Он хотел эту загадочную южанку и знал, что на этот раз не устоит.

Их было двое — мужчина и женщина, связанные одной судьбой, мужчина и женщина, которых неумолимо влекло друг к другу нечто такое, чего они сами не сумели бы объяснить, чувствуя лишь, что не в силах противиться этому влечению. Желая постичь извечную тайну, почему из всех живущих на земле людей присутствие именно этого человека оказывает такое действие, почему только рядом с ним начинает бешено колотиться сердце и становится трудно дышать? Желание разгадать загадку привело Хью Макдональда в объятия Кэтрин Сиддонс.

Для чего Господь создал любовь?

Разделявшее их расстояние труднее было преодолеть ему. Требовалось отбросить честь, самоуважение, правила приличия, в которые не входило прелюбодеяние на цветущем лугу.

Но и для Кэтрин плата была слишком высока, хотя ее взгляд говорил, что отступать она не собирается. Этот взгляд с королевской щедростью сулил то, чему до сих пор не находилось применения, — любовь, переполнявшую ее сердце, нежную дружбу, понимание, слияние душ. В то же время эти глаза выражали и трогательную беззащитность, тлеющий уголек желания, готовый в любую минуту разгореться в жаркое пламя.

— Нам придется заплатить высокую цену, — прошептал Хью, в последний раз взывая к разуму.

Вместо ответа Кэтрин провела ладонью по его руке. Кожа была плотнее и грубее, чем ее собственная, но все равно напоминала гладкий шелк.

— Мы не можем ошибаться в своих чувствах, Хью, — с улыбкой возразила она.

— Теперь ты решила посмеяться надо мной? — поинтересовался он с шутливым упреком. — Чему ты улыбаешься?

— Просто не могу удержаться, — призналась она смущенно, и Хью наклонился к ней, ловя каждое слово.

— А мне, наоборот, хочется кричать во все горло. Как ты считаешь, мы сошли с ума?

«Нет, — подумала Кэтрин, — мы не сошли с ума. Скорее погубили свои бессмертные души, если, конечно, Господь сейчас наблюдает за нами».

Она продолжала улыбаться, и ему захотелось еще крепче прижать Кэтрин к себе, защитить от боли, от неминуемых страданий. Они выбрали свой путь не ради страсти, не ради того, чтобы совокуплением удовлетворить похоть. Хью не знал, судьба ли бросила их в объятия друг друга, зато он хорошо знал себя. Он боролся, но потерпел поражение. Забыл о чести и долге, но он отступил перед силой, способной перевернуть землю, ибо эта женщина с глазами, полными слез, и смелой улыбкой как раз и была такой силой.

Уткнувшись ей в волосы, с наслаждением вдыхая запах чистоты и свежести, Хью прошептал:

— Ты очень мужественная. Думаю, мне следовало бы призвать тебя новобранцем в мой отряд.

— Это не мужество, — ответила Кэтрин, отвергая саму мысль о войне и солдатах. — Я не хочу быть храброй. Я хочу, чтобы ты держал меня. Мне не нравится быть неприступной крепостью. Лучше я, маленькая, слабая, прислонюсь к тебе, сильному…

Хью закрыл глаза, пораженный ее откровенностью. Будь он хотя бы наполовину столь же честен, то заявил права на нее в день их первой встречи. А обладай хотя бы половиной ее храбрости, то прошел через ад, но привез Кэтрин в Ненвернесс как свою жену.

— А потом? — спросила она и замолчала. — Когда ты меня покинешь? — наконец уточнила Кэтрин, и ему показалось, что она ударила его этими словами. — Но ведь будет следующий раз, — неожиданно добавила она, прильнув к нему и сама удивляясь сказанному. — Судьба распорядилась так, что ты женат, а я свободна. Вряд ли она потребует от меня больше того, чем я сама готова пожертвовать.

— И чем ты готова пожертвовать, Кэтрин?

— Во всяком случае, не тобой.

— Тогда помоги, Господи, нам обоим, — со вздохом подытожил Хью.

Кэтрин же предпочла бы, чтобы Господь повернулся к ним спиной.

Но все мысли о Боге, грехе, возмездии улетучились, едва он поцеловал ее.

— Хью, — нежно выдохнула она. Поцелуй стал настойчивее, дерзкий язык начал свою бешеную пляску. Хью бессвязно бормотал какие-то ласковые слова, жадно впивая ее дыхание. Осмелев, Кэтрин укусила его за нижнюю губу и тут же зализала ранку языком. Погладив ее щеки, нетерпеливо взъерошив ей волосы, Хью снова обнял Кэтрин с такой неистовой силой, будто хотел с ней слиться, и, опьяненная страстным поцелуем, она бессильно повисла, обхватив его руками за шею.

Дрожащими пальцами он расстегнул на ней блузку, потом рванул юбку. Послышался треск разрываемой ткани, одежда упала на землю, Кэтрин осталась в чулках и сорочке, но вскоре и они последовали туда же. А еще через минуту к этому вороху присоединились его рубашка и килт.

Кэтрин упивалась видом его наготы, сейчас ей хотелось только одного: чтобы он прикоснулся к ней, чтобы эти руки ласкали ее кожу, а влажные губы припали к ее губам.

Хью положил руку ей на грудь, его большая ладонь покрыла почти весь ее живот, и Кэтрин вдруг показалось, что в том месте, куда легла его рука, все тело начинает плавиться. Она слегка вздрогнула, но не отодвинулась. Пусть эти руки ласкают и нежат ее, гладят и успокаивают. Однако Хью тут же передвинул ладонь к курчавому треугольнику рыжеватых волос, и замер там, дразня Кэтрин легкими касаниями.

Затем он принялся нежно покусывать розовый сосок, чуть дотрагиваясь до него зубами, но пока не беря в рот.

Ей казалось, что она умирает от блаженства.

Она несмело коснулась его плоти, тут же почувствовав, как страстно пульсирует мужское естество, ища удовлетворения.

С тихим стоном Хью жадно припал к соску, видимо, он был не менее чувствителен к ее ласкам, чем она к его.

— Держись, — хрипло приказал он.

Кэтрин не успела запротестовать, а он уже положил руки ей на плечи, рывком оторвал от земли и приподнял. Она обхватила ногами его бедра, стремительное движение — и вот он, преодолев сопротивление ее сжатого лона, проник внутрь, где было так узко и горячо, что у Хью от страсти закружилась голова.

Кэтрин негромко ахнула и услышала ответный стон Хью.

— Я бы хотел, чтобы это произошло на кровати, на шелковых простынях, — шепнул он, любовно покусывая ей нежную мочку.

Если уж ему суждено гореть в аду за свои грехи, пусть совершение греха будет неторопливым, восхитительным, памятным для них обоих. Не таким лихорадочно-поспешным, черт возьми! Ему хотелось вдоволь насладиться Кэтрин, поиграть ее телом, но, похоже, страсть не оставляла времени для раздумий.