В пятницу четвертого ноября спортсмены должны были быть в Зельдене. Отто и Рене выехали одни из первых, сразу после завтрака. Что до Артура, он не любил напрягаться. Поэтому он собрался в дорогу уже ближе к полудню, в своем кадиллаке де вилль, вместе с Макс.

Девушки в Зельдене не стартовали, для них сезон начинался только через неделю, поэтому они охотно присоединились к болельщикам, которые в эти дни стекались в Австрию со всех альпийских стран. Открытие сезона обещало стать незабываемым зрелищем, как обычно. К тому же, вместо традиционного гигантского слалома начинали сразу с супер-джи, что было очень необычно и интересно. Болельщики за время длинного межсезонья успели соскучиться по своим любимцам, фан-клубы звезд выбирались в Зельден в полных составах, места в отелях были раскуплены за месяц до начала ноября. Тем не менее, Отто удалось всего за пару дней до выезда обменять сингл на двухместный номер.

Артур и Макс не очень спешили и по дороге: заезжали пару раз в ресторанчики у дороги поесть или выпить кофе, останавливались сделать кое-какие покупки — в результате должны были появиться в Зельдене уже ближе к вечеру.

— Ромингер уже наверняка на склоне, — пробурчал Артур. С ним самим произошло событие сродни чуду — его включили в старт-лист, и это было просто потрясающе. Впрочем, никто не предполагал, что он сможет «выстрелить» — фавориты были известны давно и предопределены настолько, насколько это вообще возможно в горнолыжном спорте, да еще и в самом начале сезона.

— Конечно, — откликнулась Макс. — И тебе следовало бы пораньше там появиться. Ну нет, как же, ты у нас никогда и никуда не спешишь.

— Тише едешь — дальше будешь.

— Дальше в финишной таблице, не спорю.

Артур фыркнул.

Макс помолчала, а потом вдруг сказала:

— Он влюбился в твою сестру. Вот не ожидала, что увижу его в таком состоянии.

— Кто?

— Отто, кто же еще.

— Ты несешь чушь, — проворчал Браун.

— Вовсе не чушь. Ты когда-нибудь видел что-то подобное в его исполнении? Сам знаешь, что нет. Он влюблен. Это совершенно очевидно.

— Не верю, — покачал головой Артур. — Ну что он мог в ней найти?

— Если ты в ней ничего не находишь, это не значит, что никто не может.

Артур разозлился:

— К твоему сведению, она моя сестра, и я ее люблю.

Максин только засмеялась:

— Любишь, конечно. Только ни в грош не ставишь. А он любит и ставит.

— Ты ничего не понимаешь. Такие, как он, умеют любить только самих себя.

— Браун, ты просто профессор ромингероведения, слов нет.

— Что толку с тобой говорить! Мне же потом придется ей сопли вытирать.

— Само собой, — Макс пожала плечами. Она не задавалась вопросом «что он в ней нашел», но ее бы не удивило, если бы уже сегодня к вечеру (не, ну не сегодня… через неделю, допустим) Ромингер был бы с другой. Любовь или нет — она его слишком хорошо знала.

— И вот эта идиотка мне и заявляет: «Если вы хотите стать по-настоящему классным инструктором, вы должны учить кататься плугом!»^[2]

Рене засмеялась, отодвигая в сторону тарелку с остатками маринованного лосося. Они с Отто ужинали в маленьком ресторанчике в центре Зельдена, неподалеку от отеля, в котором остановились. Это было местечко навроде тех, которые сам Отто предпочитал: маленькое, не пафосное, не заоблачно дорогое, в то же время уютное, полутемное и с очень вкусной едой. В Зельдене, конечно, население в настоящий момент состояло из приезжих процентов на 95, поэтому ориентироваться на то, едят ли тут аборигены, было бесполезно, но Отто умел втираться в доверие, и один из техников на трассе днем во время тренировки рассказал ему во всех подробностях, где тут стоит поужинать с девушкой.

Им принесли второе — Рене седло ягненка с розмарином, Отто — фаршированную пряными травами дорадо. Сегодня он был не за рулем (отель был в пяти минутах ходьбы отсюда), поэтому с удовольствием пил свое любимое пшеничное нефильтрованное пиво. Рене тоже заказала себе такое же, только не пол-литра, а 0,33. Ей понравилось, даже несмотря на то, что в трэше воспитанные и изысканные герои под ягненка смаковали красное сухое вино.

Они сидели в укромном уголке, за маленьким столиком, на угловом диванчике. Не лицом, а как бы вполоборота друг к другу. Такая диспозиция позволяла им в перерывах между едой абсолютно незаметно для окружающих тискаться под столом. Они тискались в фоновом режиме, а главным образом, говорили. За последние два дня они очень много разговаривали, и Отто постепенно начал выдавать по крупицам какую-то информацию о том, как он жил раньше. Не о семье, Боже сохрани. Только о себе. Но так уж получилось, что с семьей его жизнь была более-менее связана только до четырех лет, а таким маленьким он себя попросту не помнил. Про свою учебу, работу, тренировки он рассказывал если не с охотой, то по крайней мере вполне добровольно.

— И что, ты начал учить плугом?

— Да Бог с тобой, я сам не умею.

Она снова расхохоталась:

— Врешь ты все!

— Да серьезно! Я потом уже стал отказываться от начинающих и заниматься уже с теми, кто хоть как-то стоит на лыжах.

— И долго ты этим промышлял?

Он подумал:

— Начал в четырнадцать. Правда. Все лето вкалывал на глетчере^[3] — тогда я работал в международном молодежном лагере, таких же сопляков учил. В основном из Швеции, Англии и Германии. На следующий год уже в свободном полете — так больше удавалось заработать. В Церматте, тоже на глетчере, все лето. Думал, что третий год тоже буду так подрабатывать, но как раз переехал в Цюрих и начал работать в автосервисе.

— И что оказалось выгоднее?

— Сервис оказался полезнее. Потому что, когда я работал тренером, я учил, а когда механиком — учился сам. Ремонтировать машину я должен был научиться, потому что иначе этот утиль, на котором я ездил, меня разорил бы. Он сыпался просто на ходу. А с точки зрения чистого заработка инструктором, конечно, выгоднее.

Рене взяла его руку и прижалась к ней щекой, потерлась носом о его ладонь. Он мягко привлек ее к себе, положил ладонь на ее затылок, заставив запрокинуть голову, и поцеловал в губы. Ему показалось, что что-то где-то сверкнуло, но он не придал этому особого значения.

— А ты меня научишь на лыжах? — спросила она, когда поцелуй кончился.

— Ты не умеешь?

— Умею, но не так уж здорово.

— Если ты в лыжах окажешься такая же способная, как в трахе, то месяца через два ты поставишь женский кубок на уши.

И тут произошло что-то совершенно неожиданное. Отто внезапно клюнул носом стол, его пиво опрокинулось (к счастью, в стакане оставалось совсем немного). Рене от испуга вскрикнула, он резко обернулся, готовый размазать по стене любого, кто осмелился на такую дерзость. Но вместо этого радостно заорал:

— Твою мать, дед Мороз гребанный! А ну принеси мне такое же пиво, вредитель!

Рене не сразу поняла, что в его словах ее удивило больше — их смысл или то, что он вдруг резко без предупреждения перешел на французский. За его спиной, скаля белоснежные зубы, стоял черноволосый красавчик, которого она до сих пор ни разу не видела.

— Жирно не будет? Стакан почти пустой был!

— Не колышет.

— Ах ты, жабеныш.

Рене переводила растерянный взгляд с одного на другого. Отто поднялся на ноги, они с брюнетом были одного роста, красивые и стройные, они оба явно были очень рады встрече. Наконец, Отто опомнился и произвел представления:

— Рене, этот хам — Ноэль Пелтьер, позор французской сборной. Знакомься, недостойный — это Рене Браун.

— Рокировка? — уточнил бестактный Ноэль. К счастью, Рене могла не ударить в грязь лицом — французским она владела не хуже обоих мужчин. Она мило улыбнулась:

— Здравствуйте, приятно познакомиться.

— Не вздумай обращаться к нему на «вы», — предупредил Отто. — Он того не стоит, ей Богу.

— В своем стиле, жабеныш, никакого пиетета, — фыркнул Ноэль. — Мадемуазель, вы не против, если я к вам присоединюсь? Или мне тоже можно на «ты»?