Андрея дергало и корчило небывалыми токами. Дерхан отвернулась, испытывая вину пополам с отвращением.
Ткач пританцовывал на ногах-шпильках, бормотал и постукивал по шлему.
– Приманка! – хрипло выкрикнул Ягарек и отступил от потока энергии.
– Это только начало! – воскликнул Айзек, перекрывая шум дождя.
Кризисная машина гудела и нагревалась, посылала волны преобразованного тока по надежно изолированным проводам к Андрею, а тот катался по бетону и складывался, как перочинный нож, в приступах ужаса и боли. Машина качала энергию из нестабильной ситуации и уже в преобразованном виде соединяла с потоками эманаций Ткача и Совета, а то, что получалось, добавочно усиливала.
Образовалась петля обратной связи. Искусственный поток окреп, уподобясь мощной крепостной башне на хрупком фундаменте; чем больше масса, тем меньше устойчивость. Парадоксальная онтология потока с его усилением становилась все менее стабильной. Кризис усугубился. Экспоненциально выросла преобразующая способность машины, она теперь еще значительней усиливала поток; и вновь обострился кризис...
У Айзека еще пуще зачесалась кожа. В черепе звучала протяжная нота, нарастающий вой, как будто рядом стремительно раскручивался шкив взбесившегося механизма. Айзек морщился.
...НУ И НУ ОКАЗЫВАЕТСЯ НИЧТОЖНЫЙ СГУСТОК СЛИЗИ МОЖЕТ БЫТЬ ПОЛЕЗЕН НО УРАЗУМЕЙТЕ ЧТО ОН НЕРАЗУМЕН... – мурлыкал Ткач. – ...ОДИН И ОДИН В ОДИН НЕ СКЛАДЫВАЮТСЯ ЭТО ОДИН И ДВА РАЗОМ ПОБЕДИМ ЛИ МЫ ТЕПЕРЬ КАК ВОЛНУЮЩЕ...
Андрей корчился под темным дождем, как пытаемый на дыбе, через его голову проходила и изливалась в небо энергия, все больше и больше, – невидимая, но ощутимая. Айзек, Дерхан и Ягарек отступили от мечущегося бедняги, насколько позволила маленькая площадка. У них открывались и закрывались поры, волосы и перья становились дыбом.
Кризисная петля удерживалась, мощность излучения нарастала, и вот оно уже почти видимо: двухсотфутовый мерцающий столб потревоженного эфира, в нем слегка искривляется свет звезд и аэростатов.
Айзеку чудилось, будто у него гниют десны, будто зубы норовят выскочить из челюстей, а Ткач восхищенно приплясывал. В эфире зажегся исполинский маяк. Поднялась огромная, стремительно растущая энергетическая колонна. Фальшивое сознание, поддельный разум. Он распухал, он жирел, он увеличивался по жуткой кривой роста. Невероятное, чудовищное знамение несуществующего бога...
А в Нью-Кробюзоне свыше девятисот лучших городских коммуникаторов и магов вдруг замерли, повернувшись к Ворону, на их лицах отразились сомнения и смутная тревога. Самые чуткие схватились за голову и застонали от необъяснимой боли.
Двести семь принялись бормотать бессмысленные сочетания нумерологических кодов и цветистые стихи, у ста пятидесяти пяти началось сильное кровотечение из носа. В двух случаях это закончилось смертью.
Одиннадцать государственных служащих высыпали из мастерской на верху Штыря и, пытаясь остановить носовыми платками и салфетками кровь из носа и ушей, побежали к конторе Элизы Стем-Фулькер. Но сказать они могли только одно: «Вокзал на Затерянной улице!», как идиоты, несколько минут повторяли одно и то же министру внутренних дел и мэру, оказавшимся в ее кабинете. Тряслись от возбуждения, кривили губы, брызгали кровью на дорогие костюмы начальников.
– Вокзал на Затерянной улице!
А тем временем вдалеке, над широкими пустыми у лицами Хнума, над кривым абрисом гряды храмовых башен Барской поймы, над рекой у Кургана Святого Джаббера и нищенскими кварталами Каменной раковины, пролетали существа, описать которых не так-то просто. Вялые взмахи крыльев, слюнная капель с языков... Мотыльки искали себе поживу.
Они были голодны, они торопились восстановить запас сил, подготовить свои тела к размножению. А для этого надо охотиться.
Их разделяли мили. Каждый летел над отдельным квадрантом города.
И вдруг все четверо повернули головы. Это были совершенно одинаковые движения.
Мотыльки забили сложными крыльями, сбрасывая скорость, и вот уже почти застыли в воздухе. Четыре влажных языка чутко прощупывали пустоту. А вдали, над архитектурным горизонтом с провалами, заполненными мерцанием грязного света, на окраине центрального скопления зданий, поднималась колонна, и от нее шел потрясающий запах. Он волновал, он заставлял мотыльков неистово бить крыльями.
Другие городские запахи мгновенно рассеялись, превратились в ничто. Зато этот, желанный, с поразительной быстротой удвоил свою интенсивность, довел до исступления, до безумия, и хищники один за другим запищали-заблеяли в алчном восторге.
С разных концов города, с разных сторон света приближались к одной точке четверо голодных хищников.
На миниатюрном пульте имелась короткая шеренга лампочек. Айзек двинулся к пульту, пригибаясь, словно хотел нырнуть под энергетический столб, растущий из черепа Андрея. Старик все так же дергался, корчился на бетоне. Айзек старался не смотреть на него. Глядел на пульт, на игру светлячков.
– Похоже, это Совет конструкций, – сказал он, перекрывая глухой шум дождя. – Пытается блокировку обойти, но вряд ли получится. Для него это слишком примитивно. – Айзек похлопал по прерывателю. – Такому сложному разуму тут нечего взять под контроль. – Айзек представил, какая идет борьба в проводах, в фемтоскопических закоулках.
Он посмотрел вверх. Ткач ни на кого не обращал внимания, он в сложном ритме барабанил по скользкому бетону ногами, глухой голос звучал непрерывно, слов не разобрать. Дерхан с тоскливым отвращением смотрела на Андрея. Голова ее слегка дергалась вперед-назад, как будто доходили энергетические волны. Шевелились губы – она беззвучно говорила.
«Не умирай! – подумал Айзек, в волнении глядя, как искажается лицо несчастного старика под воздействием загадочной обратной реакции. – Ты не можешь сейчас умереть. Ты должен продержаться».
Стоявший Ягарек вдруг показал вдаль.
– Изменили курс, – хрипло сообщил он.
На полпути к окраине города развернулись три дирижабля. И это произошло не случайно.
Человеческий глаз едва различал эти воздушные суда, они казались темными пятнами в ночном небе, помеченными навигационными огнями. Но было ясно, теперь они движутся сходящимися курсами, грозно приближаясь к вокзалу на Затерянной улице.
– По нашу душу, – вздохнул Айзек. Страха он не чувствовал, только напряжение. И тяжелую печаль. – Проклятье! Еще десять-пятнадцать минут, и будут здесь. Остается только надеяться, что мотыльки проворнее.
– Нет, нет! – Ягарек, склонив голову набок, замахал руками, требуя, чтобы все умолкли.
Айзек и Дерхан замерли. Ткач не прекратил своего монолога, но значительно сбавил тон. Лишь бы только он не исчез, устав ждать. Тогда конец сконструированному Айзеком псевдоразуму. Вокруг них воздух морщился, трескался, как больная кожа. Мощь невероятного сгустка энергии продолжала расти.
Ягарек напряженно вслушивался в шум дождя.
– Приближаются люди, – сообщил он обеспокоено.
Отточенным движением он выдернул из-за поясного ремня хлыст. В тот же миг на левой ладони заплясал длинный нож, заиграл отблесками натриевых ламп. Ягарек снова стал воином и охотником.
Айзек выпрямился и достал кремневый пистолет, поспешно убедился, что он заряжен, подсыпал на полку пороха, прикрывая оружие от дождя. Нащупал мешочек с пулями и пороховой рог. Заметил, что сердце бьется лишь чуть-чуть быстрей, чем обычно.
Рядом готовилась Дерхан. Вынула два пистолета, осмотрела. Взгляд ее был бесстрастен.
Сорока футами ниже, на другой площадке, появился маленький отряд бойцов в темных мундирах. Бряцая оружием, они опасливо пробегали между архитектурными выступами.
«Примерно дюжина», – прикинул Айзек.
Лица были невидимы под светоотражающими шлемами. Наборные доспехи хлопали по телам. Знаков различия не разобрать. Наступающие растягивались в цепь, чтобы под разными углами взобраться на площадку, с которой начинался энергетический столб.
