— Это возложенное на меня задание. Наклонитесь вперед, пожалуйста.

Он уперся локтями в колени. Она отвела в стороны длинные пряди его волос. Мочалка двинулась по его шее, затем ниже, между лопаток и…

— Пресвятая дева Мария, — воскликнула она. Весли посмотрел на дверь. Схватившись за края лохани, он приготовился выпрыгнуть из нее.

— Что случилось? — требовательно спросил он. — В чем дело?

— Вы весь израненный.

Весли провел рукой по волосам. Проклятие. Он не предусмотрел ее реакцию на шрамы, исполосовавшие всю его спину.

— Да, — беззаботно ответил он. — Но твои прикосновения заставляют меня забыть о боли.

Ее рука неуверенно двинулась вниз по позвоночнику. Глупо, но он представил себе, как шрамы разглаживаются и исчезают в тех местах, которых коснулась ее рука.

— Кто же сделал это с вами?

— Не знаю, я стоял спиной.

— Это не смешно.

— Я тоже так тогда думал, — по правде говоря, он тогда ни о чем не думал. Пытки связывались в его памяти с непроглядной темнотой, которая охватывала его и скрывала от боли.

— За что вы подверглись наказанию… Весли? Ему понравилось звучание имени в ее устах.

— За… непокорность.

— Кому? Хаммерсмиту? Вас пороли за дезертирство? — Она приняла его молчание за подтверждение. — Но это уже зажившие раны.

— Возможно, я не в первый раз дезертировал.

— Но в последний? — потребовала она ответа.

— Думаю, только благодаря тебе.

— Вы лжете. Вы всегда лжете, мистер Хокинс.

— Я получил эти шрамы в Англии. — Не будет вреда, если он признается в этом или позволит ей делать собственные выводы. Если бы он сказал ей, что пострадал за то, что был католиком, она бы не поверила, а он открыл бы себя перед предателями, которые лишили Клонмур священника.

— Это имеет какое-то отношение к причине, по которой вы воюете в Ирландии? — спросила она.

— Ты задаешь слишком много вопросов. Это мое первое купание за большой промежуток времени, и мне хотелось бы насладиться им.

К его облегчению, она сменила тему и тщательно намылила его волосы.

— Длинные, — отметила она, — а не подстриженные, как у большинства круглоголовых.

Три месяца назад его волосы представляли собой великолепную волнистую мантию красноватого цвета. Отсутствие надлежащего ухода превратило их в массу спутанных прядей.

— Я не похож на большинство круглоголовых. —

— А чем вы отличаетесь?

— Я роялист.

Кэтлин выронила мочалку. Он усмехнулся, наслаждаясь ее изумлением.

— Очередная ложь. Если бы вы были роялистом, то сейчас занимались бы интригами с Карлом Стюартом во Франции или Саксонии, или где-либо еще, куда он добрался.

— Для Ирландии было бы лучше, если бы на троне сидел Карл.

Она поджала губы. Горя желанием поцеловать ее, он наклонился вперед и уже был близок к цели, когда услышал:

— Если это уловка для того, чтобы завоевать мои симпатии для дома Стюартов, то она не сработает. В прошлом году сюда приезжал агент в поисках ирландских войск. Но, когда он увидел, в каком состоянии находится Клонмур, тут же отправился назад через пролив.

— Вы могли бы подумать об оказании поддержки противнику Кромвеля, — посоветовал Весли.

Она вздохнула.

— Ирландия все равно останется под игом Англии. Какая для нас разница, изменится ли наш кучер?

— Был ли когда-нибудь у вас такой жестокий кучер, как Оливер Кромвель?

— Прекрасный вопрос, мистер Хокинс. Я бы тоже хотела знать, почему вы воюете на его стороне.

— Довольно спорить, — заявил Весли. — Я уверен, что ваши правила запрещают изводить пленного. — Он отклонился назад, наслаждаясь ощущением сильных пальцев девушки на своей голове. Сквозь полуоткрытые глаза он наблюдал за бликами от огня на ее повлажневшем от пара лице.

Более всего приковывали взор глаза Кэтлин. Темные брови и еще более темные ресницы обрамляли пару омутов, настолько глубоких и таинственных, что он мог бы навсегда утонуть в них. Цвет менялся от темно-карего до янтарного. Отраженные в них вспышки огня возвращались к нему лучами доброты, проникая глубоко в сердце.

«Сумасшествие, — подумал он. — Это теплая вода размягчила мой мозг и так подействовала на меня. Я не должен позволять себе что-то чувствовать к этой женщине».

Однако Весли хотелось забыть данные им обеты. Ему хотелось почувствовать ее руки на себе, в местах, спрятанных под водой: на бедрах, на талии, на…

—…ногу, — нетерпеливо повторила она.

— А, что?

— Поднимите ногу.

Он поднял. Она взяла ее двумя руками, и он снова окунулся в наслаждение от восхитительных прикосновений ее пальцев. Ах, небеса! Каким мудрым джентельменом оказался тот парень, который установил такие правила…

— Силы небесные!

Напуганный снова, Весли схватился за край лохани.

— А теперь что?

— Ваша ступня тоже исполосована рубцами.

— Кэтлин, я…

— Кто-то пытал вас, — она провела по ступне большим пальцем. — От чего это, Весли?

— Несчастный случай, наступил на костер.

— Вы постоянно врете, — она вытащила другую ступню. — Англичане глупы, но не настолько, чтобы засунуть обе ноги в костер. Эти ожоги сделаны преднамеренно. Великий Боже, теперь я не удивляюсь, что вы так испугались при виде этой кухни. Кто сделал это с вами? И почему?

— Не спрашивайте меня, Кэтлин. Это все в прошлом.

Она поджала губы, как бы не давая вырваться последующим вопросам.

— Спасибо, — сказал он.

Кэтлин почистила и обрезала ему ногти маленьким ножиком.

— Есть у вас бритва? — спросил Весли.

— Для чего?

— Сбрить бороду.

— Ирландцы никогда не бреются.

— Как ты часто напоминаешь мне, что я не ирландец.

Она отошла от лохани.

— Пойду посмотрю, что можно найти. — Поговорив у двери с Рори, Кэтлин вскоре вернулась с длинным лезвием, покрытым ржавчиной.

Весли подозрительно рассматривал его.

— Оно не похоже ни на одно лезвие, которое я когда-либо видел.

— Это все, что смог отыскать Рори.

— Ладно, — Он намылил лицо, а она подошла к нему с протянутым лезвием.

Весли поспешно схватил его.

— Я сам. У тебя нет опыта в обращении с такими вещами. — Медленно, обеими руками он провел инструментом по щекам, подбородку, под носом. Лезвие болезненно тянуло кожу, нанося порезы; от мыла, попадающего в свежие раны, горело все лицо.

Кэтлин Макбрайд засмеялась. Весли бросил на нее строгий взгляд священника, но она засмеялась еще громче. Он как можно быстрее закончил испытание бритьем и сел, прижимая салфетку к кровоточащему лицу.

Однако Кэтлин заходилась в хохоте, хватая себя за бока и ловя ртом воздух.

— Чем тебя так рассмешила сцена бритья мужчины?

— Это не бритва, а скребок, который мы используем для стрижки овец.

— Спасибо, что сообщила мне это после того, как я закончил бриться, — он с отвращением отбросил инструмент.

— Я никогда не понимала, почему англичане так тщательно выбривают свои лица, — сказала она. — Это же приносит столько хлопот.

— Когда безжалостная женщина дает инструмент для стрижки овец, то да, — он нахмурился. — Это бороды доставляют массу хлопот. — Его колени, как маленькие островки, высунулись из остывающей воды. — В них всегда попадает пища.

— Если только борода принадлежит свинье или англичанину.

— Ты просто презираешь весь мой народ, — заявил Весли.

— А вы держите весь мой народ в рабстве, — возразила она. — Вы покончили с мытьем?

— Если я пробуду в воде еще хоть немного, то превращусь в маринованную селедку.

Кэтлин положила на стул сверток чистой одежды и клетчатые штаны, а на пол бросила пару сапог.

— Это одежда Рори, — объяснила она, снова устанавливая ширму. — Вы оба одного размера.

— Некоторые части нашего тела — да, — произнес из-за двери Рори по-ирландски. — Но не самые лучшие.

Кэтлин покраснела, но притворилась, что ничего не поняла.

— Я не знал, что ты определила мой размер, — сказал Весли, страшно довольный. Выбравшись из лохани и вытеревшись насухо, он надел на себя одежду, сшитую из материи, сотканной вручную, наверно, сотни лет назад: толстые клетчатые штаны, которые сжали его ноги и бедра, изношенная нижняя рубашка, белая туника, доходящая до середины бедер, и высокие сапоги из мягкой кожи, которые нужно было подвязывать к голени шнурками.