— Учти, это так, сказки! Я и ошибиться могу. Не господь Бог…

— Я понимаю, — так же быстро согласился Володька. Помолчал немного и жадно спросил: — Но откуда они берутся, те оборотни?

Взгляд Романа Феоктистыча стал пронзительным. Он осторожно заметил:

— Если верить тому, что пишут: они всегда были.

— Э-э… а сам ты как думаешь?

— Думаю: человек раньше много больше умел, чем сейчас. И вот этим, — старик выразительно постучал себя по лбу, — мог пользоваться. А сегодня…

Он грустно посмотрел на мальчика:

— Кто знает, какая информация там содержится? Мы ж даже прочесть не можем. Близок локоток, да не укусишь…

— А при чем тут оборотни?

— Оборотни-то? Думаю, когда-то человек другим был, обличье свое вольно менял. И на четырех ногах бегал, и на крыльях в воздух поднимался. Может, предки наши вообще из другого мира сюда попали…

Володька изумленно уставился на прадеда.

— И что?!

— Вырождаться начали, а ты как думал? Со временем. Человек, он не может долго жить… как бы это половчее-то? Ага, вспомнил! Вне сообщества себе подобных. Что-то забывать стали. Потом, мыслю, вообще поразбежались. Новые обычаи появились, новые табу…

Старик вздохнул:

— Вот и появились позже племена, которые начали зверей своими предками считать. А тех, кто еще не потерял умения перекидываться, едва ли не за святых держали. Как же, через них дух предка являлся …

— А потом?

— Что — потом? Прошлое-то забыли, в новой жизни ему места не оказалось. Человеческое тело клеткой стало…

— Но ведь оборотни остались? Раз о них говорят, пишут, раз о них не забыли?

— Считай, нет. Та информация, что здесь, уверен, записана, — старик опять стукнул себя по голове, — для нас закрыта. А оборотни…

Володька затаил дыхание. Роман Феоктистыч замялся, подбирая слова:

— Иногда… Ну, я так думаю… Что-то вдруг стимулирует мозг, и запись срабатывает. Часто неожиданно для самого человека. И не всегда ему на пользу.

— Это как?

— А так. Если человек к этому не готов… Сам посуди, так ведь и с ума сойти недолго. Кто знает, может, отсюда и все эти жуткие истории про оборотней.

Роман Феоктистыч вдруг встал и сурово посмотрел на внука:

— Ты, волчонок, об этом пока забудь! Мал еще. Это не игры на лужайке, поверь на слово. И учти, как человеческое тело клеткой стать может, так и волчье. А уж что страшнее…

Володька поднял на деда умоляющие глаза:

— А волчьи ягоды?! Они… они действительно в волка перекинуться помогают?

— О Господи! Да кто тебе только подобные глупости наболтал?! Небось, местных сказок наслушался?

Мальчик робко кивнул.

— Дурость все это, понял? Дурость и суеверия! И не вздумай всю эту дрянь в рот тащить — траванешься, как пить дать! Усвоил, нет?

Володька промолчал. Роман Феоктистыч обеспокоенно воскликнул:

— Да не торопи ты события! Подрасти для начала!

Володька встал и в упор посмотрел на деда:

— А почему ты меня волчонком зовешь?

— Потому что ты он и есть, — отрезал Роман Феоктистыч. — Глупый, нетерпеливый щенок!

Володька набычился. Старик невнятно выругался сквозь зубы. Ухватил за лапы разделанных глухарей и, уходя в дом, рыкнул:

— Чтобы я больше от тебя про оборотней и не слышал! Ни единого словца! Ты меня хорошо понял? А то живо в город спроважу. Первым же поездом. Будешь там на пару с отцом выхлопными газами дышать. Тоже мне, оборотень нашелся! Паршивец… Сопляк…

Не успел разъяренный дед скрыться в доме, из-за большущей ели светлой тенью вынырнула Маруська. Сочувственно улыбнулась Володьке и тонюсеньким голосочком воскликнула:

— Ты не верь ему! Про волчьи ягоды — это все правда! Бабушка моей бабушки с его женкой дружила. Честно. И та ей сама рассказывала. Волчьи ягоды твоему деду от погони уйти помогли. Волком. Точно это.

— Подслушивала?! — прорычал Володька.

— Ага, — пробормотала Маруська, отступая на шажок к ели. Шмыгнула носом и, оправдываясь, пискнула: — Интересно же, страсть как…

— Интересно ей! — гаркнул Володька. — А если б дед тебя увидел?!

— И что? — ничуть не испугалась Маруська. — Он-то знает, что я знаю. В нашей деревне все знают.

— Знает, знаю, знают… Заладила! Глупости все это! Дед сам сказал!

— Сказал! Потому как он за тебя боится! А ты дурак, что поверил!

— Что?! — танком надвинулся на языкатую малявку Володька.

Маруську будто ветром унесло в лесок. Володька растерянно завертел головой: он даже не успел заметить за какие именно деревья скользнула шустрая девчонка.

Володька в сердцах двинул кулаком по ближайшему стволу и едва не взвыл от боли. Он нехотя поплелся к крыльцу. А в спину ему жалобно протянули:

— Значит, ты уже не хочешь волком быть?

Володьку как пчела ужалила, до того он резво развернулся. Но осторожная Маруська на глаза ему не попалась.

Володька показал молчаливому лесу внушительный кулак и зло проворчал:

— Ну, сунься только! Шпик-контора!

Дня два Володька осторожничал и провел их в прежнем режиме. Ходил к Ленке поболтать о Питере и о Ленкиной любимой группе «Високосный год». С большим аппетитом уплетал вкуснющие пироги бабки Анфисы, встречающей его всегда очень приветливо. С удовольствием сидел с Пашкой над омутом с удочками и с гордостью передавал деду на уху крупных, довольно жирных окуней. Купался в местной речушке до одури…

Словом, успокаивал внимательно приглядывавшего за ним старика. Тот даже в лес эти дни не уходил! И постоянно показывался в деревне, как бы напоминая внуку, что он под контролем.

А вот на третий день…

Проснулся Володька не сам, его разбудил Пашка, за спиной которого болтался огромный короб из бересты.

— Ты что? Солнце только встало, — с трудом продирая глаза, пробормотал мальчик.

— Ну ты даешь! — весело возмутился Пашка. — Только! Да уж с час, не меньше!

Сонный Володька кое-как проморгался. Неохотно сполз с постели и сладко зевнул:

— Куда это ты собрался?

— За морошкой. Бабушка сказала — пора. На Алексином болоте ее уже полно. Там всегда самая первая спеет. Пойдешь со мной, нет?

— Конечно!

Володька подергал за носик примитивный умывальник. Побрызгал в лицо согревшейся за ночь водой, размазал ее и обернулся к приятелю:

— Мы одни пойдем, что ли?

— Ну да!

— А Ленка?

— Сказанул! А комары?

— Значит, не пойдет?

— Не-а. Сказала: поможет ягоды на варенье перебрать. Ну, бабке. И ладно. Я это дело жуть как ненавижу!

Володька торопливо схватил со стола большую тарелку с творогом и медом и, уплетая изумительно вкусный творог, пробормотал:

— Ты деда моего на улице видел?

— Нет. Наверное, он в лес отправился.

— Это хорошо. Значит, до вечера я точно свободен.

Володька сполоснул посуду. Наполнил водой фляжку. Сунул в небольшой рюкзачок полбуханки хлеба и немного холодной птицы. Озадаченно поскреб затылок и обернулся к приятелю:

— Слушай, а где б мне короб такой же раздобыть? Ну, как у тебя.

— В сенях смотрел? У моей бабки они там под потолком подвешены…

— Нет еще.

— Так пошли.

Под потолком действительно оказалась целая связка разнокалиберных корзин. Пара из них почти не отличалась от Пашкиной. Глубокие, с крышками и широченными брезентовыми лямками.

— Классные! — восхитился Пашка, одобрительно ощупывая лямки. И огорченно кивнул на свою корзину. — Моя куда хуже.

— Почему?

— Громадная, зараза! И лямки дурные: плечи резать будут.

— Так возьми дедов короб. Их же два. Потом вернем.

— А ругать не будет?

— Думаю, нет.

— Ладно. Рискну.

Мальчишки выбрались из дома. Володька настороженно осмотрелся.

— Ты чего? — Пашка тоже закрутил головой.

— Да так. Надеюсь, эта шмакодявка, Маруська, еще дрыхнет.

— А то! Сейчас только пятый час. Конечно, спит.