Он прижал бы ее к себе с такой неистовостью, чтобы она полностью подчинилась ему телом и душой… чтобы наконец открыла, что именно обещает ему с такой готовностью и безрассудством.

Все сомнения исчезли в вихре его поцелуя. Она была воплощением женщины — нежная кожа, изящество, манящее тело. Он был воплощением мужчины — мускулистая сила и мягкость, горячие слова и нетерпеливые руки.

Прижав Кэтрин к себе, Макдональд провел ладонью по ее спине, ощутил странную податливость и покорность. Ее руки тоже обхватили его, исследуя, наслаждаясь.

Окружающий мир исчез, остались только они двое, изумленные силой обоюдной страсти; дыхание сливалось, рассудок затуманился. Жадные руки ласкали тело, досадливо натыкаясь на грубую одежду.

Его нежные губы, дерзкая пляска языка у нее во рту поразили Кэтрин своей интимностью. Он был настоящим волшебником, этот мужчина с глазами колдуна, одно его присутствие имело над ней сатанинскую власть. Ей захотелось прижаться к нему еще крепче, чтобы почувствовать, как он тверд там, где она сама мягкость, раздразнить его и себя прикосновением сосков к мощной груди, которая, в чем Кэтрин почему-то была уверена, наверняка поросла черными волосками, приникнуть бедрами к его бедрам, погладить упругие ягодицы. Власть тела была лишь одной стороной его магического влияния. Этот человек мог по-мальчишески усмехаться или сурово хмуриться, мог неожиданно разразиться раскатистым смехом. Он шел по жизни так, словно весь мир создан для него одного, но так оно и было, если считать миром Ненвернесс! Когда он двигался, от его фигуры веяло не надменностью, а врожденным аристократизмом. К этому человеку, глаза которого не могли сравниться цветом ни с чьими, к человеку доброму, справедливому и нежному, Кэтрин испытывала чувство настолько сильное, что оно ее пугало.

Хью припал к ее груди, как младенец. Нежные холмики с твердыми сосками были скрыты от него тканью блузки, но даже этого целомудренного прикосновения оказалось достаточно, чтобы вернуть Макдональда к действительности. Прикосновения и непроизвольного вздоха Кэтрин. Она не пыталась сопротивляться, напротив, в ее вздохе ощущалось нетерпеливое желание.

Они глядели друг на друга, не обращая внимания на пение скрипок, женский смех, голоса увлеченных беседой мужчин, хотя все эти звуки раздавались только в нескольких футах от того места, где находились Хью и Кэтрин. Им казалось, что они одни в целом мире, темные облака, плывущие над головой, — их покрывало, а земля под ногами — удобное ложе.

Хью пребывал во власти эмоций, которым не имел права поддаваться. Ему хотелось освободиться от пут былых привязанностей, взять Кэтрин за руки, ввести в свой внутренний мир и посмотреть, каким этот мир предстанет в ее глазах. Или коснуться ее губ трепещущими пальцами, а потом заключить в объятия это нежное творение Господа, настоящее сокровище, которое Он послал ему, Хью Макдональду, как будто знал, что именно ему нужно. Хотелось вдохнуть запах ее волос, погладить по голове, поцеловать кончики пальцев. Хотелось разговаривать с ней долго-долго, рассказать о своем детстве, о том, какой он представляет свою старость, и если она улыбнется, то посмеяться тоже. Хотелось показать Кэтрин самые укромные и таинственные уголки Ненвернесса, гулять с ней по долинам и холмам, собирать цветущий вереск. Хотелось исцеловать ее всю, ощутить, как она счастливо вздохнет от его ласк, прошептать на ухо что-нибудь нежное, чтобы увидеть, как она покраснеет или улыбнется. Только бы прикоснуться к соблазнительному телу, уткнуться лицом в его восхитительную мягкость, и тогда пусть весь мир катится к дьяволу! Еще хотелось, чтобы Сара оставалась в Англии и никогда не делила с ним ложе. Но больше всего Макдональду хотелось быть с Кэтрин.

Проникнуть в ее лоно и, услышав крик от восторга, в упоении припасть к ее губам.

Наверное, потому, что всего этого ему хотелось с такой неистовой до боли силой, которая пугала Хью, он не предпринял ничего.

Догадалась ли Кэтрин, что он представил себе в воображении? Очевидно, да, он видел это по ее глазам.

Чей-то возглас, раздавшийся совсем рядом, заставил их насторожиться, а послышавшийся затем громкий смех оторвал друг от друга.