— Это я сделал для тебя. Когда думал, что ты… — Он остановился, не в силах облечь в слова пережитый ужас.

Кэтлин наклонилась к высеченному в форме арфы низкому камню. Эпитафия на ирландском гласила: «Кэтлин, главе клана Макбрайдов из Клонмура, унесенной прибоем на священный берег». У его основания был посажен куст розы, среди колючек которой пробивался единственный белый цветок.

— Замечательно, — мягко сказала она, дотрагиваясь до камня, затем повернула к нему наполненное болью лицо. — Боже, Весли, когда я подумаю, как ты страдал…

— Не думай об этом, — прервал он ее. — Думай о той радости, которая у нас сейчас, Кэтлин.

Они снова поцеловались; их губы томно и медленно касались друг друга, а в это время руки лихорадочно расстегивали пряжки и застежки, пока их кирасы не упали на песок.

Вес л и возбужденно засмеялся.

— Никогда не думал, что мне придется разоружать жену, прежде чем любить ее.

Они оторвались друг от друга, и он опустился перед ней на колени. Ее ноги показались ему тоньше, чем прежде. Вопросы роились у него в голове, но он остановил себя. Не сейчас. Еще не время.

Бросив собственную одежду на скалу, он взял ее за руку.

— Идем со мной в море, моя любимая, и смоем с себя грязь сражения, — попросил он.

Взявшись за руки, они побрели в воду. Прибой кружил вокруг его колен и ее бедер. Волнующая теплота разлилась по телу Весли.

Волосы Кэтлин спадали вуалью на плечи и на грудь. Ветер приподнимал эту рыжевато-каштановую завесу, обнажая кремовую кожу на округлостях ее груди. Двигаясь, как раскачивающаяся на ветру ива, она прильнула к нему, ощущая, как горит их кожа в местах соприкосновения.

— Ты чувствуешь это, Кэтлин? — прошептал он, прижимаясь к ее влажной, солоноватой щеке. — Ты чувствуешь нашу любовь, которая жжет как раскаленное железо?

— Иногда от этого больно, — призйалась она. — Но иногда я хочу ощущать это жжение.

Соглашаясь с ней, он сильно прижал ее к своей груди. Их любовь родилась из боли, а мучительное желание было сладким напоминанием их победы над этой болью.

Он зажал руками ее лицо и впился в губы. Руки Кэтлин нежно скользили по коже, лаская его спину.

Охваченные древним инстинктом взаимного очарования, они вошли глубже, туда, где беспокойные волны подняли и бросили их друг к другу, как будто сама природа требовала их соединения. Соленая вода только придала остроту их страсти.

С ликующим криком она обвила руками его шею, а ногами — талию. Он обхватил ее ягодицы и, глядя ей в лицо, вошел в дом, жаждущий принять его. Ощущение было настолько сильным, что у него зазвенело в ушах. Он заставил себя стоять неподвижно, сопротивляясь натиску прибоя. Они так долго были разъединены, и он не хотел торопить их воссоединение.

Дрожа от попыток контролировать себя, Весли поцеловал ее губы, горло, грудь, и ее вкус смешался со вкусом большого необъятного моря, превратившись в эликсир более опьяняющий, нежели чистый нектар. Ноги Кэтлин сильнее сжались вокруг него, и она подалась вперед.

Весли застонал и откинул голову. Их тела устремились друг к другу в ритме моря, они соединились как дикие создания. Он не сдерживался, зная, что женщина в его руках была достаточно сильной для того, чтобы принять его горячую необузданную любовь. В каждый толчок он вкладывал всю страсть, гнев, печаль и радость, которые овладели его сердцем с момента их первой встречи, все то, что невысказанной тяжестью давило душу. Она, впервые не сдерживая себя, отвечала ему страстными, покусывающими поцелуями, криками наслаждения и словами любви, такими открытыми и искренними, что он почувствовал себя сильным, свободным, способным на все.

Волны поднесли их к берегу, где прибой намыл песок и сделал ложе из пены для их горящих от любви тел. Кэтлин открыла глаза, в которых Весли увидел ее таинственность. Он понял, что его жена — редчайшая женщина во всем мире.

— Весли, — произнесла она. — Я люблю тебя. — Подобно набегающей волне ее тело выгнулось вверх. Ее ответные движения затягивали его, как море, высасывающее песок из-под них.

— Кэтлин! — выкрикнул он ее имя ветру. Последним, завершающим толчком он вошел в нее, глубокую, как море, таинственную, как полночь, искреннюю, как любовь, охватившая его душу. Его экстаз достиг вершины, и новый крик вырвался у него из горла.

Усталые, все еще соединенные, они лежали тихо, пока бурная страсть не перешла в нежность, давая им ощущение приятной теплоты и уверенности, что отныне все, наконец, будет хорошо.

Почти все. Зарывшись лицом во влажные, спутанные волосы Кэтлин, Весли думал о Лауре. Мучительная тоска вторглась в его удовлетворенность. Что сделал Кромвель с его дочерью?

Пришло время рассказать Кэтлин обо всем. Она любит его и, что бы он ни рассказал ей, не изменит своей любви.

Опершись на локти возле ее лица, он медленно поцеловал Кэтлин. Ее ресницы были колкими от соленой воды, а возможно, и от слез. Краски приближающегося рассвета подкрасили румянцем ее щеки.

— Кэтлин, я должен тебе кое-что рассказать.

— Ах, Весли, ты можешь сказать мне все, что угодно.

— У меня есть дочь, о которой…

— Я знаю.

— Я заботился в течение трех лет, но…

— Я знаю.

— Которую у меня забрали, когда я был арестован за…

— Я знаю. Ты слышышь меня, Джон Весли Хокинс?

Наконец ее слова прервали болезненный поток его речи. Он изумленно уставился на нее.

— Откуда ты знаешь о Лауре?

— Я открыла правду во время второй поездки в Лондон.

— В Лондон? Бог мой, ты была в Лондоне?

— А где, ты думаешь, я была? — она засмеялась его замешательству. — На том свете?

Гибким движением она поднялась и подставила себя под набежавшую волну, чтобы смыть песок. Весли с болью и удивлением посмотрел на ее гладкую стремительную фигуру. Разве его любимую не волнует Лаура? Возможно, было бы глупо ожидать этого от нее. Но ведь она так заботилась о других детях.

Она вышла из воды и откинула назад мокрые волосы.

— Весли, твоя единственная проблема — как не показаться незнакомым маленькой девчушке.

— Не все так просто.

— А я говорю, просто. Одевайся и идем со мной.

— Папа!

Маленькая фигурка бросилась через двор Клонмура, затем остановилась и неуверенно оглянулась на Эйлин Бреслин.

Весли резко остановился. Моргнул. Еще раз. Потом еще. Он переводил взгляд с улыбающегося лица Кэтлин на золотоволосую фею, засунувшую свои крошечные пальчики в фартук.

О, Боже, Лаура! Она стала выше. Волосы тоже Ъодросли. Казалось, только вчера она была пухлым ангелоподобным ребенком, свернувшимся калачиком на его руках, нежным и доверчивым. И вот она стоит перед ним маленькая девочка с собственными мыслями, испуганная и неуверенная…

Он побежал ей навстречу, ощущая ее присутствие как дуновение ласкового ветерка на свою душу. Он поймал ее, закружил и прижал к груди.

— Лаура. — В волнении он не смог произнести больше ни слова.

Он почувствовал, что она колеблется, и его сердце сжалось.

— О, Лаура…

Кэтлин похлопала его по плечу.

— Уверена, для такой крошки у нее было достаточно приключений. — Наклонившись, она поцеловала Лауру в голову. — Правда, милая?

Лаура важно кивнула. Ее маленькая ручка устроилась поудобнее в его большой руке.

По-ирландски Кэтлин добавила:

— Весли, она слишком маленькая, чтобы все пережитое оставило в ней глубокий след.

Ему хотелось поверить в это. И он поверил, потому что Лаура придвинулась ближе и прижалась щекой к его груди. Ощущение ее в своих объятиях вернуло ему целый мир, придало смысл месяцам беспокойной и суматошной жизни, которую он вел до этого. Его сердце было переполнено любовью, радостью и благоговейным трепетом перед дочерью и женой.

— Я приплыла на лодке, чтобы повидаться с тобой. — Лаура отодвинулась и посмотрела на него. Ее маленькая ручка погладила его бакенбарды, а, взглянув на лицо, она скорчила рожицу. — Папа, почему ты плачешь?