уж страшная. Верно?

Васильковые глаза горят, как… как камень перстня! Боже, как он не догадался сразу!

Внезапно волна отчаяния сменилась удивительным покоем. Просто не может быть… Губы… Рядом…

Читрадрива слегка подался вперёд – и их дыхание смешалось.

– А ведь ты дикарь! Настоящий дикарь, – ворвалось в сознание Читрадривы. И он уже не мог сказать, был это восторженный голос принцессы или её мысли, напоминающие остро отточенный нож. Расслабляющий аромат вновь подхватил его и швырнул в пучину страстей.

Ещё в ушах бунтовщиков отдавались предсмертные крики их жертв, ещё волновалась под крутым обрывом Волга, шли по воде круги, а толпа уже отхлынула от берега, потекла вспять, мимо догорающих хоромов, вылилась на большую дорогу и тёмно-серой массой заструилась на юго-восток. По пути она всё росла и множилась, гудела, точно пчелиный рой, ощетинивалась кольями, вилами, рогатинами, косами и цепами, как ёж иглами.

Но если толпа двигалась довольно медленно, покрывая версту не меньше чем за четверть часа, то всадники не мешкали. Оседлав коней, бывшие гридни покойного углицкого князя с копьями наперевес вихрем неслись в том же направлении. Предводительствовал здесь ловчий Никита, за которым мчался послушник, уверовавший наконец, что есть ещё последний шанс спасти родимую землю от власти нечестивцев.

Следом за головным отрядом скакали другие всадники, вооружённые чем попало и каждый на такой лошади, какую успел раздобыть. Они могли и поотстать, а поотстав, порассказать в попадавшихся по пути селениях такие страсти, что всяк выдёргивал из плетня кол или хватался за любой подвернувшийся под руку инструмент и вливался в общий людской поток.

Ах, как ошибся Владимир Константинович, как ошибся!.. И случилось всё из-за чистого пустяка. Ничтожный слуга вообразил невесть что насчёт князя, и хитроумный, тщательно взвешенный план пошёл прахом, мало того – обернулся для него катастрофой.

В те роковые минуты, когда небольшая кучка подстрекаемых Никитой бунтарей спешила от поруба ко дворцу, князь был занят составлением посланий влиятельным родичам, на поддержку которых рассчитывал, и старался не отвлекаться на посторонние дела. Поэтому он сначала не обратил внимания на странный шум, который поднялся под окнами дворца. Однако шум нарастал и наконец сделался таким громким, что стал мешать работе. И не успел Владимир Константинович послать кого-нибудь из слуг для выяснения причины шума, как двери гридницы сорвались с петель, грохнулись на пол, и в помещение вломились вооружённые чем попало люди с искажёнными яростной злобой лицами.