– Очаровательно, – сказала она, глядя на поднос, который был поставлен на деревянный столик, и как будто не обращая внимания на Розалин. – Спасибо.

Тогда я подумала: понимает ли мама, что расставленные на подносе продукты должны быть съедены и что они не произведения искусства, которыми можно лишь любоваться?

– Мы тебе очень рады. Хочешь еще чего-нибудь?

– Свой дом, свою жизнь…

Это прозвучало с изрядной долей ехидства, хотя в мои намерения вовсе не входило смеяться над Розалин, которая лишь попалась мне под руку. Я хотела выпустить пар. Тем не менее не исключено, что Розалин приняла мои слова на свой счет. Она явно разволновалась – ну, не знаю! – была обижена, сбита с толку, рассержена. Она смотрела на маму, желая убедиться, что та никак не отреагировала на мой выпад.

– Не бойтесь, она не слышит меня, – проговорила я, наскучив происходящим и теребя кончики волос. Я изо всех сил старалась сделать вид, что совершенно не обеспокоена состоянием мамы, однако сердце отчаянно колотилось у меня в груди.

– Конечно же, детка, она все слышит, – возразила Розалин, продолжая передвигаться по комнате, переставлять вещи, протирать их, привычно наводя порядок.

– Вы так считаете? – Я наморщила лоб. – Мама, что ты думаешь? Нам будет тут хорошо?

Мама поглядела на меня и улыбнулась:

– Конечно, нам будет тут хорошо.

Предвидя ответ, я изобразила ее обычно веселый голос, так что мы проговорили фразу дуэтом, остудив пыл Розалин. Мне тоже было не по себе, когда мы произносили: «Нам будет тут хорошо».

Розалин замерла и уставилась на меня.

– Правильно, мама. Нам будет тут хорошо. – У меня дрогнул голос. Но я решила идти до конца. – Посмотри на слона в твоей спальне. Правда, он милый?

Мама смотрела на дуб в саду, не убирая с губ едва заметной улыбки.

– Да. Он милый.

– Так я и думала, что ты это скажешь.

Сглотнув слюну, я постаралась не заплакать и не закричать, когда глядела на Розалин. Вероятно, мне надо было ощущать удовлетворение, но, я только еще сильнее растерялась. До того момента я думала только о том, что с мамой не все в порядке. Теперь я получила доказательство этому, и мне сделалось еще хуже.

Маму наверняка отправят к психоаналитику или адвокату, и тогда ей поставят диагноз, чтобы она начала лечиться.

– Твой завтрак на столе, – только и сказала Розалин, после чего повернулась ко мне спиной и покинула мамину спальню.

Вот так у Гудвинов решаются все проблемы. Их волнует только то, что на поверхности, и заглянуть поглубже не хватает смелости: а вдруг и вправду слон в комнате? Кажется, именно в то утро я осознала, что выросла со слонами в каждой комнате. Слоны были нашими семейными любимцами.

Я занялась своей одеждой, ведь других дел у меня не было. Потом, вся дрожа, стояла в ванне цвета авокадо, пока горячая вода тоненькой струйкой детского пис-пис бежала у меня по спине, а я с тоской вспоминала о своей розовой ванной комнате с мозаичным полом, настоящим мощным душем и плазменным телевизором в стене.

К тому времени когда я смыла весь шампунь – бороться с кондиционером не имело смысла, – высушила волосы и спустилась вниз, Артур доедал последний кусок на своей тарелке. Мне стало интересно, рассказала ли ему Розалин о том, что произошло в маминой спальне. Наверное, нет, потому что, будь он хорошим братом, обязательно отреагировал бы на это. Вряд ли то, что он лез своим длинным носом в чашку, означало нечто особенное.

– Артур, доброе утро.

– Доброе утро, – отозвался он, не отрываясь от чашки.

Домашняя пчелка Розалин немедленно встрепенулась и подошла ко мне, не сняв огромных кухонных перчаток.

Я легонько побоксировала с нею, но она не поняла шутки. Зато Артур, не сделав ни единого движения, не моргнув глазом, мгновенно дал понять, что оценил мою игру.

– Пожалуйста, Розалин, мне хлопьев, – сказала я, оглядываясь по сторонам. – Я возьму сама, только скажите, где взять.

После этого я принялась открывать шкафы, пытаясь отыскать овсяные хлопья, но с удивлением отступила назад, когда наткнулась на шкаф, сверху донизу уставленный медом. В нем было не меньше ста банок.

– Ого! – Я отошла подальше от открытого шкафа. – У вас невроз навязчивых состояний?[18]

Розалин смутилась, но все-таки изобразила улыбку и подала мне чашку с чаем.

– Сядь, я сама принесу тебе твой завтрак. А мед мне дает сестра Игнатиус, – с улыбкой заметила она.

Как раз в этот момент я сделала глоток чая и, не в силах сдержать смех, закашлялась. Чай полился у меня из носа, и Артур подал мне салфетку, весело глядя на меня.

– Вы зовете сестру – Игнатиус? – переспросила я, не переставая громко смеяться. – Это же мужское имя! Она транссексуалка? – все еще хихикая, я покачала головой.

– Транссексуалка? – переспросила Розалин, наморщив лоб.

Я опять захохотала, но тотчас остановилась, когда с ее лица исчезла улыбка и она, закрыв шкаф, направилась к плите за моим завтраком. Положив на тарелку ломтики бекона, колбасы, парочку яиц, фасоль, пудинг и грибы, Розалин поставила ее в центр стола. Не мешало бы сестре Игнатиус присоединиться к трапезе, потому что управиться со всем этим мне одной было не под силу. Потом Розалин исчезла, проскочив у меня за спиной, и вернулась с тарелкой, на которой возвышалась гора тостов.

– О нет, в меня столько не влезет. И вообще я не ем углеводов, – произнесла я максимально вежливо.

– Углеводы? – не поняла Розалин.

– Ну да, углеводы. Я от них толстею.

Артур поставил чашку на блюдце и внимательно посмотрел на меня из-под густых бровей.

– Вы совсем не похожи на маму, Артур.

Розалин уронила баночку с медом на плиточный пол, отчего мы с Артуром одновременно вскочили и повернулись к ней. Как ни странно, банка не разбилась, ну а Розалин стала стремительно завершать начатое и поставила передо мной джем, мед, мармелад, а также тарелку с булочками.

– Ты еще растешь, и тебе надо хорошо питаться.

– Расти я хочу только тут, – ответила я и показала на грудь. – Но если я не набью лифчик черно-белым пудингом, такой завтрак мне не поможет.

Наступила очередь Артура подавиться чаем. Не желая больше обижать обоих, я взяла кусочек бекона, кусочек колбасы и помидор.

– Возьми еще что-нибудь, – произнесла наблюдавшая за мной Розалин. Я в ужасе посмотрела на Артура.

– Пусть сначала это съест, – спокойно произнес Артур, вставая из-за стола и забирая тарелку.

– Оставь, – зашумела на него Розалин, и у меня появилось желание прибить ее мухобойкой. – Тебе же на работу.

– В замке кто-нибудь работает? – спросила я Артура.

– На руинах? – уточнила Розалин.

– В замке, – повторила я и тотчас почувствовала себя его защитницей. Если мы спорим из-за названия, то можем поспорить и из-за мамы. Она совсем сломалась, но мы же не называем ее руинами. Она все еще женщина. Как бы ни изменился замок, он все еще замок. Не знаю, почему мне в голову пришла эта мысль, но это случилось вечером, и с тех пор я не собиралась называть его руинами.

– А почему ты спрашиваешь? – поинтересовался Артур, засовывая руки в рукава короткой прямой куртки, а потом поверх нее надевая еще одну пуховую куртку.

– Вчера я прогулялась там, и мне показалось, кто-то промелькнул неподалеку. Кто-то небольшой, – торопливо прибавила я, жуя бекон и надеясь, что им не придет в голову запретить мне прогулки.

– Наверно, это была крыса, – отозвалась Розалин, глядя на Артура.

– Ну да! Теперь мне стало легче. Я ждала, что Артур скажет свое слово, но он молчал.

– Тебе не стоит бродить тут в одиночестве, – заявила Розалин, подвигая ко мне поближе тарелку с едой.

– Почему?

Ответа не последовало.

– Ладно, – проговорила я, не обращая внимания на еду. – Все ясно. Это была гигантская крыса в человеческий рост. Но если мне нельзя ходить в замок, то чем тут заниматься?